Чингиз Абдуллаев - Жребий Рубикона
Дронго налил себе немного коньяка. Попробовал. Коньяк был хорошим.
– Скажите, почему его убили? – спросила Далвида. – Кому он мог мешать?
– Не знаю. Сам ничего не понимаю, – признался Дронго.
Она снова пригубила коньяк. Взяла еще одну конфету.
– Давайте выпьем просто за жизнь, – предложила она, – вот так человек живет и даже не думает, что может в одну секунду умереть или попасть под машину. Или выпасть с балкона. Все это так глупо. – Она выпила и поморщилась.
– Не нужно столько пить, – сказал Дронго. – Вам будет плохо.
– Может, я хочу все забыть, – ответила Далвида, – и вообще хочу сегодня ночью отключиться. Интересно, как я буду выглядеть? Я напилась только один раз в жизни. Когда мне исполнилось семнадцать лет. И все закончилось очень плохо. Честное слово. Вы даже не поверите, – она невесело улыбнулась, – это было на даче у одного профессора. Как раз в девяносто шестом. Все говорили только о предстоящих президентских выборах. Там был еще такой прыщавый мальчик, племянник хозяина дома. Он все время подливал мне спиртное, очевидно, сознательно решив меня споить. А я чувствовала себя уже взрослой. И дурой. Все мои подруги уже успели переспать с мальчиками, а я оканчивала школу и оставалась девственницей. Хотя меня считали очень красивой. Было обидно. Словно бережешь себя для какого-то принца. Уже потом понимаешь, что принцев не бывает. И все мужчины похожи друг на друга. Для них самое важное в жизни – залезть к тебе под юбку. – Далвида поставила бокал на стол. – И я напилась до беспамятства, – призналась она, – ничего не помнила. И сейчас ничего не помню. Только оказалось, что этот прыщавый мерзавец меня нарочно спаивал. А потом повел в спальню на втором этаже, и я там потеряла девственность. Представляете, какой мерзавец? И самое обидное, что я ничего не почувствовала. Даже ничего не поняла. Никто мне не верит, что так бывает. Вот мне сейчас интересно, если я снова напьюсь до такого состояния, что ничего не буду соображать, вы меня изнасилуете? Воспользуетесь моментом?
– А вы хотите, чтобы вас изнасиловали?
– Да! – почти с вызовом крикнула молодая женщина. – Хочу, чтобы меня избили и изнасиловали. А я бы ничего не помнила. Меня и так уже сильно побила жизнь. Вы знаете, почему я вышла совсем молодой за Калестинаса? Хотелось свободы. Мои родители живут в Санкт-Петербурге. Это замечательный город, с такими теплыми людьми. Хотя и северный. Но я хотела самостоятельности, свободы. А Калестинас был еще и литовцем, как мой отец, и даже наши дедушки были друзьями, вместе воевали. Он был такой странный, такой загадочный. С бородой и усами, напоминавший всех этих заумных ученых-физиков. И у него была трехкомнатная квартира его тети, которая умерла и завещала ему это состояние. Трехкомнатная квартира в Москве в конце девяностых. Я сразу согласилась выйти за него замуж. И переехать в столицу. Тогда его квартира казалась мне недостижимой мечтой. Ведь мы жили в коммунальной квартире в Санкт-Петербурге.
Москва мне сразу не понравилась. Такой жесткий город, где все пихают друг друга локтями. И где нужно не жить, а выживать. Конечно, если у вас нет нескольких миллионов долларов. Но у нас их не было. Это я сейчас понимаю, что такая квартира для людей очень маленького достатка. На последнем этаже с кухней, где нельзя повернуться. И с дешевой мебелью, оставшейся с советских времен. А потом появились соблазны. Я пошла на курсы французского языка, и ко мне сразу подкатил какой-то иностранец. – Она замолчала на целую минуту, словно размышляя про себя. Затем неожиданно произнесла: – Сама не понимаю, почему я вам все рассказываю. Хотя кому мне еще рассказывать, рядом все равно никого нет. Честное слово, я отказывала ему все три месяца, пока там училась. Но он был такой обаятельный, такой настойчивый. От него всегда так вкусно пахло. А Калестинас был вечно занят своими моторами. И вообще не обращал на меня особого внимания. Мы спали с ним примерно один раз в две или три недели. И мне было стыдно попросить его заниматься сексом чаще. А иностранец продолжал меня преследовать. И в какой-то момент я решила, что веду себя просто глупо. Почему я ему все время отказываю? Строю из себя недотрогу. Кому это нужно? Кто это оценит? Калестинасу плевать на мои чувства. Видимо, у него снижен порог эмоциональной чувствительности, как у представителей всех северных народов. А я ведь наполовину караимка, значит, у меня есть и южная кровь, хотя кто знает, что там намешано. В общем, я о многом передумала. И решила, что имею право на такой эксперимент. Это было восхитительно и красиво. Все, чему я научилась, и все, что могла узнать, я узнала тогда. Оказалось, что с мужем мы были просто монахами. Калестинас не был особенно изобретателен в сексе, да ему, похоже, это было и не нужно. А тогда я закончила свои главные университеты. Только не думайте, что я пошлая и гулящая женщина. Мне показалось несправедливым, неправильным оставаться жить в этой халупе, готовить супы и жить без надежды на что-то лучшее.
