Ольга Хмельницкая - Все без ума от Евы
Копейкин опешил.
– Да, – сказал он после небольшой паузы. – Но я не понимаю, к чему…
– Мы просто прорабатываем все версии, – ответил Чабрецов.
Леонид Николаевич рассмеялся.
– Я не думаю, что предки Юдина были среди фашистских прихвостней, из-за которых погибли мои родители, – сказал он, – к тому же Вася по своей сути демократ и либерал. Я понимаю, что у вас нет версий, но уверяю вас, к событиям Второй мировой войны все происходящее отношения не имеет.
– А к чему имеет? – спросил Денис.
Копейкин подался вперед.
– Я много думал об этом, – тихо сказал он, – и подозреваю, что Васю могли похитить для того, чтобы он решил террористам какую-то научную проблему. Его поместят в секретную подземную лабораторию и поставят перед ним задачу. Юдин ее решит, после чего его убьют. Ведь не секрет, что наш прибор, тот самый, что Вася все время носил с собой, может использоваться для наведения на цель ракет с ядерными боеголовками. Мы разрабатывали этот прибор исключительно для мирного применения, но переделать его для военных целей совсем нетрудно.
«Система наведения крылатых ракет, – подумал про себя полковник, – вот оно что! Что же вы все раньше молчали! Еще этого нам не хватало!»
Денис посмотрел на лист бумаги, лежащий на столе.
Маргарита Захарова, Алена Сичкарь, Даша Гусева, Леонид Николаевич Копейкин, Алексей Михайлович Белобородов. Кто-то из них.
– Спасибо, – сказал полковник профессору, – вы нам помогли.
– Если я что-то еще вспомню, сразу скажу, – сказал Копейкин и вышел.
Его проводило молчание.
Несколько секунд Чабрецов, Рязанцев и Ева просто сидели за столом и молчали, глядя на список.
– Что такое «ВА»? – спросил Владимир Евгеньевич, подтягивая к себе листок. – Точно «варенье»? Или «Вася»? Или что-то другое?
Полковник тяжело вздохнул и позвонил маме Касьянова. Он испытывал перед Валентиной Петровной большое и острое чувство вины – Рязанцев не исключал, что отравление Степана было связано с его согласием помочь ФСБ.
– Да, – прошелестел в трубке горестный женский голос.
– Валентина Петровна, – сказал Рязанцев, – я звоню узнать, как себя чувствует ваш сын.
– Он в коме, – коротко ответила Касьянова, начиная плакать, – у него слабые почки, и ему ничего нельзя давать из-за этого, никаких лекарств!
– Он в коме, – пояснил полковник, завершив разговор. – Степан нам ничем сейчас не поможет. Он хотел нам что-то сказать и написал две буквы. Это все, что у нас есть. Где этот лист?
Ева пошарила по карманам и вытащила мятый листок.
– Да. Это «ВА», – сказал Чабрецов.
В дверь постучали. Вошла Жанна.
– Крысиный яд, – сказала криминалист. У нее был такой довольный вид, словно она обнаружила в банке не отраву, а цветочный нектар.
– Много яда? – спросил Рязанцев.
Жанна пожала плечами.
– Следы. Банку же вымыли, – сказала она.
– А отпечатки?
– Даже не искали. Сто процентов – на ней есть отпечатки всего отдела, – сказала Егорова, светски улыбаясь. – Мы только можем попытаться выяснить, где покупали этот яд, какой он марки и где изготовлен. Но результаты будут только через неделю, и то при самом благоприятном раскладе. Я прямо сейчас этим займусь.
– Спасибо, Жанна, – сказал Чабрецов, – пожалуйста, посмотри на эти буквы. Что это?
– «ЗА», – тут же ответила Егорова. – А может быть, «РА».
Лица у Чабрецова, Рязанцева и Евы вытянулись.
– Мы думали, что это «ВА», – сказал Рязанцев.
– Может быть, и «ВА», – согласилась Жанна, – но не забывайте, что рукописное «А» бывает похожа на «Д», и наоборот. Не исключено, что это даже не «А», а «Л», а палочка появилась потому, что рука писавшего дрогнула.
– Это именно «ВА», – не согласилась Ева.
– Все-таки «ЗА», – покачал головой Чабрецов. – Это может быть указанием на место, где искать улику. Например, «за шкафом».
– Или указание на имя. Я имею в виду Захарову.
– Это его подруга. Вряд ли он стал бы показывать на нее пальцем, – не согласился Рязанцев.
– Не надо считать Степана идиотом, – сказала Ева. – Он мог подозревать, что у Маргариты имеются меркантильные интересы. В частности, я думаю, что Захарова планировала женить Касьянова на себе, а потом дождаться его смерти и получить ООО «Лючок» в наследство. К слову, кроме фирмы, у Степана есть две машины и дом за городом, он показывал мне фотографии. Я верю в любовь, но подозреваю, что серьезно больной мужчина-импотент, который каждый час звонит своей маме, мог привлечь женщину прежде всего своим хорошим материальным положением.
