Наталья Андреева - - Автора!
Поначалу он испытал легкое разочарование. Женщина средних лет, не юная, но и не старая еще, не полная, но уже и не худенькая, не блондинка, но и не брюнетка. Необыкновенных глаз он не увидел, потому что на женщине были солнцезащитные очки. Любовь Павла Клишина оставалась загадкой для всех, включая и его самого. Появление в их доме человека с удостоверением произвело в семействе откровенный переполох. Солдатовы как-то сразу поскучнели, самовар потускнел, а загар на лице Любови Николаевны вдруг показался Леонидову пепельным. Или просто солнце на короткое время скрылось за тучку?
— Вы проходите, проходите, — затараторила пожилая женщина в цветастом сарафане, делая вид, что она нисколечко не боится нежданных гостей. — Чаек вот с нами попейте. Любочка, чашки подай гостям.
— Спасибо, мы не будем пить чай, — за двоих ответил Михин. — Заехали с Любовью Николаевной поговорить.
— А и поговорите потом. А поначалу чаек. Али чего покрепче?
— Мама! — довольно резко одернула ее Любовь Николаевна, и женщина сразу же замолчала.
Леонидов тем временем присматривался к крупному мужчине, сидевшему в углу. Похоже, это и был Солдатов Никита Викторович, ревнивый муж. Не покривил душой Павел Клишин, описывая соперника. Лицо у Солдатова и в самом деле было простецкое. Сам же он был надежный, прочный, как огромный дубовый пень, на руках Никиты Викторовича годовыми кольцами наросли трудовые мозоли. Трудяга, видно невооруженным глазом. Что связывало Любовь Николаевну, закончившую факультет журналистики МГУ, с простым шофером, понять было трудно. Дама она образованная, с хорошим вкусом, и работа у нее, что называется, не пыльная. А уж любовник — на загляденье! Так почему Любовь Николаевна не подала на развод?
— Может, мы с вами в дом пройдем? — обратился к ней Алексей.
— Лучше в беседку, в сад.
— Пусть будет беседка.
Вслед за хозяйкой они прошли в сад. Все в доме и на участке было простецкое, незатейливое, но сработанное добротно и с любовью. «Рукастый» муж был у Любови Николаевны. Беседку делал самолично, не прибегая к услугам наемных рабочих. Хозяйка присела на краешек скамьи так, как будто собиралась сбежать при первом же неосторожном намеке. И тут, в тени, Любовь Николаевна сняла солнцезащитные очки.
Глаза у нее и в самом деле оказались зеленые. Волнующие глаза. Пытаясь поймать ее взгляд, Алексей спросил:
— Вы посылали на этой неделе в ГУВД конверт с продолжением романа Павла Андреевича Клишина «Смерть на даче»?
— Какой конверт, какая «смерть»? — Она сделалась бледной и испуганной.
— Не слышали про такой роман? Но с писателем Клишиным были знакомы?
— Паша… Паша… — Она словно захлебнулась, зеленый взгляд сделался отчаянным.
Михин встрепенулся:
— Я за водой схожу? Вам плохо?
— Не стоит, — еще больше испугалась Любовь Николаевна. — Они не должны знать. Они и так меня ненавидят. Это родня мужа: его мать, отец, бабушка. Все меня ненавидят.
— Вы как? Справитесь? — участливо спросил Алексей, имея в виду, конечно, не ее родню, а истерику.
— Да. Все в порядке. Конечно, я слышала про этот злосчастный роман, — сказала Любовь Николаевна. — И даже читала отрывки.
— Значит… — невольно напрягся Алексей.
— Но я ничего не посылала! Не знаю, о чем речь!
— Тогда кто? Ваш муж заявил сам на себя?
— Муж? Заявил? — откровенно удивилась Любовь Николаевна.
— В той замечательной главе, что попала в руки капитана Михина в пятницу, — Леонидов кивнул на Игоря, внимательно разглядывающего любовь писателя, — в той главе рассказывается о вашем романе с Павлом Андреевичем. И о том, как вас ревновал муж и как подсыпал яд в бокал с вином.
— Какой еще яд? Чушь! Полная глупость!
— Фантазия писателя?
— Да, фантазия, — уверенно заявила Любовь Николаевна.
— А ваша с ним любовь тоже фантазия?
— Он что, про все это написал?!
— Вы не читали?
— Я не котировалась у Павла как достойный рецензент, — с долей иронии сказала Любовь Николаевна.
— Что ж, тогда, думаю, теперь вам стоит это почитать. Ты позволишь?
