Эда Макбейн - Белая леди
Календарь Мэттью на столе Блума был открыт на страницах именно с этими датами. На пространстве для двадцать второго марта вначале было написано синими чернилами: «Эндрю Вард, 9.00», а ниже карандашом: «Джон Рафферти, 12.00». Еще ниже снова приписано карандашом: «Телефон». Что, черт возьми, означало «телефон»?
— Он пришел на встречу с вами в девять, верно?
— Минута в минуту, — сказал Вард.
— Где находится ваш офис, мистер Вард?
— В Ньютауне. Кенсингтон Серкл, 1217. В тамошнем торговом центре. Я построил этот центр, мистер Блум. Это один из самых процветающих торговых центров в Калузе. Там было пусто. Все это построено всего пять лет назад, а теперь не найти незанятого пространства. Кенсингтон в Ньютауне, напомню вам, не самое цветущее место во Флориде, но мой торговый центр заполнен самыми престижными магазинами. У меня там даже есть «Лорд энд Тэйлор», вам известен какой-нибудь другой «Лорд энд Тэйлор» в Калузе? «Лорд энд Тэйлор», «Викториа’с Сикрет», «Кофе Коннекшн», «Шарпер Имидж», «Лаура Эшли», «Барнес энд Нобил»; все, что вы надеетесь найти в торговых центрах Балм Бич, все это я имею в Ньютауне. Мне не нужно говорить вам, что в некоторых кварталах Ньютауна вы можете расстаться с жизнью, если выйдете вечером. Сами видите, что случилось с вашим мистером Хоупом. Кенсингтон притягивает людей со всей округи — белых, черных, цветных — они все приходят в мой центр. Там безопасно и никаких неприятностей. Вы можете припарковать там ваш «кадиллак», «линкольн», «БМВ», «мерседес», самые роскошные машины, какие только можете назвать, и когда вы покончите с покупками, вы найдете их там же, где оставили. Я сам вожу «ягуар», мистер Блум, и паркую его в гараже центра, когда иду на работу каждое утро, и он в безопасности там весь день. В моем центре нет никаких хулиганов, никаких подростков, которые ищут, что бы такое натворить. Кенсингтон — это не уличный перекресток. Это то место, куда люди приходят и занимаются делами в безопасности и приятном окружении. Я очень горжусь всем этим. Я должен построить такие заведения по всей Калузе… черт, по всей Флориде, вот так-то! Я владею половиной собственности на «Люси Серкл», я полагаю, вам известно это…
— Да, известно.
— Разумеется, это каждый замечает, украшение короны, так сказать. Но я больше всего горд тем, что совершил в Ньютауне. Там я создал заведение, где черные и белые могут делать покупки вместе, в согласии и с удобствами. Прежде, чем я построил там центр, какой белый человек в здравом уме мог отправиться в Ньютаун? А теперь они туда приходят целыми стадами. И черные приходят тоже, и не потому, что это близко, а потому, что это дает им что-то, чем они могут гордиться, прямо здесь, в Ньютауне, что-то, что заставляет их высоко держать головы и уважать себя.
Вард говорил правду в слегка цветистой манере. Кенсингтон действительно был одним из самых доходных торговых центров, которые открылись в Калузе за последние несколько лет. Он был безопасным, чистым и хорошо освещенным. Каждый его уголок был шикарным; и действительно, он привлекал посетителей со всей округи, в равной степени и белых, и черных. Но этот центр был расположен в добрых четырех километрах от того места, где Мэттью был застрелен ночью в прошлую пятницу, и было весьма сомнительно, чтобы кто-нибудь, кто шлялся в этих окрестностях, покупал что-нибудь в Кенсингтоне в эту самую ночь в пятницу.
— Почему он должен был встретиться с вами? — спросил Блум.
Тутс Кили уже говорила ему, что до этого Мэттью узнал, что Вард судился с владельцем земли, надеясь лишить права выкупа закладной по решению суда.
— Земля, — сказал Вард, — то, что они называют участком для зрелищ и ярмарок. Он был заинтересованной стороной. В «Сан энд Шор» сообщили ему, что я привлек владельца этой земли в суд. Они понимали, что он с первой минуты, как начнет этим заниматься, обнаружит, что это не будет актом великодушия с их стороны. Я сказал мистеру Хоупу, что в любом случае проблема не во мне. Проблема в Рафферти.
— Рафферти? — удивился Блум.
— Джон Рафферти. Единственный владелец участка в тридцать акров, до того, как он заложил землю мне. Мистер Хоуп, полагаю, понял, что не я был на пути любого перспективного использования этой земли. Это Рафферти держит дело в суде, потому что не хочет отдавать эту землю только для того, чтобы расквитаться с безнадежным долгом.
Мэттью сидел напротив Варда в его офисе на верхнем этаже Кенсингтон-центра; календарь на его столе показывал двадцать второе марта, в окно за его спиной вливался свет раннего утра, на крыше были высажены настоящие джунгли зеленых растений. Центр откроется только в десять часов. Вард находился здесь с восьми. Он сказал Мэттью, что это его ежедневная привычка.
