Маргарет Марон - Дочь бутлегера
— Эй, вы действительно не видели эту даму, — предостерегающим тоном произнес Рэйд. — Еще не все детали ее бракоразводного соглашения улажены, поэтому…
— Черт побери, Рэйд! — Недовольные тени Джона Клода сменились открытым негодованием. — Ты же обещал!
— Что обещал?
— Сам прекрасно знаешь, — ледяным тоном произнес наш старший партнер.
— Я обещал не трахать наших клиенток. — На лице Рэйда было выражение несправедливо обиженного ребенка. — Ты не говорил, что мне нельзя трахать клиенток Амброза Дотриджа.
— Так она клиентка Дотриджа?
— Ну разумеется. Разве я не давал тебе слово? — Расправив плечи, Рэйд торжественно произнес, нарочито растягивая гласные: — Мужчина рода Стивенсонов никогда не нарушает свое слово. Сэр, вы оскорбили мою честь джентльмена.
— Джентльмен никогда не использует слово на букву «т» в присутствии дамы, — строго заметил Джон Клод.
Я бросила на Рэйда самый свирепый взгляд, прежде чем он успел сделать очередное возражение.
* * *К десяти часам весь первый этаж дома тети Зелл был заполнен гостями. Казалось, от кухни до веранды собрались тысячи Ноттов и Стивенсонов, а счет Смитов и Ли шел уже на десятки тысяч. И помимо них еще половина соседей.
Поступили уже предварительные итоги голосования; как я и надеялась, два белых мужчины вышибли друг друга из состязаний. Лидерами оказались мы с Лютером Паркером, набрав в сумме около пятидесяти трех процентов голосов, хотя до окончательного подсчета бюллетеней о точном распределении мест говорить было еще рано. Шерри отправилась в здание суда, устроилась в коридоре напротив избирательной комиссии и непрерывно сообщала нам по телефону о ходе выборов до тех пор, пока не стало ясно, что во второй тур проходим я и Лютер Паркер.
Мне с трудом удалось дозвониться до него, и мы поздравили друг друга с нашими успехами, а кто-то воскликнул в дополнительную трубку — не знаю, моего или его телефона: «И пусть победит самый достойный кандидат!»
— Мисс Нотт, — рассмеялся Паркер, — полагаю, вам захочется чуть перефразировать это пожелание.
После этого вечеринка несмотря на отсутствие более крепких напитков, чем пенистый сидр и чай со льдом, развернулась вовсю. Обеденный стол был заставлен холодными закусками; хохот и гул голосов никак не давали мне сосредоточиться на собственных мыслях. Минни пришла в восторг по поводу того, что я преодолела первый барьер, и попыталась заставить меня прямо в разгар буйного веселья сесть и заняться планированием дальнейшей избирательной кампании.
— Только не сегодня! — воскликнул Сет, хватая жену за руку и вытаскивая ее в просторный центральный холл у лестницы, где начинались танцы под музыку гитар и скрипок.
На лестничной площадке столпились подростки — кузены, племянники и племянницы, глазеющие на взрослых. Они всегда раскачиваются долго. Тем не менее, увидев притопывающие ноги, я подала знак младшему сыну своего брата Хейвуда. Стиви уже исполнилось восемнадцать, и он заканчивал Западную Коллтонскую школу. Покраснев, паренек прошел мимо отца, выделывающего сложные пассажи на скрипке, и встретил меня внизу лестницы. Кто-то убрал персидский ковер, застилавший паркет, и мы со Стиви присоединились к Минни с Сетом. Затем Уилл протянул свою гитару Рэйду, и все встретили громкими аплодисментами помесь ирландской джиги и сельской чечетки, которую исполнили Уилл и Фитци, рыжеволосая подружка Рэйда. (Как я успела выяснить, Фитци оказалась очаровательной третьекурсницей юридического факультета по имени Патси Фитцджеральд, приехавшей на лето на практику в Роли.)
Большинство подростков были знакомы с чечеткой, и вскоре почти все присоединились к танцу. В холл приходили новые танцоры, и мы с Минни пошли по рукам. Через какое-то время меня снова подхватил Стиви.
— Так чье сердце ты собираешься разбить в этом году? — спросила я, когда мы, покинув зал, забежали на кухню выпить по стакану сидра.
— Только не я, — пожал плечами он, внезапно став серьезным.
— Кто-то разбивает твое сердце?
— Именно об этом я и хотел поговорить с тобой, — сказал Стиви. — Ты не уделишь мне минутку?
— Разумеется. Что там у тебя стряслось?
