Войтек Стеклач - Современный чехословацкий детектив
Но вот они вылизывают тарелки. А дальше? Что дальше? — страстно допытывается у девушки мим. И тут девушка пугается. Который час? Мим достает свою луковицу, явственно слышится тиканье, маленькая и большая стрелки постепенно совмещаются, а секундная подползает к двенадцати. Мим держит часы перед собой, циферблат виден на экране: ровно полночь — и раздается мощный взрыв. Адская машина, а не часы! Картина гибнущего города. Мим с девушкой в испуге падают на колени. А потом на экране начинают мелькать изображения вещей, которые выброшены взрывом из мусорных баков. Старый башмак, оббитая кружка без ручки, ржавая консервная банка, вилка с выломанными зубьями, смятый комок газет, картофельные очистки, испорченный бритвенный прибор, выпотрошенная игрушка, безрукая кукла с глазами из бусинок. Девушка в ужасе убегает. Проектор высвечивает знаменитый кадр из эйзенштейновского «Броненосца „Потемкина"»: коляска, катящаяся по лестнице. И тишина. Мим все еще распростерт на земле, один, без девушки, которую он угостил царски щедрым ужином. Он тянется за цветком, который стоял в вазе посреди праздничного стола. Жалкие останки цветка, который, увы, уже не пахнет и не цветет! Но мим не верит в это. Он поднимается, и на экране вспыхивает картинка Длинной исчезающей вдалеке дороги. Микроскопический человечек в начале пути. Черный силуэт смешного существа, по-утиному шагающего с цветком в руке.
По ходу пантомимы в зале то и дело слышался смех и аплодисменты.
— Я все прикидывал, — наморщил лоб Бридлер, — какими должны быть эти часы. Будет это луковица или, скажем, строгий хронометр. Теперешние наши часы меня отпугнули своим примитивным практицизмом, понимаешь? Я не мог бы с уверенностью утверждать, что понял его, и наугад ответил:
— Луковица давала людям чувство надежности, покоя, радости — словом, рождала ощущение солидного мира буржуа.
— Буржуев, — поправил меня довольный всем остальным Бридлер, — это я и имел в виду.
Больше мы сказать друг другу уже не успели: одновременно подкатили три такси.
Я ехал домой, и дорогой меня обуревали невеселые мысли. Например, такая: есть люди, которые знают, что делают. Эти люди бывают биты, но они борцы. А есть люди, которые плывут по течению… Я именно такой пловец. Но мне это не по нутру. Уже перед самым своим домом я подумал: нет, это еще не все, что жить, мол, надо… Это неправда, что жить надо уметь. Правда в том, что надо жить хотеть. Хотеть чего-то и знать, зачем. Впрочем…
От хмурых возвышенных мыслей меня отвлек таксист:
— Значит, так: девятнадцать крон да за ночное время три кроны, всего двадцать две.
— Эка хватили, — сказал я, — двадцать две кроны с Малой Страны на Петршины.
— Вы что, контролер? — уставился он на меня красными колючими глазками.
— Нет.
— Так гоните деньги — и можете записать мой номер! Плевать мне…
Я поспешил заплатить и выскочил из машины.
24
Я проснулся под «Wasserstand an der Elbe».[2] Вчера перед сном забыл выключить радио. Я сполз с дивана и по дороге в ванную выслушал еще и сводку погоды на сегодня.
Открыв банку грейпфрутового сока, разбавил его водой и нарезал хлеб для гренков. Не успел покончить с завтраком, как зазвонил телефон. Пришлось приглушить радио, которое от прогноза погоды перешло к передаче для детей. Более того, для самых маленьких. Это была леденящая кровь сказка о пряничной избушке, и садистка баба-яга визжала так, что трудно было расслышать собственный голос.
— Бичовский, — сказал я.
— Вы уже встали или я вас опять вытащил из постели?
Сегодня я уже не гадал, кто это звонит.
— У меня для вас интересные новости, — сказал капитан. — Думаю, они вас обрадуют.
— У меня тоже найдется для вас кое-что интересное, — отозвался я, — когда мне подъехать?
— Гора не всегда сама идет к Магомету, бывает, что Магомет идет к горе. Буду у вас через пять минут. Звоню из дома.
— Этой горе пора бы свалиться с моих плеч! — пошутил я.
— Неплохо, — засмеялся Грешный, — с вами не соскучишься. Покуда я добираюсь, заготовьте анекдот посмешнее.
Ровно через пять минут он позвонил в дверь. Я между тем успел только застелить диван и убрать остатки завтрака.
— А у вас тут мило, — огляделся капитан. — Разуться?
— Не обязательно.
Я поставил на газ чайник.
— Кто начнет — я или вы?
