Владимир Колычев - Где правда, брат?
— Что «хорошо»? Принесешь?
— Нет, пойду и спрошу.
— У кого, у отца? Ничего, если он тебе голову открутит?
— За что?
— Ты идиот или притворяешься? Меня сбил, его избил и еще спрашивает, за что! Не надо к нему ходить, — сказала она, с привычной легкостью сменив гнев на милость. — За лекарством лучше сходи. Пойми, отец у меня изверг, а я девочка нежная, мне боль терпеть нельзя. Тебе что, не жаль меня?
— Жаль, — предельно серьезно ответил Степан.
— Значит, сходишь? — просияла она.
— Нет.
— Почему?
— Потому что мне тебя жаль. Давно это у тебя?
— Что «давно»?
— С наркотиками давно дружишь?
— Пошел вон! — заорала на него Лена.
Равнодушно пожав плечами, Степан повернулся к ней спиной.
— Стоять! — скомандовала она.
Но Степан ее не послушался и вышел из палаты. Жаль девчонку, но ведь мама не велела ему связываться с наркоманками.
Кто-то в солнечное средиземноморское лето улетает, а кому-то учиться, учиться и учиться. Но Степан на судьбу не жалуется, ему и в Москве неплохо. Главное, чтобы деньги на счет капали. Как бы ни жилось ему здесь, к шумной городской жизни привыкать не хотелось. В родные края его тянет, там он построит дом, обзаведется семьей, будет жить не хуже других…
Все нормально у него будет, только вот за Варю душа не спокойна. Вроде бы все хорошо у нее, за границу с любовником улетает. Но ведь с любовником, а не с мужем.
Он проводил Захарского и сестру до регистрационной стойки.
— Ну, все, дальше мы сами, — весело хлопнул его по плечу Роман.
— Тогда я поехал?
Сейчас он отгонит машину к Захарским домой, сядет на свою «девятку» и отправится к Варе на квартиру. И целых две недели будет работать исключительно на себя. Неплохая перспектива.
— Давай, поезжай… Да, Скатцев просил тебя заехать, — как о чем-то будничном сказал Роман.
— Скатцев?! — оторопел Степан.
— Не бойся, он не кусается. Ну, погорячился немного, с кем не бывает. Претензий у него к тебе нет, так что все путем, — покровительственно улыбнулся Захарский.
— А что ему нужно?
— Ну, он скажет. Может, поработаешь на него немного.
— Поработаю?
— Ну да. Это ненадолго…
— Ничего не понимаю.
— Если честно, я тоже.
Степан попрощался с сестрой и шефом, сел в машину и отправился в Риговку. И «Гелендваген» на место поставит, и к Скатцеву заглянет. Интересно, что за работа такая? Уж не с Леной ли там что-то связано?
Дом Скатцева найти было нетрудно. Ориентир простой — самый большой и красивый коттедж в поселке. Этот дом чем-то напоминал исполинский белый гриб — и минеральная шуба схожего цвета, и фигурная черепичная крыша. Большой дом, с двух сторон опоясанный огромной открытой террасой. Фонтан во дворе, мраморные скульптуры, пруд за домом. Сосны на ветру шелестят, прохлада от струящейся воды.
Кеша встретил Степана, как родного. Обнимать не стал, но руку пожал крепко, от всей души. Провел на террасу, посадил в удобное плетеное кресло за большим дубовым столом. Спустя время к гостю вышел хозяин дома.
Степан поднялся из вежливости. Скатцев едва заметно кивнул, будто одобряя его поведение.
— Степан? — спросил он, в каверзном каком-то раздумье сощурив глаза.
— Степан.
— Ты мою дочку сбил?
— Я.
— Спасибо тебе.
— Издеваетесь?
— В том-то и дело, что нет. — Скатцев сел за стол, вытянув ноги, жестом пригласил Степана последовать за ним. — Лена из дома сбежала. Ну, ты это уже понял.
— Понял.
— И то, что она на игле сидела, тоже понял.
— Ну, в общем, да.
— Ты правильно сделал, что не привез ей… э-э, лекарство… А твой шеф ничего не понял, с врачом договорился. Еще бы чуть-чуть — и укол бы сделали. А ей нельзя. У нее реабилитационный период. Полгода в клинике, два месяца здесь, под присмотром. Думали, что все, а нет, понесло ее куда-то. Развеяться, говорит, хотела…
— По лесу побегать, — усмехнулся Степан.
— Да нет, к друзьям бы убежала. А друзья у нее, сам должен понимать, какие.
— Понимаю.
— «Золотая молодежь» — что хочу, то ворочу. — В словах Скатцева звучало осуждение, но угадывалась и гордость.
Вот он какой, поднял свой статус до такого уровня, что дочь по праву входит в круг «золотой молодежи».