Взяв стаканы, мы вышли на веранду, и я присела на стенку из белого кирпича. Стиви прислонился к столбу. После духоты битком набитого танцевального зала мягкий ночной воздух показался особенно приятным. Над головой луна, которой оставалась одна ночь до полнолуния, сияла подобно видавшему виды серебряному подносу, передающемуся из поколения в поколение: чеканка уже почти стерлась, но тем не менее он остается ценной семейной реликвией. Я уже успела избавиться от пиджака и переоделась в менее пеструю юбку, но на мне по-прежнему оставались красные лакированные сапожки, сверкающие в лунном свете. Легонько постучав каблуками, я посмотрела на Стиви и поймала на себе его взгляд.
— Ну как, ты уже чувствуешь себя на седьмом небе от счастья?
— Пока что нет. Задашь мне этот вопрос через месяц, после второго тура.
— Ты победишь, — уверенно заявил он. — Минни утверждает, что у тебя харизматичный образ, а отец говорит, что она знает толк в политике.
— В этом он прав, — согласилась я, — но ведь ты хотел поговорить со мной не об этом, так?
— Что происходит с Гейл Уайтхед?
— С чего ты взял, что с ней что-то происходит? — ощетинилась я.
Стиви терпеливо смерил меня взглядом.
— Она сама это сказала. Сказала, что не хочет об этом говорить, но если мне действительно интересно, я могу спросить у тебя.
— Стиви…
— Это и есть те самые доверительные отношения между адвокатом и его клиентом, о которых так много говорят в юридическом колледже? — спросил он.
Я оперлась на руки.
— Если ты все еще собираешься поступать на юридический, тебе пора перестать думать о нем как о звукозаписывающем павильоне киностудии. Я не знала, что вы с Гейл в близких отношениях.
— Это только самое начало, — признался Стиви. — Мы с ней дружим уже очень давно, но в последнее время… Не знаю. Как будто сейчас, когда до окончания школы осталось совсем немного, мы вдруг поняли, что, может быть, это не просто дружба.
Прежде чем я успела промолвить какую-нибудь мудрость, подобающую старшей тетке, Стиви снова улыбнулся.
— Да, нам уже говорили о ностальгии и страхе перед будущим. Мы также понимаем, что впереди еще четыре года колледжа, и только потом можно будет думать о чем-то серьезном. И все же сейчас…
Ах, это сладкое время сейчас!
— В любом случае, Гейл правда сказала, что ты мне все объяснишь, — с жаром закончил Стиви.
Поверив, я ему рассказала все.
После того, как я закончила, Стиви долго молчал. Все дети выросли, зная о том, что мать Гейл была убита, но только сейчас, когда между ними возникло чувство, Стиви, наверное, впервые увидел все в новом свете.
Он бросил на меня взгляд, красноречиво говорящий: «Господь, вот он я, посылай меня», и я, вскочив, крепко его обняла.
— Спасибо за предложение, милый мой. Обещаю, что если мне встретятся драконы, с которыми ты сможешь расправиться, я обязательно тебя позову.
* * *Когда мы со Стиви вернулись в дом, веселье уже начинало стихать.
— А, вот и наша кандидатка! — просияв, воскликнула мисс Салли Андерсон. — Иди же сюда, милочка, и дай обнять тебя, прежде чем я потащу свои старые кости в постель!
За ней последовали другие соседи. Но когда Уилл и Хейвуд взяли инструменты и начали исполнять последнюю, знакомую всем мелодию, друзей и знакомых оставалось еще достаточно. Сет запел своим чистым баритоном, а я, подойдя к нему, присоединилась альтом. Одним из моих самых ранних детских воспоминаний является то, как мы музицируем с Сетом — я еще совсем маленькая, а он уже почти взрослый. Остальные, встав, дождались припева, после чего все, взявшись за руки, принялись раскачиваться вместе, и наши голоса слились в невыносимо сладостный унисон:
Останется ли круг неразорванным,
Господи, останется ли?
Нас ждет лучший мир
В небесах, господи, в небесах.
Какой бы примитивной ни была эта старинная песня, она неизменно вызывает у меня слезы в глазах. Моя мать умерла, мать Сета и Хейвуда умерла, наш отец слишком горд, чтобы прийти сегодня на праздник, — в нашем кругу зияют бреши.
И несмотря на это, осталось все же достаточно.
9
Теперь, когда мы остались одни
Я перенесла все назначенные на следующий день слушания в суде, однако это нисколько не помогло мне разобраться с делами, скопившимися в конторе, на что я очень надеялась. Только я начинала диктовать письмо или составлять прошение, как раздавался телефонный звонок. Согласно окончательным данным, я опередила Лютера Паркера примерно на полпроцента — если точнее, на шестьдесят два голоса, — и все те, кого не было вчера у меня дома, сочли своим долгом поздравить меня по телефону.
