Вадим Россик - Страна падонкаф
Вообще-то хорошо бы получить белые шнурки для «гриндеров». Витас представил себя с белыми шнурками в ботинках. Круто! Белые шнурки — это заявка! Все будут уважать и бояться. Но для этого нужно убить человека. Укокошить. Замочить. Да, проблема.
А если хорошо подумать? Зачем нужны эти белые шнурки? Кому это надо? Дешевые понты колотить? Для самовыражопывания? Можно же и по-другому жить. Благотворительность как стиль жизни. Да! Раздарить, раздать себя людям. Уехать жить в деревню. Увидеть вблизи корову.
Витас, на самом-то деле, понимает, что деревня не для него. Бегать босиком по росе? Встречать и провожать на речке с удочкой рассветы и закаты? Все это для быдла. Собачьи радости. Он выше этой животной жизни. Избранный. Настоящий национал-социалист! И не трус! Не очкоед! Поэтому надо обязательно выполнить партийное задание и избавить город от ниггера-маньяка!
А Сережа про Витаса совершенно не думает. Хотя он стоит во дворе у Витаса, бессильно опустив руки и глотая слезы. Слезы горькие, как морская соль. Для него это проклятое место, где разбилось его счастье. У стены на газоне лежит несколько букетов. Цветы уже завяли, пожухли, перемешались с травой и палой листвой. Только сегодняшний Сережин букет выделяется на зелени свежими красками. Пятнадцать роз. Семь белых и восемь алых. Сережа отдал за этот букет все свои деньги. Да еще занял у Марка. Он знает, что мертвым не кладут нечетное число, но отказывается признавать, что Лены больше нет. Может быть, признает через неделю. Когда пойдет в школу и по дороге не зайдет за Леной. И каждый день будет теперь один ходить знакомой дорогой. Каждый день один.
Сережа помнит, как он сидел здесь, в этом доме, на лестнице и рыдал. В тот роковой день, три месяца назад. Поздно! Оказывается, в жизни есть «поздно». Это «поздно» может быть очень длинным, но совершенно бесполезным. «Поздно» — это время, когда ничего уже нельзя изменить. Сердце стало тяжелым камнем. Давит и давит. Что-то совсем плохо. Некомфортно!
Убийца реально словил псих. И было отчего. В первый раз его тщательно продуманный хитроумный план сорвался. Причем из-за него же самого. Действительно обидно. Тут уж не до Шарля Бодлера! Не до декадентских стишков. Он еще и еще раз выругал себя за небрежность. «Веревку нужно было крепче держать! Расслабился, мудак!» Налил себе кофе. Посмотрел на коврик с «Тремя богатырями». Богатыри невозмутимо выбирали верную дорогу. Незамысловатая философия коврика лежала на его поверхности. Вся наша жизнь — это вечный выбор. Убийца попробовал любимый напиток. Горячий, сладкий, бодрящий. Запьем неудачу. Стало чуть легче. Сахар полезен для мозга. Ладно, проехали. Ошибки учтем. Никуда от него Катя не денется.
Сады! Как много в этом слове для сердца русского слилось! Как много в нем тарам парам отозвалось! Снаружи печет солнце, внутри — духота, хотя все люки в крыше и форточки в окнах автобуса открыты. Катя посмотрела на мать, приткнувшуюся на краю сиденья, захваченного двойняшками. И это еще называется везением! Сама Катя мостится на перевернутом ведре. Автобус садового маршрута номер шестнадцать всегда набит битком. Пенсионеры-садисты. Консервативный электорат. С орудиями пролетариата: тяпками, лопатами и граблями. Конец августа. Уборка урожая.
У Никитиных тоже есть садовый участок с маленьким домиком-самоделкой. Мать приобрела в период короткого благополучия с западноафриканским мужем. Чтобы, не разгибаясь, дышать свежим воздухом. И недалеко. На «шестнадцатом» всего сорок минут до главной проходной. А там пешедралом по товариществу еще двадцать минут. Четыре раза повернуть налево, один раз направо, и мы дома!
В общем, они так ехали, а Катя воображала себе, чего она хочет от жизни. Оказалось, немало. Баттерфляй на поясницу, бусину в крыло носа, почему-то в левое, фиолетовое мелирование и любимого. Любимого хотелось особенно. Категорически!
Катя вдруг вспомнила придурка Лябина. Сначала забыла, а теперь вот вспомнила. Что-то он тогда такое сказал. Сразу она не обратила внимания, а потом зацепило. Что-то важное. Вот-вот догонит.
Не успела догнать — прибыли. Выгрузились. Пересчитали двойняшек. Стоят, держатся за руки. Не потерялись. Марисабель зевает — устала. Латойя ковыряет в носу. На проходной сторож в линялом камуфляже. Небритый-нечесаный. Жалкий. Благополучно его миновали. Благополучно, потому что Никитины не платят за охрану. Нет денег и желания. Председатель товарищества набрал в сторожа местных алкоголиков. Людей без нравственного стержня. Теперь они щеголяют в старых «комках» и ночуют в садах за деньги. Спят на проходной. По территории не ходят. Боятся «металлистов». Те дерзкие. «Металлисты» охотятся за нержавейкой. В металлоприемках нержавейка котируется высоко. Закрыть бы эти приемки! Но-но-но! Все металлоприемки принадлежат полицейским. Вернее, их женам и другим близким родственникам. Других приемок в Мухачинске просто нет. Остальные полиция уже давно закрыла. Поэтому парадокс. Никто не будет кусать сам себя за задницу.
