Хеннинг Манкелль - Белая львица
— Может, как раз поэтому, — пробормотал Мартинссон.
Валландер тотчас зацепился за эту реплику:
— Что ты имеешь в виду?
— Да ничего. Просто мне кажется, в этом деле необходим совершенно новый подход и новая логика, иначе мы так и будем топтаться на месте.
— Целиком и полностью согласен, — вмешался Бьёрк. — Прошу всех завтра утром представить мне свои соображения в письменном виде. Посмотрим, может, если спокойно поразмыслим, что-нибудь да получится.
Они распределили задачи. Адвоката из Вернаму Валландер взял на себя, пусть Бьёрк лучше поторопит экспертов с предварительным заключением насчет пальца.
Валландер набрал номер адвокатской конторы и попросил к телефону адвоката Хольмгрена, по срочному делу. Хольмгрен так долго не брал трубку, что Валландер уже начал терять терпение.
— Дело касается недвижимости в Сконе, которая находится под вашим управлением, — начал Валландер. — А точнее, сгоревшего дома.
— Случай совершенно необъяснимый, — сказал Хольмгрен. — Но я проверил, страховка покрывает убытки. Полиция уже выяснила, как все это произошло?
— Нет, — ответил Валландер. — Но мы работаем. Я хотел бы задать вам несколько вопросов, прямо сейчас, по телефону.
— Надеюсь, это не займет много времени. Я очень занят.
— Если по телефону вам неудобно, вернамуская полиция вызовет вас в участок, — сказал Валландер, нисколько не смущаясь собственной резкости.
Адвокат секунду помедлил, потом сказал:
— Задавайте ваши вопросы. Я слушаю.
— Мы до сих пор ждем по факсу список имен и адреса наследников.
— Я прослежу, чтобы его выслали.
— Далее, меня интересует, кто непосредственно отвечает за эту недвижимость.
— Я. Но мне не очень понятен вопрос.
— За домом нужно присматривать. Чинить крышу, истреблять мышей. Этим тоже занимаетесь вы?
— Один из наследников проживает в Волльшё. Он и присматривал за домом. Его зовут Альфред Ханссон.
Валландер записал адрес и телефон.
— Стало быть, дом пустовал целый год?
— Больше года. Наследники не могли договориться, продавать его или нет.
— То есть там никто не жил?
— Конечно.
— Вы уверены?
— Не понимаю, куда вы клоните. Дом был заколочен. Альфред Ханссон регулярно звонил мне и говорил, что там все в порядке.
— Когда он звонил последний раз?
— Откуда же я могу помнить?
— Не знаю. Но я хочу услышать от вас ответ.
— Кажется, под Новый год. Но поручиться не могу. Разве это так важно?
— Для нас пока важно все. Спасибо за информацию.
Закончив разговор, Валландер открыл телефонный справочник и сверил адрес Альфреда Ханссона. Потом встал, схватил куртку и вышел из кабинета.
— Я еду в Волльшё, — сказал он, заглянув к Мартинссону. — Странно все как-то с этим взорванным домом.
— По-моему, тут вообще все странно, — заметил Мартинссон. — Кстати, я только что потолковал с Нюбергом. Он говорит, что сгоревшая радиостанция, вероятно, русского производства.
— Русского?
— Он так говорит. Я не знаю.
— Еще одна страна, — вздохнул Валландер. — Швеция, ЮАР и Россия. Где все это кончится?
Через полчаса он въехал во двор усадьбы, где проживал Альфред Ханссон. Дом довольно современный, совершенно не под стать соседним старинным постройкам. Овчарки в вольере бешено залаяли, когда Валландер вышел из машины. Было уже полпятого, и он вдруг почувствовал, что здорово проголодался.
Мужчина лет сорока открыл дверь и прямо в носках вышел на крыльцо. Волосы у него были всклокочены, а подойдя ближе, Валландер почуял запах спиртного.
— Альфред Ханссон? — спросил он.
Мужчина кивнул.
— Я из Истада, из полиции.
— Черт! — буркнул мужчина, прежде чем Валландер успел назваться.
— Простите?
— Кто ж это натрепал? Не иначе как Бенгтсон. Вот сволочь!
Валландер выдержал паузу:
— Не могу вам сказать. Полиция защищает своих информаторов.
— Наверняка Бенгтсон. Я что, задержан?
— Давайте-ка сперва потолкуем.
Ханссон провел комиссара на кухню. И тот мгновенно учуял слабый, но вполне отчетливый запах самогона. Вон оно что! Теперь все понятно. Альфред Ханссон гнал самогон и решил, что Валландер приехал брать его с поличным.
Ханссон плюхнулся на кухонный стул, почесал в затылке и вздохнул:
— Вечно не везет.
