Сергей Валяев - Топ-модель
После чего мы на скорую руку вымываем посуду и начинаем быстрые сборы. На личико — скромный бодренький макияж, на тело — трусики, джинсики и маечку, на руку — серебряные часики, на ноги — кроссовки. Настроение прекрасное, как московское утро за окном.
— Ишь ты, амазонка, — говорит с завистью Женя. — На тебя мешок надень — и будет все равно классно.
— Я не виновата, — самодовольно хмыкаю, — природа.
От удовольствия жизни двигаюсь по коридору спортивным шагом: раз-два-три — йоп-чаги, три-два-один — йоп-чаги! Кто готов рискнуть своим здоровьем, подходи!..
— Машка, прекрати бить стены ногами, — требует сестра и выражает сожаление, что подобный кураж у неё отсутствует. — Счастливый ты человек, Маруська.
— Ты тоже счастлива, — смеюсь я. — Только этого не знаешь.
— Да? — поднимает брови Евгения. — Сейчас проверим наше цыганское счастье, — звенит ключами, как колокольчиком.
Я отщелкиваю замок у двери, открываю её, делаю шаг на полутемную лестничную клетку и наступаю на…
Толком ещё не поняв, что оказалось под моей ногой, слышу пронзительный вопль, а, услышав его, вдруг с удивлением осознаю — кричу-то я! Но почему так кричу — некрасиво и пронзительно? Ведь так никогда раньше не кричала.
Такое впечатление, что нечто липкое, темное и омерзительное проникло в меня, когда я сделала шаг на эту лестничную клетку.
— Маша! Что такое?! — испуганный голос двоюродной сестры. — Что с тобой?!
Входная дверь распахивается, и в утреннем свете я вижу… дохлую кошку. Мертвую кошку. Черную кошку. С багровым предсмертным оскалом. С биркой на шее.
Я чувствую, как мохнатая суть безжизненного животного проникает в мои здоровые клетки, в мою энергичную кровь, в мои чистые помыслы.
— Спокойно-спокойно, — слышу голос Евгении. — Какие-нибудь пацаны, черт… — наклонившись, накрывает кошку тряпкой. — Уберу сейчас.
— Фу ты, — прихожу в себя. — Не знаю, почему так испугалась?
— Да уж, орала, как резаная.
Я с виноватой улыбкой наблюдаю, как Женя относит дохлятину к мусоропроводу. Действительно, что со мной? Испугалась? Странно? Я же ничего и никого не боюсь? Может, показалось, что наступаю на живое? Вроде нет? Тогда почему такая нелепая и неожиданная даже для меня самой реакция?
На лестничном марше лязгает железо о железо — и я понимаю, что тему можно закрыть. Дохлая кошка выброшена вон из моей живой жизни, и можно об этом случае забыть? Забыть?
— А что там, на бирке, было написано? — спрашиваю, когда мы с Женей, спускаемся в лифте. — Там ведь что-то было нацарапано?
Сестра смотрит на меня странным взглядом — испытующим взглядом, словно проверяя мое общее состояние, потом решает ответить, и отвечает, и я понимаю, что, сделав шаг на полутемную лестничную клетку, я совершила шаг в больной и опасный мир, где нет пощады никому.
Что же ответила Евгения? Она проговорила спокойным и будничным голосом, будто мы болтали о погоде, она сказала:
— Там было написано: «Маша».
— Маша? — переспросила я.
— Да, — подтвердила. — Наверное, так звали кошку?
И так зовут меня, — напомнила я.
У тебя разве есть враги? — удивляется сестра.
Нет, — неуверенно отвечаю и задумываюсь.
… Поездка по утреннему городу немного отвлекла меня от неприятного происшествия. Евгения крутила руль профессионально, но нервно и казалось, что мы или врежемся в столб, или задавим какую-нибудь мелкую пенсионную старушку, или, хуже того, поцарапаем джип какого-нибудь высокопоставленного чиновника, похожего, скажем, на лысую вошь. К счастью, столбы мелькали, старушки живенько перебегали, а правительственные авто с волоокими вошами гоняли по другим дорогам.
Я смотрела на столицу глазами туристки и получала удовольствие. Помпезные старые здания, современные башни из стекла и бетона, широкие проспекты, забитые транспортом, толпы спешащих людей, витрины магазинов, гигантские памятники, похожие на вешки азиатской истории, напряженный гул, похожий на морской, — все это было пронизано мощной энергией созидательной жизни. И я чувствовала эту клокочущую жизнь, и желала находиться в её эпицентре.
Солнечный ветер в лицо смял и практически уничтожил омерзительное чувство страха, которое возникло на полутемной лестничной клетке. Это недавнее прошлое казалось кошмарным сном, не более того. С каждой минутой нашей поездки страх размывался, как песок от ударов волн, пока вовсе не исчез. Разумеется, мы с Евгенией обсудили это гадкое происшествие, и пришли к выводу, что некто то ли грязно шутит, то ли все это случайность.
