Инна Бачинская - Две половинки райского яблока
По дороге домой мое радужное настроение испарилось без следа. Я вспоминала сцену интервью и приходила к неутешительному выводу, что все было не так. Я не так сидела, не так отвечала на вопросы, не так смотрела. Зачем было улыбаться? Не в гости пришла. Они теперь думают, что я легкомысленная особа, рот до ушей, и, разумеется, для такой ответственной работы не подхожу. И угораздило же меня ляпнуть про полторы тысячи! Может, позвонить и сказать, что я согласна на меньшее? Что я передумала?
На подходе к дому я догрызла себя до такого состояния, что едва не плакала.
Неподалеку от дома на меня налетел, чуть не сбив с ног, Володя Маркелов, мой крестный отец.
– Как дела? – бросил он на ходу, но, всмотревшись в мою несчастную физиономию, остановился. – Что случилось? Кто-нибудь умер?
– Я, – ответила я. – Приходите на похороны. Можно без венка и без пирожных.
– Не понял, – он всматривался в мое лицо, видимо, решил, что я сошла с ума. – Как интервью?
– Никак, – ответила я, сдерживая слезы.
– Наташечка, что случилось? – испугался он.
– Я, наверное, не прошла…
– Не верю, – сказал Володя твердо. – Прошли. Если вы не прошли, то кто тогда прошел? Спорим?
– На что?
Он задумался. Скользнул по мне оценивающим взглядом – о, мужчины! Наконец произнес:
– Ну… допустим, вы меня приглашаете в бар. Или в ночной клуб.
– Я не знаю ни одного бара, тем более – ни одного ночного клуба.
– Я знаю! Идет?
– Идет, – ответила я.
Володя сжал мое плечо на прощание и помчался дальше.
Вопли Анчутки были слышны уже на лестничной площадке. Проголодался, бедняга.
– Не ори, – сказала я, открывая дверь, – и так тошно. Дай раздеться. Кажется, мы пролетели мимо господина Романо, не с нашим счастьем. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, как говорят англичане. Флеминг тоже англичанин… Все они иностранцы – французы, испанцы, англичане и болгары. Или хорваты. А Его Превосходительство – итальянец. Великий магистр Ордена рыцарей… Спетая международная компания, живут в свое удовольствие, разъезжают по миру… неизвестно, зачем. Да не ори ты так, слова не даешь сказать, вот тебе твое молоко!
Анчутка даже не лакал, а жадно хлебал из блюдечка, издавая громкие хлюпающие звуки. Удивительно шумное создание при таких скромных физических данных. Если не видеть, кто тут распивает молоко, то можно подумать, что громадный дог или какой-нибудь ротвейлер.
Я сняла с себя драгоценный костюм, разложила в спальне на кровати. Постояла, посмотрела в последний раз. Закончен бал. Золушка убежала, потеряв туфельку, красивое платье превратилось в лохмотья, а карета – в тыкву. И кони-мыши разбежались. А принц… Тут мне пришло в голову, а кто тут, собственно, принц? До сих пор принцем был Жора. Но в данной ситуации его тут и близко не стояло. Значит, Флеминг? Обаятельный, ироничный, доброжелательный англичанин Флеминг, который… Я почувствовала, как начинает гореть лицо. Черта с два поймешь, что у него на уме. Он сказал, через два дня. Конечно, с его манерами он не мог отказать сразу… А эта женщина, она улыбнулась мне… как ее? Необычное имя… Аррьета! И кришнаит с хвостиком и кислой физиономией…
Желание быть с ними, быть одной из них, одной из дружной команды господина Джузеппе Романо, запросто кочующей по миру, вдруг охватило меня со страшной силой. Тем сильнее была горечь от мысли, что они меня не захотят. Напрасно мы с Володей сочинили такое резюме, я сразу поняла, что это не про меня. Я всего-навсего школьная учителка, плюс старший, с позволения сказать, экономист, ныне безработная. И нет во мне ни лоска, ни блеска, ни уверенности в себе, несмотря на все тренировки с опытной Танечкой и прекрасный итальянский костюм. Такие качества за один день не прорежутся. В платиновой блондинке из «Ягуара» все это есть, недаром Жора с ней, а не со мной…
Был такой фильм когда-то… жители маленького городка, принарядившись, выходили к скорому поезду, который, не останавливаясь, проносился мимо. Они гуляли по перрону – в их глуши скорый поезд был единственным крупным событием. А состав проносился мимо, мелькали в окнах занавески, настольные лампы и скучающие лица пассажиров первого класса. Он всегда проносился мимо…
В носу защипало от жалости к себе… И пошло-поехало – припадок комплекса неполноценности и самобичевания.
…Я опустилась на пол около торшера с ведьмой.
– Шеба! – позвала я, серьезно глядя на куклу. – Сделай что-нибудь! Ты же мудрая, потрясающе красивая, ты же ведьма, наконец! Тебе же не трудно, правда?
