Анатолий Безуглов - За строкой приговора…
– Взыскания?!
– Да, взыскания, дорогие товарищи, – подтвердил Борисов.
– Но за что?
– За безответственность.
– Не понимаем…
– Вот это-то меня больше всего и огорчает, – сказал Борисов. – Ну что ж, придётся объяснить. Давайте разбираться. Посудите сами. К следователю Андросову поступает уголовное дело, в данном случае дело Булыгина. Как сейчас выяснилось, следователь Андросов понимает, что способствовало совершению преступления. Тем не менее он не принимает абсолютно никаких мер. А ведь те же причины могут в дальнейшем привести на скамью подсудимых Иванова, Петрова или Сидорова. Но советский следователь Андросов не испытывает ни малейшего беспокойства за их судьбу. Он стрижёт сорняки, оставляя корни. Он следователь-ремесленник, не чувствующий перспективы. Его интересует лишь числящееся за ним дело, только палочка в отчёте. Он не направляет представления ни в Главкинопрокат, выпускающий на экраны ущербные в идейном отношении фильмы, ни в места заключения, откуда досрочно освобождают неисправившихся уголовников, ни в школу, ни в райком комсомола… Выговор, Андросов, выговор за пренебрежение профилактической работой.
В перерыве студенты окружили Борисова.
– Ну как, товарищ следователь, – спросил Борисов Андросова, – собираетесь обжаловать взыскание?
– Пока ещё не решил, подумаю…
Борисов засмеялся и сказал:
– Подумайте, – а потом добавил: – Вы, товарищ Андросов, как-то сравнивали следователя с врачом. Сравнение не очень точное, но в нем есть рациональное зерно… – И, обращаясь к стоявшим вокруг него студентам, спросил: – Какого бы вы врача предпочли – того, который только лечит болезни, или того, который одновременно старается не допускать заболеваний?
– Второго, – сказал кто-то.
– Правильно, – подтвердил Семён Петрович. – Второй мудрее и наверняка достигнет большего, чем первый. Главное – предупредить болезнь. Поэтому нашему обществу нужен такой следователь, который умел бы не только расследовать преступления, но и предупреждать их.
* * *
– Вот вам и ответ на ваш вопрос о программе-максимум, – сказал Фролов.
– Что к этому можно добавить? Разве только то, что семинар, о котором я вам рассказал, хорошо запомнился всем студентам Семена Петровича. Недавно я встретил Андросова. Он теперь работает начальником следственного отдела прокуратуры области. Как и у каждого из нас, у него имеются, понятно, не только благодарности. Однако среди выговоров нет ни одного за пренебрежение профилактической работой… Ни одного, если не считать, конечно, вынесенного тогда Борисовым.
Нет взысканий за пренебрежение профилактикой и у Фролова.
Вместе с Николаем Николаевичем мы просматриваем документы в папках, на которых написано: «Представления о принятии мер по устранению причин и условий, способствующих совершению преступлений». С 1967 по 1973 год.
«Мною, старшим следователем при прокуроре области Н.Н.Фроловым, закончено расследование уголовного дела Э 57, возбуждённое по факту преступных злоупотреблений в межрайонной конторе по заготовке скота. Привлечённые в качестве обвиняемых бывший управляющий конторой Ямпольский Г.П., старший бухгалтер Петренко В.М. и другие за последние два года расхитили государственные денежные средства на общую сумму 87 тысяч рублей.
Указанные лица присваивали деньги путём выписки фиктивных квитанций на скот, который не сдавался…
Совершению злоупотреблений способствовали следующие обстоятельства…
Прошу:
1. Принять меры к устранению указанных недостатков в бухгалтерском учёте…
2. Упорядочить хранение и учёт бланков строгой отчётности.
3. Рассмотреть вопрос о подборе кадров ревизионного аппарата…»
«…Мною, следователем по особо важным делам при прокуроре республики Н.Н.Фроловым, закончено расследование по уголовному делу Э…
Установлено, что убийство Б.Ц.Авдеева произошло при следующих обстоятельствах…
Преступлению способствовало…
В соответствии со статьёй 140 Уголовно-процессуального кодекса прошу не позднее месячного срока обсудить настоящее представление и о принятых мерах мне сообщить».
К каждому представлению приложены документы – выписки из актов экспертиз, протоколов.
– А вот это – записи показаний обвиняемых, – говорит Николай Николаевич. – В процессе следствия я часто слышу любопытные признания. Не все в них, конечно, следует принимать за чистую монету: ведь каждый преступник, вольно или невольно, пытается обелить себя, свалить вину на других, отыскать причину своего падения в объективных обстоятельствах, в поведении окружающих, в обстановке. Но полностью игнорировать подобные исповеди тоже нельзя. Кое-что из них легло в основу тех документов, которые я направлял в различные организации для устранения условий, способствовавших преступлению. Возьмите, например, вот эти стенограммы. Два монолога в кабинете следователя… Разве они не дают некоторого представления о психологических пружинах преступления, об обстановке, которая ему благоприятствовала, об условиях, способствовавших падению? Мне кажется, что эти стенограммы способны заинтересовать не только криминалиста, но и социолога, писателя – любого человека, стремящегося разобраться в жизненных ситуациях, послуживших толчком к преступлению, в сложном переплетении мотивов, причин, следствий.
