Беркли Мазер - Терминаторы
Я помнил этого сикха со времени своего последнего визита. Он появился здесь почти с момента основания госпиталя, но в качестве пациента. Во время драки его буквально искромсали на куски. Здесь сикха изрядно подлатали, вернули к жизни и оставили при госпитале. Он был фанатически предан не только лично Клер, но и всему заведению. Но причем здесь оружие? Это совсем на неё не похоже. Оружие, как и политические пристрастия, всегда оставались за воротами госпиталя. Сама мысль, что Клер придет в голову поставить вооруженную охрану к пациенту, пусть даже с психическими отклонениями, казалась невероятной. Но вооруженный сикх бдительно нес свою службу, а свисток напоминал о том, что он мог в любую минуту получить подкрепление.
Кого или что ему приходилось охранять? Неужели там скрывался Уэйнрайт? Я его нигде не видел, в комнате Клер он остановиться не мог, поэтому в тот момент это казалось мне вполне разумным выводом. Нужно обязательно проверить это место, а лучше оба. Задача представлялась довольно нелегкой.
Сафараз не знал, чем себя занять. А праздность не была его стихией. Патаны вообще не подходят на роль созерцателей собственного пупка. Сначала я заставил его почистить пони и привести в порядок сбрую, затем отправил купить еды. Ничего другого придумать мне не удалось.
Неподалеку от пекарни он принялся пялить глаза на какую-то уроженку Тибета и только было собрался форсировать события, как рядом появились её земляки. К счастью, сразу же после приезда я предусмотрительно отобрал у него нож с винтовкой, и это несколько уравняло их шансы. В результате стычка закончилась небольшой трепкой с нанесением некоторого ущерба его самолюбию, что пошло патану только на пользу. Но это привлекло к нам излишнее внимание, и вскоре появилась внушительная депутация работников госпиталя. Наше поведение было признано возмутительным, вследствие чего нас попросили покинуть территорию. Власть, добродетель и общественное мнение были на их стороне, а значит нам пришлось седлать пони и в наступающих сумерках тронуться в путь.
В конце концов мы от этого только выиграли. В госпитале мы были на виду, что здорово ограничивало возможности поиска. Окружавшая местность была мне хорошо знакома ещё с тех пор, когда за нами тут гонялась целая банда. Стены госпиталя вплотную подходили к квартирам персонала, так что проникнуть внутрь особой трудности не представляло.
Мы спускались по тропе, само воплощение оскорбленной невинности, а одноногий привратник посоветовал нам показать свои внутренности ветеринару и оставить в покое настоящих больных, после чего хлопнул за нашей спиной массивной дверью.
Сафараз угрюмо бубнил мне в спину свои соображения. Мы приехали сюда повидать мисс-сахиб, а в результате отсидели задницы в вонючем караван-сарае, терпели оскорбления от неверных, и в конце концов нас как попрошаек вышвырнули на улицу.
Оставалось только благодарить судьбу, что он не видел, каким пинком наградил меня сикх на прощание. Я приказал ему заткнуться, пригрозив оставить на всю ночь сторожить пони.
Стена в высоту не превышала пятнадцати футов, но если мне не изменяла память, её верхняя часть была утыкана битым стеклом. Я встал на плечи Сафараза и набросил на стену овечью шкуру, потом постарался понадежнее зацепиться за самый гребень и вскарабкался наверх. Усевшись на ней верхом, я протянул руку патану, но моя помощь была отвергнута. Он разбежался, сделал эффектный прыжок в стиле коммандос и безо всякой помощи оказался на стене, порезав при этом через тонкие хлопчатобумажные штаны зад. Это меня даже позабавило, поскольку теперь Сафараз получил для своих жалоб более весомый повод, чем моя нерешительность. Вниз мы спустились по бревнам, сваленным в кучу с внутренней стороны стены, и осторожно прокрались к череде освещенных окон по ту сторону узкого дворика.
Первые три принадлежали столовой с простой, но удобной мебелью: обеденный стол местного производства, стулья, камин с горящими поленьями и над ним портрет американки - соучредительницы госпиталя. Она запомнилась мне юркой, жизнерадостной малиновкой с бостонским акцентом и энергией бобра. Однажды ночью она погибла, переводя через границу группу тибетских ребятишек. Это была ещё она из причин, по которой Клер никогда не оставит работу в госпитале.
