Алексей Комов - Самум – ветер пустыни
– Называй меня просто дядя Ахмед. И помни, что я не люблю, когда меня обманывают приятели…
Примерно через час Жако возвращался обратно в город. В тихом переулке из автомобиля выскользнул Таджиб.
Теперь у Ахмеда появился еще один человек среди террористов «Мединет эль Хайр», даже не подозревающий, что начал работать на полицию. Он помогает дяде Ахмеду, который может быть и добрым и строгим.
Жако вспомнил, как он разыгрывал из себя гангстера. А неплохо было бы на самом деле приобрести загородный домик. По крайней мере, будет, куда деться от суеты в конце недели.
16…Нет, с этого места. Диллан нажал кнопку перемотки на портативном магнитофоне. Он уже в который раз прослушивал запись беседы с Моххади, стараясь уловить все оттенки разговора, нащупать слабые и сильные стороны молодежного лидера. Тот интересен не только сам по себе, а как представитель группы молодых интеллигентов-арабов, пытающихся связать законы ислама с новейшими социалистическими теориями. Что бы ни говорил Фусони, а это явление много опаснее левых экстремистов или фанатиков-мусульман.
«…му обычные дипломатические услов…»
Да, именно здесь, после того, как он предложил Моххади иной стиль общения, более доверительный что ли, и начинается самое интересное. Жаль, конечно, что пришлось говорить на французском. Такие беседы лучше вести на родном. Но суть от этого не меняется. При необходимости нужные слова находятся сами собой.
«К чему дипломатические условности нам, молодым интеллигентам людям, в дружеском разговоре? Мне с вами хочется получше познакомиться для того, чтобы понять вашу страну. Ученому, изучающему проблему развития арабского мира, согласитесь, это необходимо».
Дебют беседы, это надо отметить без ненужной скромности, прошел прекрасно. Моххади пришел в темном строгом костюме, собранный, даже напряженный, подчеркнуто вежливый. А он, Диллан, сыграл на обратном. Светлые брюки, белая спортивная куртка, кроссовки, майка с «фирменной» университетской эмблемой, отлично сохранившийся калифорнийский загар и традиционная американская улыбка. В общем – молодой способный ученый, не забывающий славные студенческие времена и которому противна любая чопорность. Моххади был сдержан. Очевидно, ожидал увидеть нечто другое. Хотя не стоит обольщаться. Вполне вероятно, что его сдержанность – щит, и не такой плохой. Но, тем не менее, он был очень скован. Так, по крайней мере, показалось Диллану.
– Может, вы хотите выпить? За установление контактов.
– Я – мусульманин, господин Диллан. Вы, очевидно, забыли, что ислам запрещает пьянство в любых формах. Для ученого изучающего арабский мир, замечу, странная рассеянность…
Это был его первый выпад. Судя по дому, его очень раздразнила фраза о научной работе, вот он и ответил ударом на удар.
– Извините, господин Моххади, я не хотел вас обидеть. Мне просто показалось, за то время, что я живу здесь, что люди культурные, образованные не слишком религиозны.
– Смотря, что называть религиозностью. Если подходить к ней с вашими критериями оценки, то вы правы. Во многом мы отличаемся от христиан во внешних проявлениях приверженности к духовному учению. Для нас ислам в большей степени – свод норм поведения, который помогает во многих, если не во всех случаях жизни. И еще, он хорошо помогает отличить своих от чужих.
– Послушать вас и можно подумать, что страна находится в какой-то осаде. Кругом врага, а вы собрали все силы для отражения. Хотя, по-моему, наоборот. Стабильность у вас есть, и в политике и в экономике. Времена, когда на флагштоках развивались стяги чужих стран – давно ушли в историю. Иногда мне кажется, что многие проблемы, о которых вы пишите, более чем надуманы.
– А вам бы больше хотелось, чтобы мы радовались успехам, далеко не всегда крупным и ничего не замечали вокруг? Ни то, что нашу, как вы заметили «стабильную» экономику, все больше трясет и лихорадит. Ни то, что нас все больше опутывают долгами и кредитами.
Не замечали того, что во все ключевые отрасли промышленности пытаются пролезть крупные иностранные корпорации. Разве это факты, которые надо тщательно искать? Они сами кричат о себе. Вот вы, когда ходили по улицам, обращали внимание на вывески?
– Не совсем понимаю, как это связано с моим вопросом?
– Напрямую. Написаны они зачастую на английском, французском или испанском языке. А на арабском перевода иностранного названия нет.
– Но это же мелочи.
