Герт Нюгордсхауг - Кодекс смерти
Он поднял правую руку. Поднял без всяких усилий. Покрытая запекшейся кровью ладонь горела. Пошевелил ногами. Запросто… Он не парализован! Он спасся, видит небо, Фредрик Дрюм и на этот раз избежал гибели!
Он улыбнулся хозяину гостиницы.
— Пожалуйста, будь любезен — принеси стакан воды. Боюсь, я еще не устою на ногах. — Голос хрипел и срывался.
Синьор Гаррофоли покачал головой и вышел. Что в самом деле произошло? Постепенно в памяти восстанавливались события последних дней. «Кодекс Офанес». Профессор Донато д'Анджело. Женевьева. Женевьева! Она собралась уезжать, он должен был проводить ее на автобусе до Кротоне!
Он попытался сесть на кровати, но со стоном упал на спину. Комната вновь окуталась серым туманом, и его чуть не вырвало. Отрава все еще сидела в организме. Его счастье, что он вообще не стал холодным трупом. Фредрик чувствовал, что все конечности слушаются его. Надо только отдохнуть, как следует отдохнуть и избавиться от отравы.
Отдохнуть? Какой там отдых! Автобус отходит в половине десятого.
Он посмотрел на часы. Мигнул, посмотрел снова. Послушал — идут. Стрелки показывали без четверти четыре. О том, что день в разгаре, говорили и потоки света из окошка в верхней части стены.
Фредрик покрылся испариной. Где сейчас Женевьева? Что она думает? Он должен был помочь ей с багажом. «Пресвятая Богородица!» — простонал Фредрик.
Его не слишком светлые мысли нарушило появление синьора Гаррофоли, который вошел и поставил на тумбочку стакан с водой.
— Такую грязь развести, синьор Дрюм, вот уж чего никак не ждал от тебя. Посмотри сам, что ты тут натворил. — Низкий голос хозяина гостиницы звучал отнюдь не приветливо.
Только теперь Фредрик обратил внимание на свою постель и на окружающую обстановку. Вся одежда мокрая… Простыни красные от вина и кровавых пятен. На полу лежала разбитая бутылка. Рядом с ним — другая, наполовину закрытая простыней. Пахло кислятиной.
— Синьор Гаррофолли, — заговорил он униженно и испуганно. — Послушай… Все было не так, как ты думаешь… Я вовсе не пил… Мне нездоровится, ночью что-то произошло, вот, погляди на мои руки — кровь. Посмотри!
Он показал свои ладони хозяину гостиницы.
Синьор Гаррофоли поскреб подбородок.
— Ты мог попросить штопор, вон их сколько лежит в вестибюле, в маленьком ящике. Я должен идти, пришлю Андреа, чтобы навела порядок. Держи письмо, которое прекрасная сеньорита написала сразу после того, как утром мы тщетно пытались привести тебя в чувство после пьянки. — Он швырнул Фредрику на кровать письмо и вышел, оставив дверь приоткрытой.
— Но «священник», посмотри на «священника», вино понадобилось, чтобы… — крикнул Фредрик вслед Гаррофоли.
Дрожащей рукой взял письмо, зная, что содержание будет ужасным. Вскрыл конверт.
«Фредрик Дрюм.
Я окончательно разочаровалась в тебе. Понимаю, что ты вовсе не тот, за кого я тебя принимала. Постараюсь забыть тебя навсегда. Вряд ли это будет так уж трудно. Дома в Сент-Эмильоне многие ждут меня, люди, способные соблюдать приличия в отношениях с женщиной. Я думала, ты знаток вин, а не пьяница. Не пробуй связаться со мной. Я сыта по горло.
Женевьева Бриссо».Он сник, сжался в комок, стремясь уменьшить этот комок до размеров точки, вообще превратиться в ничто. Его била дрожь, она перешла в судороги, все тело дергалось, руки и ноги дергались, губы пересохли, уподобившись высушенной солнцем рыбьей коже. Он замерз, он обливался потом, на коже то появлялись, то пропадали пупырышки, перекладины балдахина давили на него, расплющили в бесформенную лепешку. Никогда в жизни Фредрик Дрюм не ощущал такого страха, такого ужаса и отчаяния.
Лучше бы он умер ночью.
Он потерял свою любимую. Потерял Женевьеву.
Три года ждал. И в три коротких дня все испортил. Он тварь, мерзкая, скользкая змея, таракан, навозная муха, вошь, ублюдок, живое недоразумение, недостойное жить на свете. Его давно следовало истребить.
Остаться ничтожным комочком, ничем…
Он не желал мыслить.
Большой палец ноги пошевелился. Продолжая лежать, он бездумно глядел на шевелящийся палец. Между пальцем и глазами была пустота.
Странный палец, не хочет угомониться! Так и кивает, кивает ему, снова и снова. Ноготь — лицо, с глазами, носом, ртом. Веселое лицо. Оно улыбалось. Улыбалось Фредрику Дрюму.