— А может, ты все-таки кого-то обидела, Маша? — спросила Женя Смертельно.
— Кого?
— Какую-нибудь топ-модель. Начинающую.
— Лягнула одну, помнишь, я говорила, — сказала. — Но так все делают.
— Что делают?
— Лягаются.
— Лягаются только лошади, — усмехнулась сестра.
— А топ-модели те же лошади, — глупо парировала.
— Лошади, — передразнила Женя. — А от дохлой кошки такие визги.
— «Визги»… — обиделась.
И хотела рассказать о своих неприятных ощущениях, когда темная лохматая суть заполнив мою душу, заставила вдруг вспомнить случай из недалекого дивноморского прошлого, когда я вынуждена была применить тот злосчастный йоп-чаги, из-за которого голова противника, чуть-чуть не лопнула, как астраханский переспелый арбуз, да передумала, вовремя осознав, что сестра бы меня не поняла.
На этом обсуждение мелкого происшествия закончилось — и я, подставив лицо под солнечный ветер, врывающийся в машину, принялась очищаться от невнятной нечисти.
Когда наша вольвистая колымыга вырвалась из пут Садового кольца и помчалась по широкому Ленинскому проспекту, я почувствовала, будто нахожусь на легкой и свободной волне, которая мчит меня на теплую отмель залива, облитую золотом нашей дневной звезды. Оказаться бы сейчас на прокаленном рыжем песочке, валяться на нем, как плод манго, и ни о чем не думать.
Нет, «манговая» жизнь, наверное, не по мне — не хочется быть просто красивым растением, я должна обрести себя. Если кто-то сознательно решил «обломать» меня, то готова бороться. Я слишком расслабилась, посчитав, что успех и удача сами падут к моим ногам. Нет, пока под моими ногами дохлые кошки…
— Скоро подъезжаем, — говорит Евгения, тем самым, отвлекая меня от самой себя.
— Красиво здесь, — говорю, глядя на лесные массивы, насыщенные влажным малахитовым цветом.
— Красиво, как в сказке, — соглашается сестра.
Потом наш автомобильчик съезжает на бетонное полотно, пропадающее в елях. Я вдыхаю их смолистый запах и смеюсь: маскировочка, хотя такое подозрение, что агенты НАТО так и ползают меж деревьев.
— Веселишься, — на это говорит Женя. — А дело серьезное.
— Какое дело?
— Научиться себя защищать.
От её слов у меня почему-то пропадает желание шутить. Между тем наша машина подкатывает к воротам, у которых стоит будочка, выкрашенная в зеленый защитный цвет. Из неё выходит щеголеватый офицер с лицом спивающегося сапожника.
— Заблудились, дамочки? — смотрит с добрым рабоче-крестьянским прищуром.
— Мы на стрельбище, — говорит Женя и отмахивает какой-то книжечкой цвета бордо.
Офицер искренне удивляется, глядя в удостоверение, потом козыряет и после несколько секунд ворота автоматически открываются: путь свободен, и мы въезжаем на запретную территорию, огороженную высоким бетонным забором, поверх коей вьется колючая проволока.
— А что ты ему показала? — интересуюсь.
— Что надо, — улыбается Евгения. — Какая же ты любопытная, Маруся.
— Только не говори, что ты агент национальной безопасности?
— Я лучше помолчу.
— Колючая проволока, — замечаю нелогично.
— Ага. Анекдот по теме, — отвечает сестра и рассказывает: — «Попадает на небо душа. Испуганно по сторонам: „Ой-ой, где это я?“ „В раю“, слышится голос ангела. „А почему вокруг концентрационная проволока?“, удивляется душа. „Р-р-разговорчики в раю!“
Я смеюсь: хороший анекдот, значит мы в раю? Почти, отвечает Женя и тормозит „Вольво“ на стоянке, где находится ещё автомобилей двадцать.
— Ой, — говорю. — А эту машинку я знаю, — указываю на ржавую малолитражку, рядом с которой мы остановились.
— Не удивительно, — отвечает Евгения. — Это драндулето сестер Миненковых.
Я открываю рот от удивления: Миненковы? Какая сила их сюда загнала? Вид у меня крайне дурацкий — и сестра жалеет меня, объясняя, что сестры Алла и Галя являются штатными сотрудницами ЧОПа, то бишь Частного Охранного Предприятия „Грант“. Это сообщение подвергает меня в шок — не может быть, какой ещё ЧОП?
— Почему же не может быть? — удивляется Женя. — Это такая же работа, как работа ткачихи, продавщицы, санитарки. Разреши не продолжать список.