— Деньги, вседозволенность, в голове каша… — продолжал Скатцев. — Сначала травка для веселья, затем кокаин и экстази для кайфа, потом героин… Веселье мы закончили, всех гуртом взяли, только по разным клиникам. — Казалось, он говорил не для Степана, а для себя. С задумчивым видом говорил, вспоминая, как все было. — Думали, все. Для кого-то, может, и все, а Лена чуть не сорвалась. Или даже сорвалась… Дома она сейчас, в своей комнате. С ногой ничего страшного, но ей говорят, что перелом очень серьезный. Чем дольше гипс будет, тем лучше. Но дело не в гипсе. Дело в том, что Лена видеть никого не хочет. Из истерики не выходит. Ну, ты видел ее, Степа, знаешь, как она себя ведет…
— Избалованный ребенок, — кивнул Степан.
— Ну да, ребенок, — вздохнул Скатцев. — Еще ребенок, а сколько уже всего… В общем, она сказала, что тебя видеть хочет. Голодовку объявила.
Степан удивленно вскинул брови.
— Да, голодовку, из-за тебя. — Скатцев дал понять, что и сам недоумевает.
— Прихоть какая-то.
— Дурацкая прихоть… Хочет, чтобы ты ее охранял.
— Три ночи? — усмехнулся Степан.
— Почему три ночи?
— Ну, как у Гоголя. А на третью ночь пришел Вий и убил Фому.
— Сравниваешь мою дочь с ведьмой? — Скатцев правильно его понял, но слегка возмутился. Скорее он был с ним согласен, чем нет.
— Крови она моей хочет.
— Ну, насчет крови не знаю, но изводить она может.
— А зачем это мне?
— Я звонил Захарскому, он сказал, что ты, в принципе, свободен.
— Курсы у меня.
— Я тебе организую лицензию без курсов. Даже экзамены не будешь сдавать.
— Да нет, я на курсах научиться хочу.
— Чему ты там можешь научиться? — усмехнулся Скатцев. — Ты и без курсов профи. Я наводил о тебе справки. Да и на своей шкуре… В общем, соглашайся, мой тебе совет. И я слово дам, что корочки будут. Даже если не выдержишь и уйдешь, будет у тебя лицензия. Ну, а с оружием ты уж сам.
— А если она меня сама выгонит?
— Договор останется в силе.
— Ну, я не знаю…
— Значит, согласен, — сделал вывод Скатцев.
— Э-э…
— Пошли.
Судя по выражению его лица, Игорь Петрович не хотел идти к своей дочери — так она его допекла, но родительский долг выдернул его из кресла.
Он провел гостя в просторный холл с огромным мраморным камином, по лестнице из красного дерева провел его на второй этаж. Двери во всех комнатах деревянные, с красивыми и дорогими стеклами, и только одна была металлическая, с крепким замком. Скатцев тихонько вставил ключ в замочную скважину, рывком открыл дверь. Он знал, что сейчас произойдет, потому отошел в сторонку. Из комнаты вылетела пустая фарфоровая кружка и разбилась о стену.
— Прошу! — Скатцев кивком головы пригласил Степана к дочери, но сам остался в холле.
Очень любезно с его стороны.
Степан зашел в комнату в готовности присесть или уклониться в сторону — в зависимости, под каким углом и на какой высоте прилетит в него импровизированный метательный снаряд. Но, похоже, Лена исчерпала весь «боезапас». Стол пустой, на шкафу и на тумбочке тоже ничего. Даже стула в комнате нет, который можно было бы запустить в нежеланного гостя. Впрочем, из тумбочки можно выдернуть ящик, из стола — тоже… Но до стола на одной ноге быстро не допрыгаешь, до шкафа — тем более…
— Бесишься? — невозмутимо, с едва заметной насмешкой спросил он.
— А-а, это ты! — ехидно спросила Лена.
Она сидела на кровати, натягивая на голову подушку. То ли опасалась ответного броска, то ли таким образом затыкала уши, прежде чем истерично завизжать.
— Я.
— А почему с пустыми руками? Я, между прочим, есть хочу, — отбросив за спину подушку, сказала она.
Степан кивнул и вышел из комнаты. Игорь Петрович слышал их разговор, поэтому не стал ничего спрашивать. Он велел вернуться к дочери, а сам отправился на кухню.
Степан зашел в комнату, сел на краешек стола, глянул на окно. Решетка на нем, возможно, ее установили совсем недавно, после побега.
— Чего молчишь? — спросила Лена.
— А что говорить? — равнодушно посмотрел на нее Степан.
— Ну, давай, стыди меня!
— Стыдить?
— Буйствую здесь, как буйнопомешаная?
— Мне-то что?
— Как это «что»? — беспомощно разозлилась она. — Зачем ты здесь?
— Отец твой попросил.
— И ты согласился?
— Как видишь.
— Что я вижу? Барана я вижу! Тупорогого барана!
Степан кивнул, как будто соглашаясь с ней, но ничего не сказал.
— Козел ты! Козлина!