— Болван, грязное рыло! — громко сказал он, приподнимаясь на локтях. От звука собственного голоса стало легче на душе. — Привезите кран, поднимите меня. Принесите канаты и блоки! Отвезите меня на глубокое место и сбросьте в воду. Привяжите к ногам свинцовое грузило. Сожгите книги, рукописи, индексы и коды! Бейделус, Демеймес, Адулекс, Метукгэйн, Атин, Фекс, Уквизиуз, Гадикс, Сол, Veni cito cum tuis spiritibus.[19] Сбросьте меня с высочайшей горы Гималаев в трещины ледника, где обитают Афикс и Бефикс! Чистилище: Sappia qualunque il mio nome dimando chi mi son Lia, e vo movendo intorno la belle mani a farmi una ghirlanda.[20] Расточите лимоны, горький миндаль, затхлый хлеб и наполните сосуды кислым козьим молоком. Вот так. Именно так!
Большой палец ноги кивнул и улыбнулся.
Он смолк. В коридоре послышались тихие шаги. В комнату вошла Андреа. Она несла ведро, метлу и стопку чистых простынь.
Приветственно присела, поклонилась, поздоровалась.
— Только не подумай, что я нарочно тут насвинячил, я не выпил ни капли, меня одурманило что-то, чем была наполнена жаровня, я потушил угли вином, лежал, точно парализованный, еле мог шевелить руками, в конце концов мне удалось залить эту гадость, потом я потерял сознание и только сейчас проснулся. — Слова били фонтаном, он спешил оправдаться.
Она не смотрела на него. Просто стояла не двигаясь. Потом тихо произнесла:
— Тебе не следовало приезжать сюда. Тебе надо уезжать домой.
Сказала и занялась уборкой.
— Извини, — отозвался Фредрик. — Что ты подразумеваешь? Почему мне не следовало приезжать? Это ты поздно ночью положила угли на жаровню и посыпала их ядовитым порошком?
Андреа не ответила. Собрала осколки, вытерла пол и тумбочку, вытащила жаровню, понюхала. Потом посмотрела на него испуганными мутными глазами. И удалилась, захватив с собой «священника».
Тотчас она вернулась.
— Ты слышала мой вопрос? — Фредрик не собирался сдаваться, желал добиться ответа. — Это ты хотела отравить меня? Чем я тебе помешал? Ты пытаешься испугать меня латинскими изречениями? — Он показал на стену, на рамку с любезным приветствием.
— Я… я только хотела.
— Чего ты хотела?
Она поджала губы. Морщины на лице разгладились. Видать, немного мяса у нее под кожей, подумал Фредрик.
— Дорогая синьора Андреа, чего ты хотела? Ты понимаешь — я едва не погиб тут ночью! — В его голосе звучала мольба.
Она подошла вплотную к кровати. Посмотрела на простыни, на клочья шерсти из матраца.
— Я знаю, — коротко ответила она.
Показала жестом, чтобы Фредрик встал, позволил ей убрать постель. Он осторожно повернулся, свесил ноги. Мышцы слушались. Поднялся, опираясь руками на тумбочку. Глаза закрылись сами. В голове стучало, он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Стиснул зубы. Долго стоял так, пока Андреа не управилась с постелью. Лег.
— Отвечай же, Андреа, — прошептал он.
Однако она молча удалилась, захватив грязные простыни, метлу и ведро. Уходя, закрыла дверь.
Страдания и муки, сказал себе Фредрик. Они желают обречь меня на страдания и муки. Черт бы побрал этот Офанес, хоть бы он провалился сквозь землю. Надо же было так сглупить, позволить заманить себя сюда. «Женевьева», — болью отдалось в душе. Женевьева, Женевьева. До чего же больно…
Он закрыл глаза.
Когда он проснулся после сна без сновидений, было темно. Отыскал в кармане зажигалку, засветил керосиновую лампу. Посмотрел на часы: половина девятого.
Ему стало лучше.
Собравшись с духом, он поднялся с кровати. Ноги не подкашивались. Голова по-прежнему болела, и его бил озноб. Летнее тепло не проникало через толстые каменные стены. Проверил рубашку — рваная, спину — глубокий порез от правого бока к крестцу. Горлышко от бутылки… Правая кисть тоже сильно болела.
Он вышел качаясь в коридор. Опираясь о стену, добрел до ванной. Увидел в зеркале мертвенно бледного Фредрика Дрюма с расширенными, воспаленными глазами. Помылся, хорошенько намылив голову и туловище до пояса. Полегчало. Потом занялся своими ранами. Шрамы будут что надо… Но самая глубокая рана глазу недоступна, — с горечью подумал он.
Возвратившись в номер, он почувствовал, как сосет под ложечкой от голода. Переоделся, передохнул и приступил к трудному спуску в вестибюль.
Синьор Гаррофоли говорил по телефону и встретил Фредрика свирепым взглядом, когда тот оперся о стойку. Подождав, когда он закончит говорить, Фредрик сказал:
