Себастьян Жапризо - Дама в автомобиле
Мы сидели с ним в конце набережной в темноте, на куче изъеденных морской водой досок. Филипп спросил меня, как я напала на его след, после того, как он бросил меня у Беррского пруда.
— Я позвонила в ресторан, где мы обедали.
— Молодец, ты не потеряла голову.
— В Касси ты следил за мной? Почему ты сразу не подошел ко мне?
— Я не знал, что у тебя на уме. Чья эта машина?
— Моего шефа.
— Он тебе одолжил ее?
— Нет, не одолжил, он даже не знает, что я ее взяла.
— Хорошенькое дельце!
Я видела по его глазам, что ему еще о многом надо спросить меня. Наверное, и в моем взгляде он прочел то же желание. Он по-прежнему держал меня за руку, но нас обоих парализовало недоверие. Первым нарушил молчание он.
— Ты правда не знаешь этого человека?
— Правда.
— И не знала, что он в багажнике?
— Ты сам видел, как я открывала багажник в Касси. Похоже было, что я знала об этом?
— Ты могла ломать комедию.
— Ты тоже можешь ломать комедию. В этом ты, кажется, большой мастак, не правда ли?
— Но ведь кто-то засунул его туда, и это не я. Подумай, немножко, Дани. Когда я тебя встретил, он уже был мертв.
— Откуда ты знаешь?
— У меня есть глаза. Он умер по крайней мере двое суток назад.
— Ты мог засунуть его в багажник и через двое суток после того, как убил.
— Когда, например?
— В Шалоне, вчера вечером.
— Ну, представь себе на минутку, как бы я мог целый день шататься по городу с трупом? Хватит фантастики, вернись на землю. Кстати, извини, мне неприятно тебе угрожать, но у меня полно свидетелей, которые могут показать, что я делал вчера и позавчера. Не спорю, я таскался с чемоданом, но попробуй убедить кого-нибудь, что в нем можно спрятать труп человека. Не думаю, чтобы тебе это удалось.
Он встал и сделал несколько шагов прочь. Я торопливо проговорила:
— Филипп, умоляю, не бросай меня.
— Я не бросаю…
Повернувшись ко мне спиной, он стоял около разбитой лодки и смотрел на неподвижную черную воду, изрезанную полосами света. Шум города казался очень далеким.
Наконец он заговорил:
— А твой шеф, что он за тип? Убийца с большой дороги?
Я пожала плечами и ничего не ответила. Он обернулся, по его напряженному лицу я видела, что он раздражен и нервничает.
— Черт побери, я ничего не понимаю… Я только хочу сказать, что, когда ты угнала машину, труп мог быть уже там.
— Нет. Багажник был пустой. Я точно знаю, я заглядывала в него.
— Вот как! А по дороге ты его открывала?
— Кажется, да.
— Где в последний раз?
Я подумала. Я восстановила в памяти весь свой путь. Я мысленно ехала по Седьмому шоссе, потом по Шестому, до Фонтенбло. Я вспомнила, что там открывала багажник, намереваясь положить в него чемодан, который я купила, но потом передумала и положила его на заднее сиденье.
— В Фонтенбло он был пустым.
— Это было давно. А потом где ты останавливалась?
— В Жуаньи, заходила в бистро. Там я и встретила шофера грузовика, который стянул у меня букетик фиалок. Но это было днем, и машина стояла у дверей. Тогда не могли засунуть труп.
— А ты уверена, что до Касси не открывала багажник?
— Я бы вспомнила об этом.
— А где ты останавливалась после Жуаньи?
— На станции обслуживания, неподалеку от Аваллона. Там я оставила машину надолго. Ее даже перегнали на другое место, пока я была у доктора.
Он посмотрел на мою забинтованную руку. По его глазам я видела, что он вспоминает мой рассказ о том, как мне искалечили руку, как незнакомые люди утверждали, будто видели меня накануне на шоссе и будто я ехала в Париж, тогда как я уверяла, что в это время находилась в Париже.
Но он только сказал:
— Знаешь, что-то не очень мне верится во все это.
Я не знала, что еще добавить в свое оправдание. Да мне и не хотелось оправдываться. Филипп заметил, что я дрожу в своем белом платье, и, сняв пиджак, накинул его мне на плечи. Дыша мне прямо в лицо, он спросил шепотом:
— Ты говоришь правду, Дани?
— Клянусь.
— Даже если это ты выстрелила в него, я тебе помогу, понимаешь?
— А разве в него стреляли? Разве он убит выстрелом?
Сама того не желая, я почти прокричала эти слова визгливым, срывающимся голосом. Это прозвучало смешно. Не знаю почему, но у меня на глазах выступили слезы.
— Да, я так полагаю, поскольку оно лежит в багажнике рядом с трупом.
— Что — оно?
