Сергей Петросян - Путешествие дилетанта
– Надо угостить родителей, – подумал он и решил взять несколько пирожных с собой.
Вот тут-то и возникло непонимание. Официантка никак не могла понять, почему он не хочет есть кремшнит за столиком, а требует упаковать с собой. Она мотала головой, пыталась предложить коробку печенья, конфеты, насильно усаживала его за стол. Пришлось проявить настойчивость и в итоге ей все-таки пришлось уложить пяток пирожных в коробку. При этом она озабоченно покачивала головой и употребляла местную нормативную лексику.
– Brzo! Brzo! – напоследок несколько раз повторила она.
– Разберемся, – ответил Пьер и, помахивая коробкой, отправился гулять дальше.
Причина выяснилась уже дома. Удивленная Мели предложила не ждать родителей, а попытаться съесть кремшниты немедленно, «если еще не поздно». Открыв коробку, Пьер удивился – пирожные уменьшились в объеме в несколько раз. Оказалось, что едят их только в кафе, пока они теплые. После этого крем садится, и волшебный аромат улетучивается вместе с возможностью испытать «гастрономический оргазм». Поковыряв остатки ложкой, Пьер запихал коробку в помойное ведро.
* * *
Белгородский позвонил сам – телефон родителей Мели был указан в регистрационной форме консульства.
– Это Александр Дмитриевич, знакомый вашего папы, – представился он. – Хотел узнать новости из Ленинграда.
– Мне приехать на Босанску? – спросил Пьер.
– Нет-нет, что вы! Лучше посидим где-нибудь в кафе – поболтаем. Давайте в «Калипсо». Завтра в час дня. Договорились?
Ура! Конец неопределенности. Пошла уже третья неделя после приезда в Югославию, а что делать дальше, Пьер не представлял. Родители Мели лишних вопросов не задавали, но и им, несомненно, было интересно – как надолго в их доме появился советский гость и каковы его планы на жизнь вообще и на их дочь в частности. А Геннадий Иванович обещал любую поддержку (и материальную в том числе).
Придя в «Калипсо» за пятнадцать минут до назначенного времени, Пьер сел так, чтобы его было видно от входа. Они ведь не договорились с Белгородским, каким образом узнают друг друга. Было жарко, хотелось пить, но он взял только маленькую чашечку эспрессо (чтобы не пришлось убегать в туалет во время столь важного для него разговора).
Ровно в час в дверях кафе появился спортивного вида седой крепыш лет сорока. Джинсы, голубая рубашка с закатанными рукавами, белые кроссовки на ногах, спортивная сумка. А Пьер ожидал увидеть типичного сотрудника советского загранучреждения, вышедшего пообедать – темный костюм, галстук, пятна пота под мышками…
Крепыш приветственно помахал рукой и уверенной походкой направился к столику. По пути успел перехватить официанта и что-то ему сказать, показывая на столик.
– Привет, – сказал он, усаживаясь. – Я нам пива заказал. Не против? А то два русских мужика на жаре кофе пьют – как-то совсем по-шпионски. И давай сразу на «ты» – меня Сашей зовут.
– Давайте… то есть – давай, – кивнул Пьер.
– Ну, как тебе новая родина?
– Какая еще родина? – растерялся Пьер. – Я здесь в гостях.
– Правильно – статус у тебя, прямо скажем, несолидный. Ты пока – гость, прибывший по приглашению семьи Хаджич. Согласно межправительственному соглашению между СССР и СФРЮ можешь здесь находиться до 90 дней без оформления визы. Надо решать вопрос.
– Что значит «решать вопрос» – визу получать?
– А на каком основании? Ты что – ценный научный кадр? Или завод сюда приехал строить?
– Геннадий Иванович сказал, что вы.. что ты поможешь.
– Ну, извини, – Белгородский развел руками. – В ТАСС я тебя взять не могу. Вакансий нету. Так что все в твоих руках.
– Я-то что могу сделать?!
– Ты? Ты можешь получить легальное основание для того, чтобы закрепиться здесь основательно. Статус надо менять.
– В каком смысле? Убежища, что ли в Югославии просить?
– Фантазия у тебя! Жениться тебе, барин, пора. Же-нить-ся! Подаете со своей барышней (ее ведь Мели зовут? ) документы в общинный суд, назначаете день, и – оп-ля! Ты – легальный резидент. И жить можешь, и работать, и в сопредельные страны наведываться.
– Но мы пока не планировали… Какая семья – оба не работаем. У родителей на шее сидеть?
Принесли пиво и Александр, изобразив пальцами уменьшение громкости на радиоприемнике, заставил Пьера замолчать.
– Отличное здесь пиво… – Белгородский с удовольствием сделал глоток. – И климат замечательный. Чего тебе, хороняка, надо? Женись – и нет проблем. А у родителей на шее сидеть не дело. Надо дальше двигаться. Вам же в Чинандеге все ясно объяснили – вы нам в ФРГ нужны. По месту учебы Мели. И контакты ее старые нам интересны. А как мы тебя иначе туда отправим? Ночью на парашюте?