Она была пьяна. Помолчала немного, соображая, и продолжила:
– Оказалось, что «закончить университеты» и получить такое образование легче всего. А потом очень хочется применять его на практике. И у меня появились близкие друзья, с которыми мне было легче и комфортнее, чем с вечно молчащим Калестинасом. Наверно, так нельзя говорить. Я большая грешница. Его душа еще где-то с нами.
С Далвиды сполз плед. Она потянулась за ним и свалилась с дивана. Лежа на полу, тихо рассмеялась.
Дронго подошел, чтобы помочь ей.
– Не трогайте меня, – жалобно произнесла женщина, – разве вы не видите, в каком я состоянии? – Она неожиданно заплакала: – Разве вы не понимаете, что мне очень плохо?
Он стоял над ней, не зная, что делать. Затем осторожно поднял ее и бережно положил на диван. Она накрылась пледом.
– Мне плохо, – плакала Далвида. – Почему его убили? Что он мог сделать плохого? Бедный Калестинас! Он был таким хорошим человеком. А я его все время обманывала. И ушла к Долгоносову. Сразу оценила размах и мощь Николая Тихоновича. Я ужасная дрянь. Как вы считаете?
– Не считаю. – Дронго сел рядом. – Вам нужно идти спать.
– Только этого не хватает, – она резко поднялась и села на диван, чуть качнувшись, – хотите отправить меня в кровать. Я вас знаю. Вы все мужчины одинаковые. У вас ничего не получится. Вот и Ростом Нугзарович преследовал меня до конца, пытаясь добиться моего согласия. А я его презирала. И сказала ему об этом.
Она снова качнулась, и эксперт поддержал ее.
– Вы не знаете, почему я так много выпила? – поморщилась женщина. – И где находятся мои сигареты? Наверно, в сумке. Где я оставила свою сумку?
– Вам лучше не курить, – посоветовал Дронго.
– Вы еще сыграйте роль моего папы, – поморщилась Далвида. – Ничего не пить, не курить, с мальчиками не встречаться, романов не заводить, ни с кем не целоваться. Такая размеренная и устроенная жизнь. Почему родители считают, что можно все решать за детей? Это такая глупость.
Она опять качнулась.
– У меня кружится голова, – сказала Далвида, – и кажется, меня тошнит. Помогите мне дойти до ванной. Я сама не понимаю, зачем вы меня так споили. С какой целью? Не нужно было мне столько пить.
С трудом поднявшись и опираясь на руку Дронго, она пошла в сторону туалета. Уже в коридоре она едва не поскользнулась. Он открыл дверь ванной комнаты и впустил ее внутрь.
– Будьте осторожны, – посоветовал Дронго, – и не закрывайте дверь. Я обещаю, что не войду без разрешения.
Она в знак согласия кивнула. Дронго отошел от дверей, достал телефон и набрал номер Эдгара.
– Извини, что заставил тебя ждать, – сказал Дронго, – но она в таком жутком состоянии, что ее нельзя оставлять одну. Ты отправляйся домой и не жди меня. Постарайся сегодня найти Кружкова, чтобы утром встретиться с ним и отправить на экспертизу одежду умершего. Мне это дело не нравится все больше и больше. Следователь уверен, что произошло убийство.
– Тогда и неожиданная смерть Долгоносова выглядит странной, – заметил Вейдеманис.
– Сделай все, чтобы утром одежда оказалась на экспертизе, – еще раз попросил Дронго, – а сейчас поезжай домой. Если понадобишься, я тебе позвоню.
– Будь осторожен, и не открывайте никому дверь, – посоветовал Эдгар. – Обрати внимание, что за короткий срок она потеряла обоих мужей.
– Если выяснится, что смерть второго мужа была тоже неестественной, то у нас появятся большие проблемы. Тогда непонятно, кто и зачем их убивает, – сказал Дронго.
Он услышал какие-то звуки из ванной комнаты.
– До свидания, – торопливо произнес он, убирая телефон, и постучался в дверь. Далвида не ответила. Опять донеслись какие-то стоны. Он снова постучал и решительно открыл дверь.
Она сидела на полу, обхватив унитаз руками. Ее рвало. Было заметно, как она побледнела. Подняв голову, Далвида прошептала:
– Уходите. Уходите, пожалуйста. Не нужно на меня смотреть.