— Вы, — сказал капитан и удобно уселся в кресле, — мне больше нравится слушать.
Я пересказал свой вчерашний разговор с Богоушем Колдой. О Бонди и о Зузаниных словах насчет ее страха передо мной. Почти все выложил капитану, умолчав только о Зузанином заграничном контракте. Один подозреваемый лучше, чем два, а кроме того… Они сами наверняка дознаются.
— Так-так, — покивал головой капитан, когда я кончил. — Кстати, вода, должно быть, давно кипит.
Я побежал в кухню. Вернувшись с чаем и кофе, обнаружил, что капитан раскрыл на коленях блокнот и что-то быстро пишет.
— Ну-с, — сказал Грешный, захлопывая блокнот, — все это очень интересно, пан Бичовский. У меня тоже есть Для вас интересная новость… или даже две, — капитан сгладил улыбкой свою запинку. — Сперва о том, что касается вас.
Я отпил кофе, поглядывая, не дрожит ли рука, в которой держу чашку. Нет, не дрожит.
— Оказывается, есть свидетели того, как в субботу вы вернулись сюда, а потом ушли из дому.
Я недоверчиво наморщил лоб.
— Без четверти семь вас видели в кафе напротив, — капитан махнул рукой в направлении окна, — видели, как вы ели бутерброды, запивая пивом. У вас была с собой скрипка, а потом вы пошли к себе.
— Да? — улыбнулся я. — Вот видите, а я-то думал, что не встретил никого из знакомых.
— Это девушка из кафе, — пояснил капитан, — она запомнила вас из-за скрипки, говорит, время от времени вы забегаете туда поесть.
— Верно.
— Ну вот, а другой свидетель — инженер Визнер. Он встретил вас перед домом ближе к девяти: вы все с той же скрипкой мрачно шагали к остановке.
— Кто такой инженер Визнер?
— Ваш сосед.
— Сосед?
— Сосед, живет под вами, — капитан ткнул пальцем вниз.
— Но я его не знаю.
— Зато он вас знает, — сказал капитан. — Этот человек говорит, что они как-то жаловались на вас в домоуправление, когда вы тут устроили шумную вечеринку.
— Но это было больше года назад, и кляузничала тогда какая-то баба, — я вспомнил, как ходил в домоуправление извиняться и клялся, что больше это не повторится — иначе меня могли и выселить.
— Пани Визнерова, — сказал капитан, — и есть эта баба, как вы выражаетесь. Короче, она и ее муж вас знают.
— Здорово! — На радостях я закурил. — Значит, вы меня больше не подозреваете?
Капитан усмехнулся.
— Послушайте, молодой человек, в тех временных границах, которые мы обозначили, вы бы без труда успели убить, но то, что вы нам в субботу не говорили явной неправды, уже говорит в вашу пользу. Мне это приятно и…
Я не выдержал и перебил капитана. Меня покоробили его слова, что, мол, я не говорил явной неправды. Да я не сказал ничего, кроме правды!
— Вот как, вам приятно… что-то не очень верится. Все было так просто…
— Мы ищем убийцу, — оборвал капитан сухо. — К сожалению, ни на ком не написано, убивал он или не убивал… У вас есть еще претензии?
— Да нет же, — осекся я, — только… вам, наверное, трудно понять, как это неприятно, когда невинный почти не может защитить себя.
— Ну, уж не так вы и беззащитны, — возразил капитан. — Кто-кто, а вы, несомненно, все эти дни не сидели у себя дома, раздавленный горем, скорее наоборот. Я не прав?
Конечно, Грешный был прав.
— А теперь другая новость, которую мне хочется вам сообщить, — сказал капитан и взглянул на часы. — У нас не так много времени. То, что вы рассказали мне о Бонди, очень интересно. Так вот, в порядке взаимности… Вы часто бываете в «Б-клубе»?
— Да бываю иногда.
— Когда вам доведется побывать там снова и вы вдруг повстречаете пана Добеша, спросите его о двух вещах: во-первых, о дне его свадьбы, а во-вторых, о том, как было дело с заграничным контрактом Зузаны Черной.
— Так вы знаете о контракте?
— Естественно, — сказал капитан.
— А Добеш собрался жениться?
— У вас такое лицо, будто вы не допускаете такой возможности.
— Этот бойскаут? — Я передернул плечами. — И кто же его избранница?
— Вот и выясните, — поддел капитан, — раз уж играете в частного детектива. И подробности контракта тоже. Вам ведь о нем пока мало что известно, не так ли?
— Так. Жаль, товарищ капитан, что вы были со мной столь деликатны. Жаль, например, что не сказали мне, какое алиби у Колды.
— Я стараюсь, — капитан был воплощенная любезность, — да и мы все стараемся быть деликатными по отношению к клиентам.
