Екатерина Лесина - Кольцо златовласой ведьмы
…распорядок будущего дня.
И Вике придется присутствовать.
Вещи ее перенесли в другую комнату, которая от первой отличалась разве что наличием запора на двери. И, естественно, маменькиного терпения не могло хватить надолго. Она ворвалась в комнату, в очередной раз забыв постучать.
– Что ты творишь?! – Когда маменька начинала ссору, она забывала о том, что рядом могут быть другие люди. И сейчас она говорила громко, но еще не настолько громко, насколько могла. – Ты представляешь, во что мне обошлась твоя выходка?!
– Во что? – поинтересовалась Вика.
Так, ради поддержания беседы.
– Антон – мой давний знакомый! Он очень на нас рассчитывал, а ты…
– А я увидела его впервые в жизни! И не понимаю, с какой стати он должен на меня рассчитывать и тем более мною командовать? Я вернулась сюда только потому, что оставила здесь свои вещи. И еще потому, что ехать мне пока что некуда. Ты же затеяла в квартире ремонт! А чтобы найти новую, нужно время. Но я ее найду!
Ох, кажется, Вика тоже заговорила на повышенных тонах.
Все-таки маменька, как никто иной, умела вывести Вику из состояния душевного равновесия.
– Ты опять бросаешься в крайности! Можно подумать, от тебя требуют чего-то… неприличного!
– От меня требуют притвориться, что я сильно горюю по человеку, которого увидела сегодня впервые в жизни! И опять же, выйти замуж за второго такого человека. Я только не понимаю – для чего?
Маменька горестно вздохнула:
– Это для твоего же блага.
– Нет, мам! Для моего блага были шерстяные колготы и чай с медом. А это – не знаю, для чего. И, пока не узнаю, участвовать в этом не буду. Ясно?!
В последний раз с маменькой она так разговаривала в выпускном классе, когда та настойчиво, намеками, советовала Вике сходить… да Вика уже и не помнила, куда именно, главное, что идти она туда не собиралась. Особенно – в том платье, которое было сочтено маменькой похода этого достойным.
И, как тогда, и сейчас маменька замолчала и задумалась.
Смотрит на Вику немигающим взглядом.
Вздыхает.
А совесть у Вики – нет, не просыпается. И, в конце концов, осознав проигрыш, точнее, в очередной раз убедившись в нечеловеческом упрямстве дочери, маменька сдается.
– Ты должна сделать это ради… твоих детей!
– У меня нет детей, – возразила Вика и на всякий случай присела. Интересный аргумент, прежде он не использовался.
– Будут! Ты несешь ответственность перед потомками…
Маменька встала, открыла дверь, выглянула в коридор, убеждаясь, что никого там нет, – неужели думала кого-то за подслушиванием застать? – и дверь заперла. На засов.
– Пришло время открыть тебе нашу семейную тайну…
…Ну, началось!
То, что Елена – не такая, как все, она знала едва ли не с самого рождения. Единственная дочь. Единственная внучка. Самая лучшая. Самая умная. Самая красивая. Неповторимая! Как же иначе?!
И ее уверенность передавалась людям.
Воспитательницы в детском саду Елену обожали. Возможно, отчасти благодаря повышенному вниманию мамочки к процессу ее воспитания? Школьная учительница, хоть и была строга, но закрывала глаза на ее мелкие шалости…
Тут уж не обошлось без бабушки. Она заглядывала в школу каждую неделю и подолгу беседовала с неласковой Антониной Кузьминичной.
– Вы избалуете девочку, – говорила та. Елена, которой полагалось во время беседы сидеть в школьном коридоре, быстро поняла, что это занятие – скучное. А подслушивание – нет. – Она уже избалована. Сколько ей лет? – Хорошо поставленный голос Антонины Кузьминичны вырывался за пределы ее кабинета. – А она уже уверена, что может позволить себе все. Или почти все. Никакого уважения к авторитетам! И вы сами со временем осознаете свою ошибку…
Какая ошибка? Она и в самом деле лучше многих. И подумаешь, что кто-то там лучше учится, у кого-то память хорошая, кто-то более внимателен, кто-то бегает быстрее… прыгает выше… в этом ли дело?
Когда Леночка перешла в седьмой класс – она уже всерьез задумывалась, стоит ли тратить время на учебу, если в жизни есть столько иных, куда более замечательных занятий, – бабушка заболела. А может, и раньше, но она упрямо скрывала болезнь. А тут – силы ее иссякли, и бабушка слегла.
Она сделалась очень бледной и все время стонала, то громче, то тише.
Если бы Елена так не любила бабушку, она бы разозлилась – как можно трепать нервы окружающим людям? Неужели нельзя потерпеть? Но сердце Елены сжималось от тоски. Как все будет, если бабушка умрет?
