Эда Макбейн - Белая леди
— А если я скажу ему, что вы согласны на два с половиной миллиона, это сохранит ему…
— Вы все еще не понимаете, — Вард покачал головой. — Этот сукин сын потому так ведет себя, что… ладно, не будем об этом.
— Что вы хотели сказать?
— Ведь я черный, не так ли? Вот что я хотел сказать. И я добился больших успехов, чем он. Кто поднял Кенсингтон? Рафферти? Ах, конечно. Рафферти вложил деньги в Торговый центр в деловой части города. И потерял свою рубаху вместе со всеми. Он не хочет, чтобы успешно действующий черный человек завладел его землей, вот в чем дело. Мои черные деньги достаточно хороши для него, когда он в них нуждается; но он не хочет, чтобы я наложил свои черные руки на ту землю, которой он все еще владеет. Он будет так действовать, пока суд не примет решение. Вот так обстоит дело, мистер Хоуп. Если ваш клиент хочет эту землю, ему надо иметь дело с Рафферти. Сейчас он единственный, кто имеет право продать ее. А он не захочет этого, могу вам это пообещать. Принять предлагаемые вами три миллиона, а затем передать мне большую часть их? Никогда. Он будет сражаться целую вечность. Пойдите, поговорите с ним, сами убедитесь.
— Вы говорите мне, что это личное дело…
— Вы даже не представляете, насколько личное…
— Вы говорите, что всему помехой предрассудки этого человека…
— О, он даже не понимает, что он фанатик. Если вы его спросите, то он вам скажет, что я его лучший друг. Черт побери, но мы вместе ходили в среднюю школу. Я знаю его Бог знает сколько лет.
— Но вы говорите, что он вам не друг.
— Я говорю, что он ненавидит меня.
— Тогда почему он обратился к вам за деньгами?
— Ему больше некуда обращаться. Он зашел в тупик. Понимаете, я и раньше одалживал ему деньги — и он, как бы то ни было, всегда возвращал. На этот раз он увяз слишком глубоко. Он продолжает вливать деньги в свой теннисный клуб, это как бездонная бочка, и он не в состоянии как-то спасти их. В этом вся загвоздка, вот почему он сражается со мной в суде. Он понимает, что не выполнит своих обязательств, он понимает, что я наверняка добьюсь этого проклятого решения о лишении права выкупа закладной, он понимает все это; но его мучает то, что я сижу здесь, в этом великолепном кабинете на верхнем этаже самого преуспевающего торгового центра в городе. Вот что гложет его внутри, словно ядовитая змея, и вот почему, черт побери, он никогда не примет предложения вашего клиента.
— Однако я в любом случае обязан сделать это предложение.
— Валяйте. Но это не принесет вам ничего хорошего.
— Потому что вы чувствуете, что это личное дело.
— Да.
— Но это не был личный заем.
— Нет-нет, заем сделала моя компания. «Лоусон-Вард Инвестментс».
— Кто такой Лоусон?
— Моя жена. Это ее девичья фамилия. Она также мой партнер.
— В таком случае Рафферти должен деньги вам обоим.
— И не думайте, что это его тоже не гложет.
— Что вы имеете в виду?
— Это его гложет, и все! Его все гложет.
— И достаточно, чтобы отклонить предложение, которое уладит его долг…
— Ему все равно.
— …позволит ему сорваться с крючка…
— Все равно.
— …и освободит его от дальнейших судебных расходов.
— Этот человек не думает обо всем этом.
— Вы действительно думаете, что он готов перерезать себе горло, лишь бы только?..
— Сначала мое горло, — пояснил Вард.
Патриция недоумевала, почему милейший доктор Спинальдо большую часть разговора обращался к Сюзан Хоуп, а не делил свое внимание между ними поровну. Или этот добрейший доктор верил, что Мэттью и Сюзан все еще женаты? Неужто он верил, что святые брачные узы вечны и нерушимы, и став однажды мужем и женой, они остаются мужем и женой навсегда? Да, его манера была несомненна: он обращался с Сюзан, как с женой, игнорируя Патрицию, как…
— …в его состоянии нет заметных изменений, — говорил он Сюзан, все его тело было развернуто к ней, а спиной к Патриции. — Его жизненные показания по-прежнему устойчивы, его реакция на все используемые стимуляторы остается неизменной. Вы должны понять, миссис Хоуп, что мы имеем здесь дело с альтернативным состоянием сознания, когда состояние выживания и состояние комы находятся на противоположных концах поведенческого континуума. Ваш муж еще не выжил, но и не находится в коме. Другие две точки этого континуума это летаргия и ступор. Мы используем термин «ступор», чтобы определить состояние пациента, когда он может быть пробужден только сильными и частыми стимуляторами. Я бы предположил, что состояние вашего мужа находится больше в континууме, чем в ступоре. Полукома — это в высшей степени ненаучный термин, и я испытываю отвращение к нему. Тем не менее это наилучшее описание его состояния.
