Джеймс Паттерсон - Спасатель
Страттон стоял в полутора метрах позади меня. Он целился мне в спину.
— Нед, каково это — понимать, что сейчас ты умрешь, а я буду попивать коктейли в Коста-Рике и перечитывать дивный указ, где говорится о том, что это государство не выдает преступников из других государств? Как-то это несправедливо, а?
— Иди ты к черту, Страттон!
Я услышал, как он взвел курок.
И сжал кулаки. Все равно тебе его не победить…
— Недди, малыш, будь мужчиной. — Страттон шагнул ко мне поближе. Над головой оглушительно ревел вертолет.
Он сделал еще шаг. Нед, только не сдавайся без боя!
Ну же!
Я собирался развернуться к нему, но тут услышал крик, перекрывший шум вертолета. Это был голос Элли.
— Страттон!
Мы оба обернулись. Элли стояла метрах в семи от нас. Обеими руками она держала пистолет.
— Брось пистолет, Страттон! Немедленно. И отойди от Неда. В противном случае я продырявлю тебе башку!
Страттон все еще целился в меня.
Я стоял не шелохнувшись. Ему достаточно было толкнуть меня, и я полетел бы вниз.
Вертолет кружил метрах в десяти над нами. Открылась дверца, кто-то выкинул веревочную лестницу.
— Вряд ли получится! — крикнул Страттон Элли, и, схватив меня за шкирку, приставил пистолет мне к виску. — Ты же не хочешь, чтобы твой дружок вдруг взял и умер. И вообще, ты же искусствовед. Ты бы не попала даже в «Тайную вечерю».
— Страттон, я сказала: бросай оружие!
— Извини, но здесь приказы отдаю я, — покачал головой Страттон. — Сейчас мы пойдем с Недом к лестнице. И ты дашь нам это сделать — потому что для твоего парня это единственный шанс выжить.
— Элли, отступай! — крикнул я.
— Он никуда не пойдет, — ответила Элли. — И для справки: с такого расстояния я могу попасть в глаз любому из апостолов на «Тайной вечере».
Страттон впервые за все это время занервничал всерьез.
— Сюда, Нед, — рявкнул он мне в ухо. — И без глупостей. Очень советую тебе добраться со мной до веревочной лестницы.
Я смотрел на Элли, пытался понять по ее взгляду, что мне делать. Страттон смотрел на лестницу, до которой оставалось всего полметра.
— Давай, Элли!
Я толкнул Страттона, он развернулся. Глаза ему слепил свет прожекторов.
— А-аа-аа!
Элли выстрелила. Пуля попала Страттону в грудь. Он сделал несколько шагов назад и оказался почти у самого парапета. Остановился, взглянул вниз. И заставил себя собраться, схватился за нижнюю перекладину лестницы.
Вертолет стал набирать высоту.
Страттон качнулся, но сумел удержаться. На лице его появилась знакомая усмешка. Ну что, Нед, я же говорил! И тут он поднял свободную руку. Я был словно загипнотизирован происходящим и не сразу сообразил, что он целится в меня.
Прогрохотал выстрел. Белая рубашка Страттона обагрилась кровью. Пистолет выпал. И пальцы, цеплявшиеся за перекладину лестницы, разжались.
Страттон рухнул вниз. Ночь пронзил его истошный крик.
Стыдно признаться, но этот крик меня несказанно обрадовал.
— Элли, ты как? — обернулся я к ней.
— Я никогда еще никого не убивала… — растерянно пробормотала она.
Я обнял ее здоровой рукой, и она прижалась ко мне. Несколько секунд мы стояли не шевелясь.
— Ты сменил план, не предупредив меня. Сукин ты сын!
— Знаю. — Я прижал ее еще крепче. — Извини.
— Я люблю тебя, — сказала она.
— И я тебя люблю, — ответил я.
— Ты отправляешься в тюрьму, — напомнила мне Элли. — Договор есть договор.
— Знаю, — сказал я и вытер ей слезы.
ГЛАВА 11
Восемнадцать месяцев спустя. 19 сентября.
Ворота федеральной тюрьмы в Коулмане открылись, и я вышел на яркое флоридское солнце свободным человеком.
У меня с собой были только сумка с вещами и ноутбук. Я и сам еще толком не знал, что буду делать дальше.
Последние шестнадцать месяцев я провел в отделении общего режима тюрьмы Коулман, среди злостных неплательщиков налогов, мелких мошенников и шантажистов. За это время я успел пройти почти весь курс магистратуры по социальной работе в Университете Южной Флориды. Как выяснилось, у меня к этому талант. Я умею общаться с малолетними преступниками, которые готовы вступить на тот путь, по которому я уже прошел, и они меня слушают. По-видимому, чтобы этому научиться, нужно потерять лучших друзей и родного брата и провести полтора года в тюрьме. Набираешься жизненного опыта.