— О самогоне потом, — сказал комиссар. — Я к вам еще и по другому делу.
— По какому?
— Насчет сгоревшей усадьбы.
— Я ничего не знаю.
Валландер сразу заметил, что он забеспокоился.
— О чем не знаете?
Дрожащими пальцами Ханссон закурил мятую сигарету.
— Вообще-то я по специальности лакировщик. Но не выходит у меня, чтоб вкалывать каждое утро! Чтоб продрать глаза — и в семь за работу. Вот я и надумал сдать эту развалюху, если найдется желающий. По мне, дом надо продать. А родня уперлась, и все тут.
— Кто же изъявил желание?
— Мужик один из Стокгольма. Ездил тут по округе, искал помещение. Потом случайно увидал тот дом, аккурат такой, как ему нужно. Я до сих пор диву даюсь, как он умудрился на меня выйти.
— Как его звали?
— Назвался Нурдстрёмом. Но мне что-то не верится.
— Почему?
— По-шведски он говорил хорошо. Но с акцентом. А иностранец разве может прозываться Нурдстрём?
— Стало быть, он решил снять дом?
— Ага. И деньги хорошие предложил. Десять тысяч крон в месяц. Только дурак откажется. Да и какой от этого вред? — подумал я. Подзаработаю маленько, зря я, что ли, смотрю за домом. А наследникам и Хольмгрену из Вернаму вовсе и знать об этом не надо.
— И на какой же срок он снял вашу недвижимость?
— Приезжал он в начале апреля. И рассчитывал снимать домишко до конца мая.
— Он сказал зачем?
— Для художников. Им, дескать, надо поработать в тишине и покое.
— Для художников, значит.
Валландеру вспомнился отец.
— Ага, для художников. И выложил денежки на стол. Я, понятно, ударил с ним по рукам.
— Вы позже видели его?
— Нет.
— Нет?
— Он поставил как бы негласное условие, что я буду держаться в стороне. Ну, я и держался. Дал ему ключи, и вся недолга.
— Он вернул ключи?
— Нет. Сказал, вышлет по почте.
— И адреса его у вас нет?
— Не-а.
— Можете описать этого человека?
— Жутко толстый.
— А еще?
— Как, черт возьми, прикажете описать толстяка? Волосы редкие, красномордый, жирный. Коли я говорю «жирный», значит, жирный и есть. Как бочка.
Валландер кивнул.
— От тех денег что-нибудь осталось? — спросил он имея в виду отпечатки пальцев.
— Ни единого эре. Потому я и взялся сызнова гнать самогонку.
— Если вы сегодня же прекратите, в Истад я вас не заберу, — сказал Валландер.
Альфред Ханссон не поверил своим ушам.
— Вы не ослышались, но я проверю, прекратили вы или нет. И вылейте все, что успели наварить.
Валландер вышел, а Ханссон, разинув рот, остался сидеть за столом.
Служебный проступок, думал комиссар. Но мне сейчас недосуг разбираться с самогонщиками.
Он поехал обратно в Истад и, сам не зная почему, завернул на автостоянку возле Крагехольмского озера. Вышел из машины, спустился к воде.
Что-то во всем этом дознании и в смерти Луизы Окерблум пугало его. Словно было лишь началом какой-то долгой истории.
Мне страшно, думал он. Черный палец словно тычет прямо в меня. Я влез во что-то такое, в чем не могу разобраться, — нет ни единой зацепки.
Валландер сел на камень, хоть тот и был сырой. Но усталость и уныние вдруг отняли у него все силы.
Он смотрел на озеро, думая, что нынешнее дознание и чувство, гложущее его изнутри, чем-то глубоко сродни друг другу. Он ни собой управлять не мог, ни ходом дознания. С тяжелым вздохом, который даже ему самому показался патетическим, он подумал, что запутался и в собственной жизни, и в расследовании убийства Луизы Окерблум.
— Как быть дальше? — сказал он вслух. — Я не желаю иметь дела с беспощадными, презирающими жизнь убийцами. Не хочу заниматься насилием, которого мне никогда в жизни не понять. Может, следующее поколение полицейских в этой стране приобретет иной опыт и потому станет иначе смотреть на свою работу. Но для меня уже слишком поздно. Какой есть, таким я и останусь. Более-менее дельным полицейским в не слишком большом полицейском округе Швеции.
Он встал, проводил взглядом сороку, взлетевшую с верхушки дерева.
Все вопросы остаются без ответа, думал комиссар. Всю мою жизнь я стараюсь задерживать и сажать за решетку людей, виновных в совершении тех или иных преступлений. Порой мне это удается, но чаще нет. А когда в один прекрасный день я уйду, то, значит, я потерпел неудачу в самом важном расследовании. Вечная и странная загадка — жизнь.