Леонидов взял у Михина папку, из которой вынул отрывок «Смерти». Любовь Николаевна сначала колебалась: читать, или не читать? Потом нерешительно взяла первый листок. Ее щеки то бледнели, то краснели, она то улыбалась, то словно собиралась заплакать. Алексей не выдержал и отвел глаза. Какое-то время они сидели молча. Наконец, все кончилось, Леонидов понял, что она уже прочитала. Просто держит паузу.
— Любовь Николаевна, не надо, — мягко сказал он.
— Что?
— Плакать не надо. Переживать. Я про себя и про жену свою прочитал крайне неприятные вещи, что ж поделаешь? Так он врал?
— Да если бы это было правдой! Если бы было правдой! Да разве я тогда могла бы… — Она не выдержала и зарыдала.
— Вас не было на даче в тот вечер?
— Да была я там, господи, была! Только Паша меня не любил. Тогда, в конце второго курса, может, что-то и было. Хотя я никогда не верила в его чувства, трудно было верить. Он все себе придумал, как придумывал свои романы. Надо же было деть куда-то все эти красивые слова, эти описания… Все ложь. Он был человеком расчетливым, холодным, и умеющим подавлять в себе любые лишние чувства. А любовь по Клишину — это лишнее чувство.
— Значит, вы не были его любовницей в течение этого последнего года?
— Любовницей? Я? Да вы на меня посмотрите: некрасивая, уже не так юна, не так свежа, обременена семейством. Просто тетка, домашняя курица. Любовницей… Да если бы это было возможно! Если бы он меня захотел, я бы нашла силы вырваться из этого болота, послать к чертям и самовар этот, и бесконечные грядки, и вечные напоминания о том, какую меня в эту безупречную и беспорочную семью взяли…
— А какую?
— Это к делу не относится, — резко сказала Любовь Николаевна.
— Так вы любили его?
— Да, я была им больна. Мне не нравились его книги, мне нравился он сам. Это я с ума сходила по каждой родинке на его теле, я, слышите, а не он! С моей души все это содрано, как кожа, он влез туда, этот оборотень, высосал всю кровь, до капли, и потом написал это! — Она потрясла папкой, из которой вылетел белый лист и упал на пол беседки. Любовь Николаевна тут же нагнулась, проворно схватила его и стала поспешно стряхивать с бумаги свежие опилки.
— А зачем вы были тогда вечером на его даче? — напряженно спросил Алексей.
— Уж не потому, что он так страстно захотел затащить Меня в постель, — горько усмехнулась Любовь Николаевна. — Красиво, конечно напи сано, на мшя там не было, в его постели хотя наверху, в спальне, мне послышался какой-то звук. Мы с ним были не одни в доме, понимаете?
— Так что же вы там делали?
— Я говорила с ним о вещах, не имеющих никакого отношения к его смерти. Это личное и это касается моей семьи, я не собираюсь объяснять.
— А ваш: муж?
— Да, он приехал. Не знаю, кто ему позвонил и сказал эту глупость, будто мы с Павлом любовники. Говорит, какая-то женщина.
— Женщина позвонила? И он приехал?
— Да.
— Ваш муж ревнив?
— Не знаю.
— Как это?
— Очень просто. Этот человек меня мало интересует, я не знаю, на что он способен, а на что не способен. По моему глубокому убеждению не способен ни на что.
— Зачем вы вышли за него замуж?
— Зачем выходят замуж женщины, когда есть вариант засидеться в девках, а любимый мужчина бросил? Просто чтобы устроить свою жизнь все равно с кем.
— Есть те, которые хранят верность памяти.
— Да? И что с ними потом происходит? Всю жизнь упиваться теми мгновениями, которые, конечно, были прекрасны, но всего лишь были! Романтика приходит и уходит, а дети, проблемы, работа, необходимость зарабатывать деньги — все это остается и именно это и есть жизнь.
— Так между вашим мужем и Клишином была ссора?
— Ну если это можно назвать ссорой… Никита заикнулся насчет того, чтобы Паша не лез… ну, туда не лез, куда его не просят. Паша еще так странно засмеялся и говорит: «Что, морду мне набьешь? Ну давай». Он знал, что ничего не будет.
— Ваш муж не производит впечатление человека физически слабого. Почему же Клишин был так уверен, что ничего не будет?
— А разве в драке всегда побеждает тот, кто физически сильнее? Побеждает тот, кто в себе уверен, не обязательно иметь здоровые кулаки, надо просто забыть о том, что тебе может быть больно. Знаете, в тот вечер у меня появилось ощущение, что Паша безразличен к боли. Он был уже почти мертв.
— Как это?
— Не знаю. Разве с вами такого не бывало? Момента, когда вы теряете в жизни столько, что не боитесь смерти, а сами ее торопите: «Скорей, милая, скорей»? Было?
— Допустим. Что же он такое потерял?
— Уж не любовь во всяком случае.
— Он и на самом деле был так неотразим?