– Это неважно, они в любом случае еще не женаты, Захаровой пока ничего не светит, – пожал плечами Чабрецов, – имейте также в виду, что в случае кончины Степана Маргарите не на что стало бы содержать своего молодого любовника-студента.
– Я думаю, – протянул Рязанцев, – что Степан мог действительно указывать на свою подругу, но не как на виновную в чем-то, а как на человека, который сидел рядом с ним и видел и слышал то же самое, что и он, Касьянов. Маргарита – не виновная, а свидетель. Возможно, именно это и хотел сказать нам Степан.
– И все-таки, вероятнее всего, он хотел написать «ВАРЕНЬЕ», – не согласилась Ева. – Хотел всех предупредить.
– Да. Но к тому моменту варенье уже закончилось. Именно Касьянов его и съел, – покачал головой Чабрецов.
– Давайте поговорим с Захаровой, – предложил Рязанцев. – Может, она ответит на наши вопросы.
Минуту спустя Маргарита вошла в лабораторию.
Захарова сидела на стуле и тяжело дышала. Видно было, что она нервничает и боится, что ее откровенность обернется против нее же.
– Скажите, – обратился к Маргарите Чабрецов, – почему Степан, когда ему стало плохо и он уже не мог говорить, написал на салфетке ваше имя?
Женщина выпучила глаза. У нее было красивое лицо, только нос, пожалуй, был чуть-чуть длинноват и костюм выглядел излишне консервативным, как у школьного завуча. Трудно было поверить, что эта женщина средних лет, одетая в глухой свитер, имеет двух любовников и крутит интриги.
– Да? Написал мое имя? – переспросила она. – Интересно. Может, он хотел успеть написать завещание? То есть, – смутилась Маргарита, – я предполагаю, что…
– Ага, – устало сказал Чабрецов, – вы надеялись попасть в завещание Степана, ожидая, что он скоро умрет? Вы же знали, что он проходит диализ, да?
– По закону, – отрезала Захарова, – все досталось бы его маме.
Ее лицо стало каменным.
– А может быть, Маргарита надеялась, – невозмутимо сказал полковник, – что Валентина Петровна ненадолго переживет любимого сына. Не исключено также, что госпожа Захарова надеялась ускорить процесс отхода Касьяновых в мир иной.
Лицо Захаровой покрылось алыми пятнами.
– Что за чушь! – воскликнула она. – Да, у меня был в этом свой интерес. Но я не настолько беспринципна, чтобы… чтобы…
Ее голос сорвался.
– Зато потом бы вы зажили припеваючи с вашим молодым любовником, – подсказал Чабрецов. – Разве не так?
– Не так! – закричала Маргарита.
По ее лицу потекли слезы. Капли промыли на коже дорожки, и стало видно, что лицо Захаровой покрыто толстым слоем тонального крема и пудры.
– Я думаю, вы что-то недоговариваете, – сказал Рязанцев, и голос его прозвучал обманчиво мягко, – ваш юный дружок поставил вам ультиматум? Ему надоело, что вы просто даете ему деньги? Он захотел жить по-царски? В доме за городом, кататься на двух машинах и управлять фирмой по производству пластиковых канализационных люков? И поэтому он попросил вас поторопить Степана в деле перехода в мир иной? Не так ли?
Маргариту била дрожь.
– Не так, – сказала она, – честное слово! Это не так.
– А что, – улыбнулся Чабрецов, – получилось очень удобно. Мы все подумали, что отравление Степана связано с Юдиным. А оказалось, что на самом деле эти преступления никак не связаны. Просто Маргарита решила воспользоваться ситуацией.
Захарова тем временем перестала рыдать и постаралась взять себя в руки.
– Ну что вы такое говорите, – прохрипела она, – за кого вы меня держите? Я бы никогда не смогла убить человека, тем более – Степана! Мне каждый раз было стыдно, когда он давал мне деньги или что-то дарил. И уж тем более мне было тысячекратно стыдно, когда я отдавала деньги Георгию.
Она сделала паузу.
– Я не рассматривала Георгия в качестве партнера для брака, – добавила она.
– Я так понимаю, – сказал полковник, – что ваш молодой друг значил для вас довольно много. И это свидетельствует не в вашу пользу. Поскольку это значит, что Степан вполне мог стать для ваших чувств… разменной монетой.
В комнате становилось душно. Ева встала и распахнула форточку. В лабораторию ворвался холодный ветер.
– Мне было жаль Степана, – призналась Маргарита. – Я пыталась по мере сил скрасить его жизнь.
– Я думаю, вы выдаете желаемое за действительное, – сказал полковник, взглядом поблагодарив супругу за открытое окно. – Степан – не объект для жалости. Да, у него проблемы со здоровьем, но он вовсе не инвалид. У него бизнес, активная жизнь, дом, любимая мать. Я не думаю, что вы на самом деле пытались ему что-то там скрасить. Скажите честно, что вы пользовались им, тянули из него деньги, а он верил, что вы им искренне интересуетесь.