– Суть проблемы порой бывает видна и в мелочах. Подобное положение и в вывесках, и в экономике, да и в политике кое-то хочет сохранить навсегда. Но у нас есть свой язык и на чужом мы говорить не хотим и не будем.
Здесь Моххади впервые стад говорить эмоционально. Значит задело. А, увлекшись, он больше раскрылся, как человек. Пожалуй, этот парень может убедить тех, кто колеблется, пойти за ним. Обаяние – вещь важная для политика. А у этого араба оно есть.
– Да, господин Моххади, здесь вы во многом правы. Знаете, мы, американцы, очень болезненно относимся к ущемлению прав человека или национальных прав в любых формах и где бы это не происходило. Демократия и справедливость – это те слова, которые мы начинаем говорить еще в колыбели, сразу после слов «мама» и «папа». Я читал ваши статьи, слушал выступления, и у меня сложилось мнение, что вы обвиняете все западные страны без разбору. Считаете их первоисточником существования ваших проблем. Ну, можно понять отрицательные эмоции в адрес бывших метрополий – Франции иди Испании. Но ни одна страна не может развиваться в изоляции, поэтому мы готовы вам помочь. Причем, наше присутствие, даже в форме экономической и технической помощи не такое большое. Стоит ли отталкивать руку помощи.
– Вы упрощаете и тем самым искажаете мою мысль. Мы не выступаем против какой-либо страны. Более того, мы искренне благодарны всем, кто честно хочет нам помочь. Но когда вместо помощи нас пытаются снова связать по рукам и ногам… И к США мы относимся с уважением. Не любим только, когда нас рассматривают как сырьевой придаток, к примеру. Не хотим, чтобы нас объявляли областью жизненных интересов Штатов потому что это прежде всего область наших собственных жизненных интересов. Не хотим, чтобы ваши определенные засекреченные службы чувствовали себя здесь хозяевами.
Последние слова он произнес с особым ударением. Первая попытка взять инициативу в свои руки? Перевести беседу в другое более интересное для него, русло?
– Вы, кажется, впадаете в шпиономанию. Сейчас модно искать злодеев в плаще и с кинжалом…
– Часто и искать не надо.
– Предположим, это так. Возможно, на территории вашей страны действуют сотрудники чужой разведки. В том числе и разведки США. Что ж такого? Информация нужна всем, независимо от идеологий. На разведку есть контрразведка. Ну и пусть их ловят друг друга. Зачем из этого делать национальную проблему?
– Вы были бы правы только в том случае, если бы разведорганы занимались только специальными вопросами, которые интересуют только профессионалов. Но, к сожалению, любимая работа ваших соотечественников из спецучреждений – попытки переделать в нашей стране все на свой лад, как им больше нравится. Думаю, что мне рассказывать подобные вещи вам, нет необходимости…
Здесь Моххади сделал многозначительную паузу, которая могла означать все, что угодно. Надо отметить – удачно. Выводит из равновесия.
«… – Все это можно прочитать в прессе, если не в нашей, так в иностранной. О последнем скандале, корда ваши земляки из ЦРУ создали у нас подконтрольный им профсоюз, вы не можете не знать. Разве эти провокации должны беспокоить только нашу контрразведку?
– Убедили, убедили. Хотя мне все так же не нравится излишний ажиотаж вокруг этих вопросов. Но нравится хотя бы потому, что замешен он на резких религиозных лозунгах. Что такое исламский фанатизм и я, и вы знаем. Ни в коем случае не хочу оскорбить ваши религиозные чувства, но согласитесь, что подобные семена рождают бурю, которой порой управлять невозможно, она сметает всё и вся…
Ваши суждения порой больше похожи на мысли военного, а не ученого, изучающего арабский мир. Ну кому, как не вам знать, что мусульманское движение и фанатизм абсолютно не синонимы. Фанатиков можно найти в любых религиях. Другое дело, что среди мусульман много темных, отсталых людей, которых легче обмануть и сделать из них страшную разрушающую силу. Но это не наши задачи. Ислам для нас, прежде всего, сила объединяющая. Ведь у нас примерно девяносто процентов крестьян, а они глубоко религиозны. Нам сложно будет найти общий язык с ними, если мы станем отвергать ислам. Тем более это не нужно. Большинство студентов, например, которые примкнули к нашему движению, хотят переустроить общество на принципах ислама. Лучших, разумеется, прогрессивных принципах. Их, кстати, у мусульман больше, чем в иных друг их. Только не спрашивайте, хотим ли мы снова надеть чадру на женщин, которые её уже сняли. Нет, не хотим. Это было требование, которое нужно было в далеком прошлом. Теперь в нем отпала необходимость.