— Да ружье же, черт побери! Блестящее, новенькое! В твоем багажнике! Ружье! Скажи, меня-то ты узнаешь по крайней мере?
Сжав руками мою голову, он принялся раскачивать ее из стороны в сторону, словно пытаясь разбудить меня.
— Подожди! Я не видела ружья!
— Интересно, что ты вообще видишь! Ковер ты видела? Мертвеца видела? Ну так с ним еще и ружье!
Филипп отпустил меня, резко повернулся на каблуках и пошел, сунув руки в карманы и подняв плечи. Я видела белое пятно его рубашки. Я встала и нагнала его. Он повел меня через шоссе, сказав, что у него нет больше сигарет, нет ни одного су и что он голоден.
В переполненном бистро, стены которого были украшены неводами и ракушками, я купила пачку сигарет «житан» и спички. Филипп за стойкой выпил кружку пива и съел сандвич. Он молчал, даже не смотрел на меня, я спросила:
— Как ты добрался до Марселя?
— Не твоя забота.
— А где твой чемодан?
— Тоже не волнуйся.
Когда мы выпили, он обнял меня за плечи и притянул к себе. Мы пошли, прижавшись друг к другу, по тротуару, на котором валялись пустые ящики. От них далеко расходился запах водорослей. У Старого порта мы пересекли площадь. Проходя мимо какого-то ресторана, я в зеркальной витрине увидела, как там на мгновение промелькнули наши лица, мое белое платье, его пиджак на моих плечах, короче, мы оба, обнявшиеся, освещенные неоновыми рекламами, в тысяче километров от моей жизни. Да, правда, в тысяче километров, и это показалось мне тогда более нереальным, чем все остальное, чем вся история с трупом.
Когда мы вышли на улицу Канебьер, на нас стали оглядываться прохожие. Я спросила Филиппа, куда мы идем.
— К машине. Нужно узнать, кто этот тип. Нужно еще раз посмотреть на него.
— Не надо, прошу тебя, у меня не хватит больше духу.
— А у меня хватит.
Мы подошли к «тендерберду», который я оставила на стоянке среди доброй сотни других машин, и несколько минут неподвижно стояли рядом. Я вынула из сумочки ключи и протянула Филиппу, но он не взял их. Мимо нас, жестикулируя и галдя, прошла ватага подростков, потом, озабоченно шевеля губами и понурив голову, одиноко пробрела какая-то женщина в измятом платье. Филипп велел сесть мне за руль: нужно найти более укромное место и там открыть багажник.
Мы поехали по набережной Рив-Нев, повторяя тот путь, что перед этим прошли пешком. Когда я повернула на улицу, которая, пересекая город, карабкалась вверх, он вдруг сказал:
— Знаешь, Дани, у нас, кажется, есть способ выпутаться. Если тебе подсунули этого типа по дороге, то никто о нем не знает, кроме той сволочи, которая это сделала. Тебя с ним ничто не связывает. В таком случае мы поступим также. Выбросим где-нибудь этот подарочек и забудем о нем. И нас это не касается.
Я свернула на одну улицу, потом на другую, все еще продолжая лезть вверх. Затем Филипп велел мне ехать по дороге с каменной оградой, ведущей на Руа-Блан. Здесь мы не встретили ни машин, ни прохожих, и улочка была настолько крутая и узкая, что в одном месте мне пришлось остановиться и поворачивать в несколько приемов. Больной рукой я с трудом крутила руль, и Филипп помог мне. Когда мы поднялись еще выше, в пролет между двумя облупившимися стенами я увидела сверкающий огнями город — он лежал внизу, вдоль моря.
Положив руку мне на колени, Филипп дал знак остановиться. Дом номер семьдесят восемь. Я запомнила его потому, что этим номером в приюте было отмечено мое белье. В темном дворе виднелся новый дом. Прислушиваясь, мы немного переждали, потом, приглушив мотор, въехали в ворота. Фары машины осветили блестящие двери гаражей, выстроившихся в ряд, листву деревьев, лестницу. Одна машина стояла прямо во дворе. Я поставила свою позади нее, выключила мотор и фары. Двор был тихий, но узкий, и я с тревогой подумала, что если нам почему-либо придется спасаться отсюда бегством, я не смогу быстро развернуться.
Я отдала Филиппу его пиджак, и мы вышли из машины. Несколько окон над нашей машиной были освещены, за одним из них, занавешенным шторами, угадывался голубоватый свет телевизора. Я раскрыла багажник и тут же отпрянула, даже не взглянув на него. Чудовищный запах ударил мне в нос, и я была в каком-то полуобморочном состоянии, когда услышала, что Филипп просит дать ему платок. Он задыхался, лицо его исказилось, сразу стало каким-то старым, заострившимся и чужим. Наши взгляды встретились — я никогда не забуду, какой ужас я прочла в его глазах.