Нет, не умрет, она ведь сильная.
А врачи говорят… но мама их не слушает. Мама выбросила все лекарства в мусоропровод. Но зато на кухне появились травы и какие-то склянки, трогать которые Елене было запрещено. Реторты. Спиртовки. Пробирки. Стеклянные змеевики…
– Видишь ли, милая, – сказала мама, когда Елена спросила, что происходит. – Нынешняя медицина только думает, что знает все. На самом деле есть иные методы… в травах – сила.
Травы Елена собирала сама, помогая бабушке или вот маме. Сколько себя помнила, каждое лето было заполнено их совместными путешествиями, в лес ли, на луг, куда-то еще – однажды они выбрались даже на заброшенное кладбище, – где бабушка и мама собирали травы.
И Елена – тоже.
Она рано научилась различать их – ромашка, пупавка, нивяник, только выглядевшие похожими. Полынь – несколько видов. Крапива, которая тоже бывает разной. Болиголов и белладонна. Дурман и безобидный змеиный корень. Трав было множество, но они, в отличие от школьных наук, запоминались легко. Когда и какую собирать, как срывать, как сушить…
А теперь Елена увидела, что происходит с травами после сбора.
Одни растирались в керамической ступке и смешивались, чтобы потом доходить на паровой бане. Другие заливались холодной водой или спиртом. Третьи добавлялись в бараний жир… или не в бараний… главное, что рецептов было множество.
Мама брала их из толстой книги в кожаном переплете. Книга была очень старой – первые страницы ее пожелтели и истерлись, а последние были белыми и гладкими. Елена сразу поняла, что страницы подшивались по мере необходимости.
– Вот твое предназначение, – сказала ей мама, видя интерес дочери. – Здесь сокрыты знания, скопленные многими поколениями наших предков.
Она открыла первые страницы книги. Вязь букв… незнакомые слова… чужой язык. И рисунки, выполненные предельно дотошно.
А вот значки возле рисунков все равно непонятны.
– Это латынь, – мама погладила Елену по голове. – Но даже если бы ты знала язык, не сумела бы прочесть. Записи зашифрованы.
– Зачем?
– Когда писали эту книгу, было опасно знать много, особенно если ты женщина. Твою прапрапрабабку обвинили в колдовстве и сожгли. Ее дочь – тоже, но… это не помешало нашему роду сохранить знания. Они передавались от матери к дочери, и ни разу эта цепочка не оборвалась!
С этого дня Елене пришлось учиться.
Нет, ей, конечно, хотелось оправдать мамины надежды, да и бабушкины тоже. Елена старалась изо всех сил, однако знания никак не лезли в голову. В ее голове хватало других мыслей.
О том, что у Машки новое платье…
…а Данилов с нее глаз не сводит, хотя раньше смотрел только на Леночку.
…и Никитин не отстает, вьется вокруг Лизки, подхалим…
…Северцева завивку сделала, теперь трясет кучеряшками, хвастается… а Леночке мама запрещает волосы портить. И вообще, Леночка уже взрослая, она должна научиться отделять важное от неважного. Завивка – это пустяки, а вот знание, которое Леночка передаст своей дочери, – другое дело.
Травы.
Смеси. Странные ингредиенты, вроде сушеной жабьей шкуры или желчи, которую мама приносила, а Леночка боялась спросить, где она берет эту гадость. Растертые в порошок кристаллы… и запахи, запахи… мерзкие запахи, пропитывавшие Леночкину одежду, волосы, само пространство квартиры.
Если бы Леночка любила маму чуть меньше, она бы сбежала.
Но нет, она старательно заучивала составленные поколениями травниц рецепты. И двигалась от новых страниц к старым, пока однажды не дошла до тех самых, первых, зашифрованных.
– Умница моя, – сказала мама, узнав, что Леночка если и не выучила наизусть всю книгу, то половину ее – точно. – Я тобой горжусь.
И бабушка тоже.
Как ни странно, но ей стало лучше. Она уже не стонала, но лежала тихо, улыбаясь так счастливо, что Леночке становилось жутко от этой улыбки. Иногда бабушка садилась, еще реже – вставала и даже иногда на балкон выходила.
– Она выздоровеет? – спросила Леночка, укрыв бабушку шалью – на улице стоял ноябрь, промозглый и дождливый. И на балконе сквозняки гуляли, но бабушка все равно не желала ее слушать, сидела, смотрела куда-то вдаль.
– К сожалению, нет.
Мама отвернулась, пряча слезы.
– Есть такие болезни, которые нельзя вылечить. Только облегчить страдания. Видишь, ей не больно.
К бабушке прилетали сизые городские голуби, жирные, неповоротливые, они расхаживали по кромке балкона и громко курлыкали.
