Галина Романова - Неплохо для покойника!
Не хотел поначалу пугать тебя, да, видно, придется…
Я превратилась во внимание и вопросительно уставилась на него. Таким тоном Семен Алексеевич обычно говорил вещи, способные свалить с ног. Нечто подобное он выдал мне и сейчас:
— Понимаешь, сильно виноват я перед Павлушей, так звали того юношу, — пояснил он, тяжело вздохнув.
— А как вы с ним…
— Лекции я у них читал. Способный был парнишка, все вопросы мне задавал. О деле твоего мужа подробно расспрашивал. А тут еду в электричке с дачи, и он ко мне подсел. Разговорились… Он начал мне о тебе говорить, какая ты красивая, порядочная и так далее…
Ну а я, старый дурак, высказал свое опасение, вот, мол, живет одна, этаж первый, опасно.
А он говорит: «Хотите, я над ней шефство возьму?» Я-то поначалу не понял, посмеялся, и мы разошлись. А дня через два он мне звонит и подробно о твоих передвижениях докладывает.
Я было вспылил, отчитал его за самодеятельность, а он трубку повесил и был таков. А через два дня опять звонок…
— Опять с докладом?
— Вроде того… — Он тяжело вздохнул. — А через день уже звонок другого рода…
— Это когда его убили?
— Да…
— Так чем вы не хотели меня пугать? — напомнила я ему, увидев, что старик окончательно расстроился. — Вы сказали, что хотите мне что-то сказать…
— Когда Павлик последний раз звонил мне, он сказал, что видел, как какой-то мужчина ходит под твоими окнами. Было это часу во втором ночи. Темно очень, и лица его он не разглядел, но это показалось ему странным. Он попытался за ним проследить, но тот как в воду канул. А на другой день Павлика убили…
Перед моими глазами, как картинки калейдоскопа, замелькали сцены моего недавнего сна. Мишка оказался прав: сон-то действительно оказался вещим Но вспомнить сейчас, что именно показалось мне знакомым в мужчине, жестикулирующем под окном, я не могла.
Молча кивнув в знак согласия, я выслушала многочисленные наставления Семена Алексеевича и, проводив его на улицу, решительно направилась к Лизкиной двери.
Та долго не открывала, а когда растворила дверь, я решила, что лучше бы она этого и не делала.
Лизка возникла на пороге, кутаясь в махровый халат. Нечесаные волосы спутанными прядями в беспорядке свешивались на плечи.
Глаза при этом были столь мутны, что я всерьез забеспокоилась, видит ли она меня.
— Тебе чего, Ань? — хрипло спросила Лиза, пахнув на меня стойким запахом перегара. — Который час?
— Вот, вот! С этого надо было и начинать. — Я потеснила ее в глубь прихожей и вошла внутрь. — Какой день пьем?
— Ладно тебе! Ты не на работе! — оскорбилась вдруг ни с того ни с сего Лизка. — Имею право на неприкосновенность в своем жилище…
— Ты гляди, какая она грамотная! — остановила я Протестующим жестом ее красноречие. — А никто ни на тебя, ни на твое жилище и не покушался! Просто зашла в гости по-соседски, думаю, может, угостишь чем.
Несколько минут она смотрела на меня, переваривая услышанное. Наконец, когда до нее дошел смысл сказанного, Лизка недоверчиво хмыкнула:
— Поверила я тебе, как же!
— А ты никому не веришь. И что, люди должны перестать говорить тебе правду?
— Ладно, извини… — буркнула Лиза недовольно. — Сейчас организую что-нибудь.
В отличие от меня, Лизка решила принимать меня в комнате, убранство которой меня поразило. Будучи первый раз у нее в гостях, я ожидала увидеть все, что угодно, но только не горку из ясеня и не комплект мягкой мебели, обтянутый кожей.
— Круто! — пробормотала я, утонув в кресле едва ли не до подмышек. — Вот так живут на свое жалованье российские официантки! Это тебе не какой-то там судья. Официантка — это звучит гордо!
— Издевайся, издевайся, — не обиделась Лизка, вкатывая столик на колесиках, уставленный угощением. — Ты почему ничего не имеешь? Потому что не берешь…
И, видя мои с недоумением вытаращенные глаза, пояснила:
— Взяток… Взяток, говорю, не берешь! Как научишься, так и заживешь! научишься, так и заживешь!
— Лизка, ты совсем обнаглела! Никакой субординации! — вяло попеняла я ей.
— Ни к чему это все, — отмахнулась она от меня, откручивая пробку на бутылке с коньяком. — Как любил говаривать один мой хороший знакомый: «Будь проще, и люди к тебе потянутся…»
— Не твой ли знакомый шарился тут дня три назад под моими окнами? — осторожно начала я, принимая из ее рук рюмку с коньяком. — Просто сил нет, Лизка, от твоих ухажеров! Путают и путают наши окна…
— Хватит заливать-то, — хмыкнула она и лихо опрокинула коньяк. — Думаешь, не понимаю, куда клонишь?
