Фридрих Незнанский - Возмездие
...Олег Мостовой оказался высоким, нескладным юношей с характерной для этого возраста угреватой кожей. В кабинет его ввели под конвоем. Мальчишку сотрясала крупная дрожь.
— Садитесь, — Турецкий указал на стул.
Мальчишка буквально рухнул на жесткое сиденье.
Грязнов с удивлением разглядывал предполагаемого преступника.
— Включайте видеокамеру, — кивнул он оперативнику. Раздался щелчок, зажужжала пленка.
Александр Борисович Турецкий зачитал статьи УПК, предупредил задержанного об ответственности за дачу ложных показаний.
— Назовите свое имя, отчество, фамилию.
— Мостовой Олег Николаевич, — пролепетал парень.
— Говорите громче. Повторите ответ.
Вместо этого парень громко, отчаянно зарыдал. Оператор выключил камеру.
— Принесите валерьянки, — приказал по селектору Грязнов.
В кабинете возникла очаровательная секретарша Зиночка. По комнате поплыл сильный запах валерианы.
— На, выпей, — ласково, как мать над больным ребенком, склонилась Зиночка над Олегом.
Тот взял дрожащей рукой рюмочку. Было слышно как стучат его зубы о стекло.
— А теперь запей, — она протянула чашку с водой. — И не бойся ничего. Никто тебя здесь не обидит. Это они только с виду страшные, — ворковала секретарша.
— Зинаида! Ты что себе позволяешь? Выйди из кабинета! — рявкнул Грязнов.
— А вы на меня не кричите, — ничуть не испугалась Зинаида. — То войди, то выйди...
— Ну все, все! Свободна!
Зинаида приняла из рук преступника рюмочку и чашку.
«Были бы у нее руки свободны, она бы его еще и по голове погладила. Или прижала к материнской груди», — подумал Турецкий и чуть насмешливо взглянул на Славу. Тот покраснел от возмущения, свирепо глядя на свою секретаршу. Зинаида не спеша направилась к дверям, проворчав на ходу:
— Запугали ребенка. И чего хотят-то. Орать не надо...
Грязнов открыл было рот, но Зинаида уже скрылась. Однако ее неслужебное поведение оказало положительное воздействие на Олега. Он перестал дрожать и стучать зубами.
Турецкий кивнул оператору. Пленка опять зажужжала.
— Продолжим, Олег Николаевич. Вы учитесь, работаете?
— Учусь.
-Где?
— В Баумановском. На первом курсе.
— Сегодня, двадцатого ноября, вас задержали в магазине антиквариата при попытке продать две картины. Покажите полотна.
Оперативник вытащил из клеенчатой хозяйственной сумки две небольшие картины.
— Эти картины вы пытались продать?
-Да.
. — Откуда они у вас?
— Я... Я их взял, — вымолвил Олег.
— Где? Когда?
— Седьмого ноября. У бабушкиного соседа... Я нечаянно! Я не хотел! Но я вошел, а он уже мертвый лежит. Я и подумал, что ему уже не надо...
— Подождите! Давайте по порядку. Что вы делали седьмого ноября сего года?
— С утра?
— Давайте с утра, — разрешил Александр.
— Встал. Родители решили ехать на дачу, звали меня с собой. Лучше бы я поехал... — Он всхлипнул.
Опять двадцать пять!
— Послушайте, Олег Николаевич! У нас здесь не пыточная камера, и вам не пять лет. В ваших интересах рассказать все подробно и искренне. Если вы будете биться в истерике, мы не дойдем до сути дела. А это может быть расценено как отказ сотрудничать со следствием. Понимаете?
Олег кивнул, глотая слезы.
— Вы курите?
-Да.
— Тогда закурите, здесь можно.
Мостовой полез в карман куртки, вынул пачку «Парламента», выудил сигарету. Александр достал свою, дал Олегу прикурить, затянулся сам.
— Ну вот, покурим и поговорим по-мужски. Итак, родители уехали на дачу. А вы?
— Я поехал к бабушке на Таврическую. Родители просили, чтобы я ее с праздником поздравил. Ну, я и поехал. Взял такси, потому что было холодно очень. И все деньги истратил на это такси чертово...
— Дальше?
— Я приехал к бабушке...
— В какое время?
— Это... Около трех часов дня. Ну, поздравил... Чаю с ней выпил. И наливки... А потом она уснула. А
я хотел взять у нее денег. Потому что свои все истратил. А она уснула, — повторил Олег и замолчал.
— Дальше?