— Благодарю вас, доктор, — сказала Сюзан и уже на выходе из комнаты добавила: — Было очень приятно встретить вас, Патриция.
Патриции захотелось придушить ее.
— Мистера Рафферти, пожалуйста, — прорычал Блум в телефон.
— Это Рафферти.
— Детектив Моррис Блум, Калуза, департамент полиции, — представился он.
— Да?
— Мистер Рафферти, мы расследуем дело о стрельбе, которая имела место в ночь на прошлую пятницу.
— В Мэттью Хоупа.
— Вы знакомы с этим случаем, сэр?
— Это все было по телевидению. А вообще я уже думал, когда вы обратились ко мне.
— Почему, мистер Рафферти?
— Я просто рассудил, что вы будете проверять всех, с кем он имел дело в последнее время.
— Правильно, сэр, мы так и делаем.
— И я также полагаю, что вам известно, что он приходил встретиться со мной во второй половине дня в прошлый вторник.
— Именно это и помечено в его календаре встреч, сэр.
— Все верно.
— Мистер Рафферти, я полагаю, если бы вы могли как-нибудь сегодня…
— Конечно, я этого ожидал.
— Какое время для вас удобно, сэр?
— Что, если прямо сейчас?
— Прекрасно, сейчас я жду междугородный…
— Я буду здесь все утро, — сказал Рафферти. — Когда, по вашему предположению, вы освободитесь?
— Можем мы договориться на одиннадцать?
— Прекрасно, буду вас ждать. Вы знаете, где я нахожусь?
— Да, я знаю, где вы находитесь.
Уоррен и Тутс совершали долгую прогулку. Это было любимое времяпрепровождение в Калузе, особенно в дождливые дни, когда нельзя пойти на пляж и у вас есть выбор только между кино и магазинами. В утро этого особенного вторника дождя не было. Наоборот, был приятный солнечный день для прогулки вокруг «Люси Серкл». Уоррен не любил встреч в своем офисе, потому что его кабинетик был размером с коробку для обуви, и это вызывало у людей чувство клаустрофобии. Первое, что он сделал в это утро, позвонил из кабинета в больницу, потом позвонил Блуму и, наконец, позвонил Тутс и попросил ее встретиться на Серкл, чтобы выпить вместе кофе. Теперь они прогуливались по кругу. Тутс в желтых хлопчатобумажных брюках, в сандалиях и в оранжевой рубашке. Уоррен в серых легких тропических брюках, синих теннисных туфлях и темно-синей рубашке с короткими рукавами. У обоих были надеты солнечные очки. Никто из них не разглядывал витрины магазинов. То, что они пытались сделать, это вылезти из того положения, в каком они уже пребывали, а затем рассчитать, что делать дальше.
То, что они сейчас делали, было повторением того, что делал Мэттью на прошлой неделе. Идя по его следам, они надеялись узнать то, что узнал он. Если они поймут это, то, может быть, сумеют вычислить того, кто стрелял в него. Но Мэттью занимался двумя разными делами: покупкой земли здесь и сейчас, и подозрительным самоубийством три года назад.
Мария Торренс без всяких колебаний заявила, что некто по имени Дэви Шид — Король всех зверей — убил ее мать. Если это было правдой, то прикосновение к делу, которое полиция Миссури закрыла три года назад как самоубийство, могло представлять для Мэттью очевидную опасность. С другой стороны, приобретение участка для зрелищ и ярмарок штата само по себе могло обернуться многими сложностями.
Утром по телефону Блум перечислил все высказывания, которые Вард сделал при его встрече с Мэттью на прошлой неделе. Теперь было ясно, что Мэттью обнаружил нагноившуюся рану, которую намеревался вскрыть. Пометка на его расписании встреч несомненно была сделана после его встречи с Бардом. Они встретились утром в прошлый вторник. Его договоренность с Рафферти была помечена на полдень в этот же день.
— Мне хочется знать, — спросил Уоррен, — что, черт побери, происходит между этими двумя людьми? Человек ненавидит другого, но просит у него два миллиона долларов?
— И получает их, не забудь.
— А затем отказывается их вернуть. Как это понимать?
— И почему Вард одолжил их ему?
— Двадцать пять процентов интереса, вот почему.
— Предел перед тем, чтобы это оказалось ростовщичеством.