Прочитав предложенные нам стенограммы, мы не могли не согласиться с Николаем Николаевичем. Да, они заслуживают того, чтобы их здесь привести.
Итак, две исповеди, два монолога в кабинете следователя.
ПЕРВЫЙ МОНОЛОГ
Вот вы говорите: факты – вещь упрямая, с ними не поспоришь. А я и не спорю. Отспорилась… И все же факты что руль: их и налево можно повернуть, и направо. Все от шофёра зависит, на то он и шофёр.
Верьте не верьте, а глупо все получилось. Ведь когда меня из колонии выпустили, не думала, что по-новой пойду. И когда на завод нанималась, с открытой душой шла. Очень я тогда боялась, что меня на работу в бухгалтерию не возьмут. Сами знаете, инструкции всякие, то да се. А прочла приказ о зачислении – чуть в присядку не пошла, так обрадовалась.
Оклад мне тогда восемьдесят рублей определили, да ещё премии за перевыполнение плана. Легко на сердце: петь не будешь, а жить можно. И питаться, и одеваться, и детишек в порядке держать – все можно. А мне большего и не требовалось. «Не прогадали, думаю, что доверились мне. Жалеть не будете, вся на работе выложусь, без остатка». Смешно, верно? А между тем так оно и было. Работала я первое время так, что сама себе удивлялась. Все завалы расчистила, раньше восьми-девяти вечера домой не возвращалась. Потому мне и обидно было, что другие халтурят. Ну, кто другие? Главный бухгалтер Самаев Пётр Петрович, начальник финансового отдела Буринский, заведующая сектором сводного баланса Ольга Юрьевна… Лишь бы гудка дождаться, а там трава не расти. Да что я вам говорю? Сами, небось, не хуже меня знаете… Нет, я об этом не молчала. И на собрании профсоюзном об этом говорила, и Петру Петровичу с глазу на глаз. А толку? Правда, профгрупорг за критику меня поблагодарил, а Пётр Петрович на собрании покаянную речь произнёс. Дескать, к голосу масс надо прислушиваться, а критику снизу учитывать. В общем, много чего говорил, а потом вызвал меня к себе в кабинет и по мозгам дал. «Ты брось, говорит, руководство подсиживать. Мы тебя пожалели, взяли, а ты вместо благодарности нагадить норовишь. Бухгалтерия не завком, тут за длинный язык грамот не дают. Так что лучше помалкивай».
Что я ему могла ответить? Спасибо за науку, учту. А сама думаю: «Ты меня проучил, а я тебя почище проучу. Так проучу, что на пенсию выйдешь, а вспоминать будешь».
Как проучить хотела? А вот так. У меня подруга есть одна, ну не то чтоб подруга, а ещё в школе вместе учились, на одной парте сидели два года. Когда меня судили, она отшатнулась, а потом, уже после отсидки, встретились мы с ней на улице; тары-бары, растабары, слово за слово – опять вроде дружба наладилась. То она ко мне забежит, то я к ней. Хотя с мужем своим меня и не знакомила, но отношения поддерживала… А зачем вам её имя? Не хочу её грязью заляпывать. Она к моему делу такое же касательство имеет, как я к солнечному затмению. Вот она мне как-то и рассказала, как они своего прораба в лужу посадили. Он, как и наш Пётр Петрович, все бумажки не глядя подписывал. Ну, ему и подсунули бумажечку: «Настоящим свидетельствую, что являюсь бюрократом и меня надо выгнать с работы в три шеи». Он подмахнул, да ещё дату проставил. Да… Я и задумала что-нибудь такое с Петром Петровичем сделать. Хотя я в секторе сводного баланса бухгалтером работала, но выполняла и кассирские обязанности. Через меня многие операции проходили: все, что другим было лень, на меня сбрасывали. Занималась я и стипендиями, которые завод наш студентам платил. Ну, тем, что по направлению отдела кадров в разных высших учебных заведениях обучались. Я выписывала платёжные поручения, по которым деньги перечислялись банком со счета завода на счёт почтамта. К этим стипендиям прикладывался список получателей по форме Э 103. Ну, значит, кому какая стипендия положена. Одному, допустим, сорок рублей, другому – пятьдесят, больше не платили. Вот в этот список я и включила свою фамилию, специально первой её поставила, а стипендию себе выписала не в сорок, не в пятьдесят рублей, как другим, а в двести пятьдесят, тоже из озорства. Сделала так и понесла платёжное поручение вместе со списком к главному бухгалтеру. Поставил он свою закорючку и спрашивает: «Все?» – «Все». «Тогда, – говорит, – я на совещание поехал». А никакого совещания и не было. Просто он всегда так говорил, когда домой после обеда отправлялся. Все об этом знали. Поспит часок, а потом на своём огороде копается. Такая меня злость разобрала, вот даже сейчас вспоминаю и то трясусь. Кажется, радоваться должна была, что все гладко получилось, как задумала, а злюсь. Вот и пойми: не только в других, но и в себе человек разобраться не может. Подхожу к нему и говорю: «Вы хоть бы, – говорю, – просмотрели, что я составила. Ведь документы денежные». «Некогда, – говорит, – дорогая». И ушёл. «Ладно, – думаю, – „дорогой“, ты у меня попляшешь!»