– Хорошо, я поговорю с Мели. Пойми, такие вещи по приказу не делают…
– А куда она денется с подводной лодки? Она же сотрудничать согласилась, расписку дала. У Югославии с нами сейчас совсем не шоколадные отношения и советских агентов здесь ох как не любят…
– Какую еще расписку?!
– А ты у нее спроси. Или тебе охота копию посмотреть?
Пьер почувствовал, что закипает от злости и безысходности.
– Ладно. А домой я могу уехать?
– А вот этого, милый друг, делать категорически не советую. Тебе же объяснили – появление в Ленинграде сейчас совершенно нежелательно. Пока ты здесь – я за все отвечаю. А если домой прилетишь, то в каком качестве? – Белгородский начал загибать пальцы. – Во-первых, не выполнил условий командировки – прогул и увольнение. Во-вторых, самовольно покинул Никарагуа – нарушение правил пребывания за рубежом. Тебя куда отправляли? А ты где всплыл? В-третьих, занимался нелегальными валютными операциями. В-четвертых, помогал арестованному изменнику родины Моторыгину… Дальше продолжать? Поезжай-поезжай – и родственники тебе спасибо скажут, когда их со всех должностей попрут.
– Что с родителями? Они же думают, что я в Манагуа. Что им сообщить?
– А вот с этим давай подождем. Напиши им письмо, что работы сейчас много, аврал. Живешь и ночуешь на объекте. Станет посвободнее – напишешь подробно. Давай, пиши, – он вытащил из сумки лист бумаги и ручку. – Только покороче и по-русски. Обойдемся без армянского фольклора…
Пьер написал короткое письмо. Белгородский забрал листок, пробежал его глазами, одобрительно хмыкнул и убрал в сумку.
– Геннадий Иванович обещал материальную поддержку…
– Это возможно. Но только если вы оба нам будете полезны. Т. е. на территории ФРГ. Так что в твоих интересах поскорее создать новую ячейку югославского общества и поторопить Мели с восстановлением на учебе во Франкфурте. А содержать советского туриста с подружкой в Югославии мы не можем – фондов, понимаешь ли, не выделили. Пивом, вот, могу тебя угостить. Короче, действуй, давай. Да, и в консульство больше не езди – не привлекай внимания. Я тебя сам через неделю найду – отчитаешься…
Всю обратную дорогу в автобусе Пьер сжимал кулаки в бессильной ярости и беззвучно матерился. Получалось, что опять все решили за него.
Еще в Никарагуа он как-то попал на местную бойню – кухарка попросила свозить ее за мясом. Увиденное потрясло его. Из широкого загона два бойких индейца заталкивали в узкий длинный проход очередную корову и гнали ее к зданию бойни, толкая в бока длинными палками с электрическими контактами на концах. Пьер не видел, что происходило внутри, но, после оглушительного рева, через очень короткое время во двор выходил человек в длинном фартуке и бросал коровьи рога в большой металлический ящик. Все работало как часы, а коровы в загоне стояли и ждали своей очереди…
– Меня что же теперь – всю жизнь будут по проходу гнать?
* * *
Мели на удивление спокойно восприняла его рассказ о встрече в «Калипсо».
– Все правильно. Надо думать о будущем. Мы что – всю жизнь прятаться будем? В сентябре у нас будет слава – можно будет в этот день устроить свадьбу.
– Какой еще Слава? Или какая?
– Слава – это семейный праздник в Хорватии, – улыбнулась Мели. – У каждой семьи он свой. Собираются родственники, готовят печенье. Ну, как Рождество для американцев.
– Свадьба с печеньем… – проворчал Пьер. – А манную кашу варят?
– Печенье – это жареный поросенок, – рассмеялась она. – Пора тебе учить сербскохорватский язык. Хотя здесь его лучше называть хорватским. Жалко, что твоих родителей нельзя пригласить. А какое мне платье больше пойдет – белое, розовое или светло-бежевое?
– Слушай… – Пьер замялся. – Этот тип сказал, что ты дала какую-то подписку. Это правда?
– А у меня что – был выбор?
– А нельзя было просто согласиться, без подписи?
– Ты бы хотел, чтобы меня, как Райнхарда, с дыркой во лбу нашли?
* * *
Родители Мели, Вера и Небойша, мало походили на родителей друзей Пьера. Молодые духом и телом, несмотря на наличие взрослой дочери, они еще переживали период почти юношеской влюбленности друг в друга. Все старались делать вместе – вместе завтракали и ужинали, одновременно шли спать, смотрели одни и те же передачи по телевизору, дружно курили и даже (Пьер видел это, сидя в гостиной) вместе шли принимать душ. Вера преподавала английский в Загребском университете, а Небойша работал инженером на местном стекольном заводе.