— Я... Я очень расстроился, потому что остался без денег. А в общаге все ребята собрались уже. И я обещал приехать...
— Дальше?
— Я вышел на лестницу покурить. Стою, курю, думаю, что делать... И вижу, что дверь в соседнюю квартиру приоткрыта.
— Чья это квартира?
— Там депутат жил. Которого убили. Новгородский.
— Откуда вам известно, что Новгородского убили?
— Так я вошел... А он лежит в комнате на ковре. Я сначала так испугался, выскочил на лестницу... Потом думаю, что ему-то теперь? Он уже мертвый. А мне деньги нужны были... Если бы родители давали деньги, разве я стал бы брать?
— Что именно вы взяли?
— Ну... бумажник этот. Я в карман залез, там бумажник. Я его и взял. Так там было-то всего пятьсот рублей! Это же мало!
— Для чего — мало?
— Ну там... на сигареты, и все такое. А в комнате еще картины висели. Ну я и взял две. Чего они стоят-то? Скупщик сказал, что по тыще рублей каждая. Это же не кража в крупных размерах, да?
— Вы утверждаете, что, когда вошли в квартиру, Новгородский был уже мертв?
— Конечно! Когда я вошел, он не шевелился. Я еще пульс проверил. Если бы он был жив, я бы, конечно, «скорую» вызвал. А так-то что?
— Вы щупали пульс?
-Да.
— Рука была холодная?
— Нет. Теплая. Только пульса не было. И глаза были открыты и такие... пустые...
— В какое время это было?
— Сейчас... Я вышел на лестницу курить, это было... Четверть пятого. Ага! Я на часы смотрел, еще переживал, что в общагу опаздываю. Значит, когда я в первый раз вошел, это было двадцать минут пятого. Ну, еще минут двадцать ходил туда-сюда.
— Вы взяли картины и бумажник и что дальше?
— Дальше вернулся к бабуле. Она спала. Я взял ее сумку хозяйственную, положил туда картины и уехал.
— В квартиру Новгородского больше не заходили?
— Нет. Я дверь закрыл, чтобы сразу не увидели...
-Что?
— Ну, что в квартире кто-то был. Я боялся, что кто-нибудь вернется домой. Жена его с сыном.
— Вы полагаете, что если дверь в квартиру закрыта, то такая мелочь, как убийство и кража, отменяются сами собой?
— Я его не убивал! — вскричал Олег. — Я же вам все рассказал. Все по-честному, как было!
— Как вы закрыли дверь?
— Ну, пальцами. Отжал замок и захлопнул.
— Хорошо. Что вы делали потом, после хищения?
— Поехал в общагу. То есть в общежитие.
— С картинами?
-Да.
— Что вы там делали?
— В общаге? Ну... праздник отмечали.
— Когда вернулись домой?
— Я в общежитии ночевал. Утром уехал домой.
— С картинами?
— Нет, я сумку в общаге оставил. У приятеля из группы. В его комнате.
— Вы сказали ему, что в сумке?
— Нет. Ну, то есть я сказал, что это картины бабушки. Что она их мне подарила. Что я их потом заберу.
— А если бы эти картины у вашего приятеля обнаружили? Его обвинили бы в краже. Вы это понимаете?
— Да кто нашел бы? И кому они нужны-то? Маленькие. Мазня какая-то. Если бы родичи давали деньги, я разве взял бы их? Они же ничего не стоят.
— Олег Николаевич, вы признаете себя виновным в хищении двух полотен художников Малевича и Филонова, совершенном седьмого ноября сего года по адресу: улица Таврическая, дом восемь, квартира девяносто?
— Я не знаю, каких художников. Висели две картины...
— Вы признаете себя виновным в краже данных полотен? Пожалуйста, поднесите картины поближе к гражданину Мостовому. Вот так. Спасибо. Вы эти полотна украли?
— Ну да. Я... взял...
— Отвечайте на вопрос!
— Ну... украл... Так они же нашлись.
За дверью послышались громкие, нервные голоса.
— Папа! Мама! — закричал Олег и снова зарыдал.
— Зинаида Петровна, что у вас за шум там? — грозно спросил через селектор Грязнов.
— Здесь родители задержанного. Они просят разрешения войти. С ними адвокат.
— Пусть заходят.
В кабинет буквально ввалились женщина и двое мужчин.
Олег взвыл и бросился было к родителям.
— Олег Николаевич, я прошу вас оставаться на месте, — предостерегающе произнес Грязнов.
Олег опустился на стул.
— На каком основании вы задержали моего сына? Вы знаете, с кем имеете дело? — взвизгнула женщина.