Я оглядел людей у ворот. Она здесь или нет?
Когда я начал отбывать срок, Элли часто меня посещала. Приезжала почти каждое воскресенье с книжками, дисками и смешными записками, которые очень помогали мне жить.
А потом ее повысили и перевели обратно в Нью-Йорк. Начальницей международного отдела по кражам произведений искусства. Серьезное повышение. И визиты из еженедельных превратились в ежемесячные. А этой весной вообще прекратились.
Да, мы переписывались по электронной почте — почти каждый день, мы разговаривали по телефону. Она говорила, что верит в меня, что всегда знала — я многого добьюсь. Но в конце августа я получил письмо, где она написала, что, быть может, уедет за границу — в командировку. Просить о чем-то было бессмысленно. Если бы она пришла меня встречать, я был бы счастливейшим в Южной Флориде. Если нет… Что ж, у каждого своя жизнь.
Перед тюрьмой стояли две машины. Элли не было.
Но, взглянув на один из автомобилей, я не смог сдержать улыбку. Это был зеленый «кадиллак» Солли.
И рядом стоял, опершись на капот, рыжеволосый парень.
— Понимаю, старичок, ты ожидал кое-кого другого, — усмехнулся Джеф, — но я решил, что надо подвезти тебя до дома.
Джефа я не видел с того дня, как меня посадили. Он провел полтора месяца в больнице. Пуля разорвала селезенку и задела легкое. Элли говорила, что о гонках на мотоциклах ему придется забыть.
— Вопрос только в том, где дом, — сказал я.
— У нас в Новой Зеландии говорят: дом там, где спят женщины и где пиво бесплатное. Сегодня предоставляю тебе свою берлогу.
Мы обнялись.
— А ты неплохо выглядишь, Джеф!
— Я теперь работаю на мистера Рота. Он купил дистрибьюторство на «кавасаки»…
Я сел вперед, а Джеф сунул мои вещи в багажник. И с видимым трудом уселся за руль.
Он развернул машину, нажал на газ, и двадцатилетний «кадиллак» рванул вперед так, будто это был новенький «мерседес».
***Наследующее утро меня позвал к себе Солли.
Он немного постарел, но глаза сияли все так же ярко.
— Недди… Рад тебя видеть, сынок.
В тюрьме Солли не навестил меня ни разу, но присылал книги, снабдил компьютером и комиссии по досрочному освобождению сообщил, что предоставит мне работу, как только я выйду на свободу.
— Выглядишь хорошо, малыш! В рамми-то играть не разучился? Ну, давай-ка проверим.
Мы уселись за столик у бассейна. Он достал колоду, начал тасовать карты.
— Отца твоего жаль, Нед. Но я рад, что ты повидал его перед смертью.
— Спасибо тебе, Сол, — сказал я. — Это ты мне посоветовал его навестить.
— Я всегда даю тебе хорошие советы, малыш. И ты всегда им следовал. Кроме того случая на крыше «Брикерз». Впрочем, в конце концов все получили то, чего хотели.
— А ты чего хотел, Сол? — спросил я.
— Справедливости, сынок, так же, как и ты. — Он медленно раздал карты.
Я сидел и смотрел на него. А потом накрыл его ладонь своею.
— Сол, я хочу, чтобы ты знал. Я никому ничего не рассказал, даже Элли.
Сол сложил свои карты, положил их на стол.
— Ты это про Гома? Про то, откуда я знал, что там написано сзади? Молодец, Нед. Значит, мы с тобой вроде как квиты, а?
— Нет, Сол, не квиты. — Я думал про Дейва. При Микки, Барни, Бобби и Ди. Которых убили за то, чего они не совершали. — Ведь Гаше — это ты, да? Ты украл Гома?
Сол выдержал мой взгляд и понурил голову — как виноватый ребенок.
— Наверное, придется тебе кое-что объяснить.
И я наконец понял, что все это время недооценивал Сола. И вспомнил, как он говорил про Страттона, который считает себя крупной рыбой и не соображает, что всегда найдется рыба покрупнее.
— Нед, сейчас я тебе кое-что покажу, и за то, что ты пообещаешь молчать об этом до гроба, я тебе очень прилично заплачу. Ровно столько, сколько ты собирался получить в тот день, когда поехал на встречу со своими друзьями.
Я старался сохранять спокойствие.
— Если я правильно помню, речь шла о миллионе долларов. И раз уж зашла об этом речь, я предлагаю еще по миллиону за Дейва и за твоих друзей. Получается три миллиона. Сделанного не воротишь… Я старый человек. Кроме денег, у меня ничего нет. Впрочем, есть еще кое-что…
Сол хитро прищурился и встал.
— Пошли!