Помоги вытащить счастливый билетик. Если бы ты знала, как мне надоело быть старшим экономистом, честное слово! Даже цыганка поняла… фарт нагадала! Что у меня за жизнь, подумай сама. Жора вот бросил… Конечно, у меня ведь нет «Ягуара»…
Тут я не выдержала и разревелась по-настоящему. Сидела на полу перед ведьмой в лиловом платье и лиловом берете, всхлипывала и жалела себя. Да что же я такая невезучая? Раз в жизни случилось чудо, меня поманили в голубую даль, и… и… ничего?
Шеба смотрела на меня со своей обычной лукавой ухмылкой – в глазах черти скачут, слегка покачивает ножкой в полосатом чулке. Я протерла глаза – что за черт, неужели действительно качнула? Уф, показалось!
* * *Около девяти пришла Танечка. Я, всласть наревевшись, лежала, поджав колени, на диване, в полной темноте. Даже телевизор не включила. Анчутка горячим комочком мурлыкал у меня под боком. Ему и в голову не приходило, что мне так плохо.
Татьяна присмотрелась и сказала:
– Ну, и на кого ты теперь похожа? Иди, полюбуйся на себя в зеркало. Во-первых, ничего еще не известно. А во-вторых, на худой конец, есть Союз.
– Я скорее умру, чем вернусь в Союз, – отчеканила я. – Так и знай! Ни за что!
Татьяна только вздохнула и уселась рядом…
Глава 12
Старое кладбище в лунном сиянии
К ночи похолодало, и ветер стал сильнее раскачивать ветки деревьев. Громадный красный диск луны медленно всходил на востоке. Поднимаясь, он бледнел и становился меньше. Отчетливо были видны сизые пятна – ночное светило напоминало кусок заплесневелого сыра. Где-то вдали выла собака.
Двое перелезли через покосившуюся кладбищенскую стену. Большой перелез первым и протянул руку товарищу. Несколько секунд тонкий силуэт словно плясал на верху каменной ограды, бросая черную ломаную тень на дорогу. Потом нырнул вниз. Большой подхватил товарища, но не сумел удержать. Оба покатились в густую жухлую осеннюю траву, и тот, кто недавно приплясывал на ограде, вскрикнул, наткнувшись плечом на чугунную могильную ограду. Большой, светя себе фонариком, поднял с земли переброшенную ранее лопату и двинулся в глубь кладбища, с шумом продираясь через дикий кустарник. Маленький последовал за ним.
Ветер гнал по небу рваные облака и шелестел сухой листвой. Время от времени облака закрывали луну, и тогда наступала кромешная тьма. Чередование света и тьмы придавало старинному кладбищу вид еще более зловещий. Луч фонарика упирался в сплошную стену из дикого винограда, хмеля и крапивы и выхватывал из темноты кресты черного и серого мрамора, изувеченных, позеленевших от времени мраморных ангелочков и скорбные коленопреклоненные женские фигуры. Тоскливый собачий вой то смолкал, то возобновлялся и, казалось, доносился со всех сторон.
Маленький шел за Большим, стараясь ступать след в след, часто оглядывался и бубнил себе под нос – похоже, ругался. Отчетливо слышалось словечко «мерд».
– Ты уверен, что помнишь дорогу? – не выдержал он наконец.
– Уверен, – ответил Большой, останавливаясь и оборачиваясь. – Сейчас выйдем на аллею, по аллее – до часовни, потом свернем за шестым памятником, а там рукой подать.
– Чертова собака! – прошипел Маленький.
– Это не собака, – отозвался Большой.
– А кто? – Маленький снова оглянулся.
– Оборотень! Место старое, спокойное, как раз для оборотней. Они любят заброшенные кладбища. А мы влезли, вот он и недоволен.
Они говорили, кажется, по-французски.
– Не смеши меня, – Маленький ненатурально засмеялся и снова оглянулся, но ничего, кроме тьмы, сзади не увидел. Невольно ускорил шаг, поспешая за Большим.
– Какой уж тут смех, – заметил Большой, вздыхая. – Тут не до смеха.
Минут примерно через тридцать они добрались до аллеи, ведущей к полуразрушенной часовне. Луна снова скрылась в облаках, и в очередной раз наступила темень, хоть глаз выколи. Оба продвигались вперед, спотыкаясь о вывороченные из мостовой камни. Свет фонарика помогал мало. Большой вслух отсчитывал памятники. Маленький вертел головой по сторонам, ничего, впрочем, не видя в темноте. Миновали часовню. Флюгер на крыше жалобно скрипел под порывами ветра.
– Здесь! – вдруг сказал Большой, останавливаясь. – Шестой памятник.
Вправо уходила вглубь и вверх узкая мощеная дорога. Вдоль дороги в глубине, заросшие кустами ежевики и крапивы, стояли полуобсыпавшиеся мраморные усыпальницы. Входы их были намертво заколочены досками. Кое-где сохранились истлевшие деревянные двери с амбарными замками на ржавых цепях. Большой посветил фонариком на разбитые фарфоровые таблички.