Садоводы живым ручейком растеклись по садовым улицам. Никитины с ними. Налево, налево, налево, еще раз налево…
— Дышите глубже, девочки. Чувствуете? Это вам не городской воздух, — мама делает несколько показательных вдохов и выдохов. Двойняшки старательно закачивают в легкие садовый воздух. Как насосики. Пока еще они не подвергают сомнению мамины слова.
Направо… Десять метров и кривая калитка. Поправить-то некому — нет мужика с руками у Никитиных. Сережка не в счет. Не мужик пока — только эскиз. Проект. Двойняшки сразу побежали в туалет. Катя уныло оглядела яблони, вишни, смородину, колючий непролазный малинник вдоль забора. Это все ей. Собирать-убирать… Есть где ухайдакаться. Колхоз «Умри молодой». Садо-воды-садо-мазо!
Мать, попив с дороги холодной водички, пошла за домик — выдирать с корнем цветы мака. Наркоманы по весне втихую сеют, а потом собирают коробочки. Ханку варят.
Мари с Латойей взялись за малину. Как обычно. Не столько в банку, сколько в рот. Катя решила собрать вишню. Ее на ветках осталось мало. А непоклеванной птицами еще меньше.
Сережа не стал заходить к Марку, хоть и был совсем рядом. Стоял в соседнем дворе. Не было энергии на это усилие. Он позвонил по мобильному и, услышав: «Пока ничего интересного», просто пошел домой. Мама с сестрами должна была уже уехать в сад. Хочет вечер пятницы и все выходные посвятить своим заповедным четырем соткам. Весь уикенд целиком. Сережа их догонит. У него тоже есть там дело. Нужно, наконец, заняться калиткой. Она совсем свесилась набок. Вообще не закрывается. И не закрывает.
По дороге Сережа решил зайти и в Ленкин двор. Постоять — помолчать. Вспомнить. Подниматься к Куролятиным не будет. Что он там забыл? Наиля стала еще старее и толще. Дядю Колю выгнали с работы. Если пьянка мешает работе — нужно бросить работу. Что он охотно и сделал. Наиля пьет вместе с ним. Понятно, что с горя. Ленка. Единственная дочь. Непонятно только, на какие шиши бухают. Откуда лавэ? Тайна сия велика есть! От них даже Зефиринка убежала. Выпустили по пьяной лавочке кошку погулять, а она не вернулась.
Вспомнилось. Когда Ленка погибла, Сережу допрашивал следователь. В тот же день. Следователь разговаривал угрожающим тоном, но это ничего не значит. Он со всеми так разговаривал. Даже с начальником. Следователь хотел выяснить, знал ли Сережа, что девочки собирались покончить с собой. Откуда же? Да если бы он только заранее знал!..
Сережа вытер глаза. Возле двадцатого дома дурачок Лябин гонял стайку голубей. Дурень дожидался, когда голуби соберутся возле вечной дворовой лужи, разбегался и, воя, как пожарная машина, разгонял птиц. Голуби взлетали в синее небо, резко хлопая крыльями. Лябин открывал по ним «огонь» из своего игрушечного пистолета. Голуби далеко не улетали и опять возвращались к луже. Через несколько минут все повторялось. Голубям явно нравилась эта игра, и они с удовольствием в нее играли. Леша тоже доволен. Можно бегать по двору, топая, как конь, и громко гудеть.
Сережа подошел к знакомому подъезду, немного посидел на скамеечке. Бывало, на этой скамеечке сидели с Ленкой. Рядом на ободранной стене по-прежнему бросает вызов надпись «Мухачинск рулит!». Кажется, все было сто лет назад. Стало совсем хреново. В общем, только взбаламутил себя.
Пятница-пьяница. Мать, закончив трудовую неделю, возжелала пригубить вина. Значит, кому-то надо бежать в магазин. В семье Витаса выбор невелик. Впрочем, его вообще нет. Современная семья — один родитель и один ребенок. Ориентир, к которому движется все прогрессивное человечество. Даже китайцы.
Быть ребенку гонцом за вином. Витас отложил учебник по психологии. Все равно книжная премудрость в голову уже не лезет. Собрался. Вышел.
Недавно совсем рядом открылась «Семерочка» — филиал торговой сети. Супермаркет. Напористые московские ритейлеры выкупили весь первый этаж жилого дома, перестроили и набили продуктами под завязку. Там есть и большой алкогольный отдел. Или можно к цыгану в туалетный подвальчик. Но к цыгану в другую сторону. Бородатый ублюдок — наживается на работягах.