— Я пытаюсь получить решение суда о лишении права выкупа закладной уже три месяца. Я дал под эту закладную два миллиона долларов, и я хочу, черт возьми, получить свои деньги назад. Плюс — интерес на дату этого решения, плюс — те деньги, что я потратил на судебные расходы. Закладная под двадцать пять простых годовых процентов это законный предел для делового займа от пятисот тысяч долларов и выше… Ладно, я полагаю, вы знаете, как действует закон.
— Да, я знаю.
— Конечно, вы знаете. Я занял деньги корпорации Рафферти, это самая высокая ставка допустимой выгоды. Сделал деловой заем, вы понимаете. Все, что выше двадцати пяти простых процентов, в этом штате считается ростовщичеством. Здесь очень сурово обходятся с ростовщичеством…
— Да, я знаю.
— Конечно, вы понимаете. Они не только засадят вас в тюрьму, вы потеряете все деньги, что одолжили. А это даже хуже, чем пойти в тюрьму, — сказал Вард и разразился хохотом.
Мэттью верил ему. Для Эндрю Варда потерять деньги всегда будет худшей судьбой, нежели очутиться в тюрьме.
— Первоначальный займ был на год, — продолжал Вард, — два миллиона баксов под двадцать пять простых процентов, и это было приличное вложение. Это пятьсот тысяч долларов интереса, что для года очень хорошие деньги. Когда Рафферти уклонился от уплаты, он уже был должен мне полмиллиона, а с тех пор прошло три месяца, и наросли еще другие сто двадцать пять тысяч. Так получается, если исходить из обусловленных двух и восьми сотых пункта в месяц.
— Вы юрист?
— Нет, слава Богу. — Вард снова разразился хохотом. — А почему вы так подумали?
— Вы применили слово «обусловленный», которое…
— Но ведь это слово есть и в английском языке тоже, не так ли? — Вард расхохотался еще громче, когда осознал, что только что уязвил специфический язык юристов.
— Полагаю, что так и есть, но вы не отыщете во всем свете юриста, который согласится употребить слово «согласились» вместо «обусловили».
— Я чувствую, что вы не из таких юристов.
Значит, по мнению Варда, Рафферти уже был должен ему два миллиона шестьсот двадцать пять тысяч долларов плюс судебные издержки за получение решения о лишении права выкупа закладной. День, который он ожидал, это был тот день, когда шериф, стоя на ступенях здания суда, в одиннадцать часов утра заявит именем графства Калузы о лишении права выкупа закладной и объявит о выставлении на публичные торги участка в тридцать акров. В этот момент Вард и предложит на аукционе два миллиона шестьсот пятьдесят тысяч долларов плюс то, что он уже потратил на эту чертову площадку. После чего он будет вознагражден этой землей и получит по почте через неделю акт, а затем он передаст землю брокеру для продажи. Если брокер получит запрашиваемую цену, Вард все свое получит в один день. Если он получит меньше, чем уже вложил, он снова выступит против Рафферти: на этот раз за решением о недостаточности. Вард может и не быть юристом, но, определенно, чертовски хорошо знал средства защиты своих прав по закону.
— Как я понимаю, — сказал он Мэттью, — ваш клиент хочет купить эту землю. Я приму его тут же. Заплатите мне то, что я уже выложил, пусть Рафферти имеет то, что останется, это будет чудесно, Но пока я не получил это проклятое решение, и мои руки связаны. Это Рафферти, который…
— Я понимаю. Но я подумал, что если пойду к нему и расскажу, что вы готовы отставить тяжбу и уладить…
— Вы не поняли. Рафферти не хочет, чтобы земля была продана прямо сейчас. Он хочет придержать ее до второго пришествия, выждать, когда она поднимется в цене, потому что рано или поздно во Флориде все поднимется в цене.
— Ну, не все…
— Почти все, — настаивал Вард. — Суть в том… Ладно, не будем об этом. На самом деле, скорее я владею этой землей, чем он, все дело лишь в том, чтобы получить в суде это решение. Я учел эту закладную в ту же минуту, когда дал заем. За мной в этом больше никого нет. Я единственный кредитор Рафферти. Но я не могу заполучить эту землю, или что-нибудь еще, чем он владеет, хотя он персонально гарантировал заем. Я могу забыть о том доме в пять миллионов долларов, которым он владеет в Виспере, но у него есть собственность по всей Флориде, а я не могу дотянуться ни до чего из нее, пока не выиграю дело в суде. Забавно, каким образом его юристы волынят это дело. Извините меня, но я ненавижу юристов, в самом деле ненавижу. Подумайте только, они хотят сберечь своему клиенту все эти судебные издержки… это ведь ему тоже стоит денег, я прав? Отдайте мне мое, и дело с концом! Так нет, Рафферти собирается сражаться до тех пор, пока мы оба не состаримся.