— Куда? — сделала я невинные глаза.
— Будешь теперь вынюхивать, кто паренька замочил. — Она взяла кружок лимона и принялась его обсасывать. — Только вот что я тебе скажу, Анна Михайловна! Если кто и перепутал наши окна, в чем я сильно сомневаюсь, так он, кроме клопа или таракана, и убить-то никого не способен. Но это могло быть месяца три-четыре назад, а сейчас нет.
— Что так? — поинтересовалась я, обшаривая глазами заваленный закусками столик. — И жрачка у тебя отменная. Откуда это все, а?
— Прикупила. — буркнула Лизка, наливая себе еще. — Мой бывший мне выходное пособие выдал в виде этой квартиры и обстановки к ней. А харч из ресторана…
— А как же Сергей Иванович? Не заругается? — ехидно поинтересовалась я, откусывая бутерброд с черной икрой.
Лизка заметно побледнела и, поправив на груди махровый халат, скороговоркой забормотала:
— А что Сергей Иванович? Он человек! Все понимает и никого не боится… Думаешь, он не видел, как ты со стола стаканы сграбастала и в сумку положила?
— К-какие стаканы?! — От ее слов я едва не поперхнулась. — Чего городишь?
— Чего городишь? — передразнила меня Елизавета. — Он все видел! А про то, что кто-то твои окна с моими перепутал, вот что скажу тебе: не на том ты пути. Никто ко мне сейчас не ходит, потому как я сейчас со всеми в завязке…
— Что так? — машинально спросила я, на ходу соображая, во что может вылиться то, что наши с Мишкой манипуляции со стаканами не прошли незамеченными.
Быстрым движением опрокинув рюмку с коньяком, который, к слову сказать, был очень хорош, я начала закусывать, почти не чувствуя вкуса изысканного угощения.
Надо сказать, Лизка не поскупилась. Сочные ломти буженины были переложены бело-розовыми кусочками окорока. В двух совершенно одинаковых хрустальных розеточках маленькими горками бугрилась черная и красная икра. Колбасы и сыра я по меньшей мере насчитала сортов шесть. Ну а ваза с фруктами могла удивить даже жителя тропиков…
— Чего притихла? — не укрылось от Лизкиных глаз мое состояние. — Не переживай. Он посмеялся — только и всего. Пусть, говорит, потешится, я за собой знаю, что чист.
— Так и сказал? — икнула я от неожиданности. — Черт! Когда же он с тобой так откровенничал? И зачем?
Вид у соседки стал совсем уж загадочным.
Она откинулась на спинку кресла, закинула нога на ногу и, поигрывая спутанной прядью волос, начала нести какую-то ахинею о влечении полов и сексуальной совместимости. Я поначалу попыталась уловить скрытый смысл во всем этом, но, поняв, что Лизка, приняв коньячку «на старые дрожжи», опять поплыла, перебила ее:
— Елизавета, я все, конечно же, понимаю!
Ты одинокая женщина. Он хозяин ресторана.
И он, конечно, имеет полное право переспать со всем обслуживающим персоналом, но ты не ответила на мой вопрос.
Лизка пронзительно взвизгнула и захохотала. Она так заразительно смеялась, обнажая при этом ровные красивые зубы, что я невольно заулыбалась и сама.
— Анька, ты молодец! — хлопнула она себя по коленкам. — Понимаешь всю актуальность проблемы!
— Лиза! Я тебя прошу. Перестань ржать как полковая лошадь!
Мое изречение вызвало новый приступ хохота.
— Ой, не могу! — Она утерла выступившие слезы и, переведя дыхание, ответила:
— Мы вместе отмечали его день рождения. Во время одного танца он мне все и нашептал…
— Зачем?
— Думаю затем, чтобы я передала тебе…
Много позже, сидя с карандашом и листом бумаги у себя дома за письменным столом, я написала в графе «подозреваемые» две фамилии. Затем, поразмыслив, рядом с фамилией Хлобыстова поставила огромный вопросительный знак…
* * *История повторялась…
Снова, как и несколько дней назад, я стояла у Мишкиной калитки и наблюдала, как беснуется на веревке привязанная псина. Она то поскуливала, улегшись на передние лапы, то принималась лаять на меня, ощетинив шерсть.
Про скормленные в два предыдущих визита сосиски она и не вспомнила.
— Эй, в чем дело? — осторожно шагнула я в сторону ветхого крыльца. — Ты меня не узнала?
Собака оскалила желтые клыки и выразительно посмотрела на мою сумочку.
— Какое нахальство! — возмутилась я. — Ты вылитая копия своего хозяина!
Сосиска, извлеченная на свет божий, тотчас исчезла в голодной собачьей пасти, и мне было дозволено пройти.