Немецкий врач, которого мне уже довелось встретить, с книгой в руках удобно расположился на стуле перед огнем, а молодой индус в западной твидовой куртке и слаксах пытался в углу настроить радиоприемник. На улицу едва доносились позывные Радио Дели. Два служителя в белых ширвани накрывали на стол. Четыре обеденных прибора - для этой пары и Клер. Интересно, кто был четвертым участником ужина?
Я двинулся вдоль стены, а Сафараз, наслаждаясь окончанием вынужденного безделья, забыл про свои порезы и снова был начеку. Следующее окно выходило в буфетную, затем два в кухню, после них ещё четыре не были освещены - как мне было известно, там находились незанятые спальни, а Клер занимала комнату на самом углу. Ее окна были закрыты тяжелыми шторами, но кое-что мне удалось разглядеть через небольшой просвет.
Свет был включен, на первый взгляд комната казалось пустой, но неожиданно я увидел Клер. На ней было оранжевое платье, которое я запомнил ещё с прошлого визита - или по крайней мере мне так казалось. Кашемир, мягкий, как шелковая пряжа - превосходный материал, скроенный руками базарного портного, - на ком угодно мог выглядеть просто нелепо, но только не на ней. Возможно, по городским стандартам её гардероб был чересчур скромен. Слаксы и свитера с белым халатом во время работы, которая занимала большую часть её жизни, брюки для верховой езды с рыжеватой тибетской кожаной курткой для поездок. Но в редкие часы, выпадавшие ей перед сном, когда немудреная снедь именовалась ужином, и даже оставаясь наедине с самой собой, она переодевалась в платье, стол сервировался великолепным китайским фарфором и хрустальными бокалами, привезенными из дома в Рамабае.
Нет, Клер совсем не изменилась. Мне хотелось молить Бога, чтобы все осталось в прошлом, а я стоял там, прижавшись носом к оконному стеклу, и надеялся на чудо освобождения от её чар, хотел вновь обрести свободу. Или же наоборот - признать нерушимость связывающих нас чувств, разнести в клочья это чертово окно и шагнуть внутрь - на её условиях, не оставляя возможности увильнуть от ответа.
Но в любом случае было слишком поздно, даже если мне удастся увести отсюда Уэйнрайта. Клер не из тех, кто захочет вернуться и восстановить сожженные мосты, ещё меньше в этом можно было заподозрить меня. Гордость, тщеславие, уязвленное самолюбие - называйте как, черт побери, вам только может взбрести в голову, но нас мучила добрая половина этих пороков. Нет, слишком поздно.
Мне с трудом удалось оторваться от окна. По другую сторону оставались ещё две спальни. Я подкрался и заглянул в окно первой из них. Свет был погашен, но тонкий луч пробивался сквозь открытую в коридор дверь. Комната оказалась пустой. В следующей коренастая женщина средних лет в безвкусном платье в цветочек заканчивала макияж. Она выключила свет и вышла в коридор, а я завершил обход, вернувшись к столовой.
Клер уже входила в комнату, за ней показалась та женщина, а немец за столиком сбоку смешивал джин с тоником. Вся компания в сборе. Уэйнрайта, где бы он ни скрывался, здесь определенно не было. Как ни странно, но я испытал облегчение.
Я жестом поманил патана и прошептал ему на ухо, что здесь есть ещё одно здание, в которое мне очень хотелось бы заглянуть.
Форт был построен на склоне холма. Квартиры сотрудников находились на возвышении, а психиатрическое отделение лежало под нами, освещенное из окон прачечной и злектрической подстанции. В первый раз мне удалось заметить, что в плоской крыше есть застекленный участок, и если бы нам удалось туда пробраться, я смог бы все выяснить.
Сафараз, естественно, возразил, что незачем беспокоиться по пустякам. Одно слово, и он отправиться через дверь, тогда пусть эти носители ночных горшков попытаются его остановить.
Я призвал на помощь все терпение и рассказал о присутствии где-то поблизости вооруженного охранника, но в ответ патан стал просить вернуть ему нож, а уж тогда с охраной он разберется сам. Он пребывал в воинственном настроении и мог в любой момент выкинуть какой-нибудь фортель. Приличная затрещина ещё могла привести его в чувство, но здесь для этого было не самое удачное место и время.
Поэтому я счел за благо отослать его за пони и дожидаться меня. Даже в таком настроении патан не смог привести сколь-нибудь разумные возражения и, недовольно ворча, отправился восвояси.
По склону я спустился к пристройке психиатрического отделения. В приземистом каменном строении не больше десяти футов высотой и раза в два больше в ширину когда-то размещался склад боеприпасов.
