Эрл Гарднер - Суд последней надежды
Спустя несколько месяцев я приехал к нему. Я увидел высохшего под солнцем пустыни жилистого человека, мускулы которого канатами вырисовывались под кожей, всецело занятого строительством дамбы, которая будет удерживать талые воды и ливневые потоки, столь редкие и столь ценные в пустыне.
Билл выворачивал рычагом и оттаскивал в сторону с помощью блоков и канатов огромные валуны, справляться с которыми было бы не под силу и более молодому человеку; работал он один, ни к кому не обращаясь за помощью; медленно, напрягая все силы, он начинал восстанавливать свое хозяйство, обеспечивая себе запасы воды, зарабатывая на жизнь для семьи и надеясь, что у него появятся средства снова завести стадо коров.
И он был неподдельно весел. Он был слишком занят, чтобы гневаться или сокрушаться. Он был полон замыслов и планов на будущее, и даже понимая, что у него осталось не так много времени, он не позволял сомнениям посещать себя.
Единственное, на что он смело мог рассчитывать, были его две руки. Больше ему ничего не было нужно. Билл не привык, чтобы кто-то на него работал. Он хотел все делать сам. Из него ключом били замыслы и идеи. У него загорались глаза, когда он говорил, сколько воды будет в его распоряжении, когда он окончательно завершит плотину. Только недавно он заложил пару новых шурфов, на которые крепко рассчитывает, но больше всего он хочет снова заниматься скотиной.
В промежутках Билл рубил и заготавливал лес, который должен будет обеспечить теплом его семью в зимние месяцы, — а найти подходящий лес в пустыне не так просто. Он жег уголь, зарабатывая на жизнь, платил налоги и, отбрасывая в сторону мысли, что его силы не беспредельны, принялся возводить новый курятник.
Становилось теплее и легче на душе, когда, встречался с такой несокрушимой уверенностью в себе. Становилось как-то легче жить, когда видел семидесятилетнего человека, который строил планы на будущее с энтузиазмом юноши.
При посещении его невольно возникали в воображении картины бытия первых поселенцев-пионеров, характер которых закаливался каждодневными испытаниями. Эти люди полагались только на себя, потому что ничего иного им не оставалось. Взывать к помощи им было не к кому. Они вели непрестанную борьбу с окружающим миром, даже из неудач извлекая уроки и добиваясь успеха.
Тем же, кому не удавалось справляться с трудностями, приходилось смиряться. Те, кто выше всего на свете ценили свою упрямую независимость, формировали национальный характер.
Билл Кьюз не пытался обманывать сам себя. Он знал, что ему минуло семьдесят лет. Он понимал, что времени у него осталось немного. Поэтому он и работал не покладая рук. Он воевал с опадающими листками календаря. Он старался опередить бег времени и не испытывал ни малейших сомнений, что ему удастся это сделать. Он просто не допускал и мыслей о неудаче.
Единственное, что волновало Билла и окрашивало горечью его дни, было то, что национальная служба парков сменила традиционное название «Панорама Кьюза» на «Салтонскую панораму».
Он первым обосновался тут. Он открыл эту часть пустыни до того, как горожане вообще узнали о ее существовании. Он дал свое имя этим просторам, и картографы помещали его на картах. А теперь государство решило лишить его права и назвало эти места «Салтонской панорамой».
Биллу это не нравилось.
Но огорчение не повлияло на образ его жизни. Он неустанно занимался своими делами, неутомимостью напоминая белку на дереве. Вы можете говорить о Билле Кьюзе все что хотите и, учитывая официальное отношение к нему, Билла можно воспринимать с разных точек зрения, но одно не подлежало сомнению: Билл Кьюз был настоящий человек на своем месте.
5
К тому времени дела шли к нам густым потоком. Суд Последней Надежды начал привлекать внимание в масштабах всей страны.
Я уже говорил, что журнал предполагал создать для себя группы профессионалов, которые не нуждались в личной популярности. Из этого не вытекает, что работа, которую мы делали, тоже не нуждалась в популярности, что мы не стремились к ней и не хотели ее обрести.
В сущности, идея, на которой строился Суд Последней Надежды, заключалась в том, что никто из выборных лиц, начиная от губернатора и до самого низа, не может оставаться равнодушным к силе общественного мнения и что единственное влияние, которое журнал может пускать в ход, — это обоснованное общественное мнение, и стараниями журнала оно превращается в действенную силу. Ее и представлял Суд Последней Надежды.
Теоретически он, конечно, должен был стать спасением для всех неправильно осужденных, но для человека без средств, попавшего под жернова власти, спасение это носило, главным образом, теоретический характер.
Кто может взять на себя заботу определить, действительно ли человек неправильно осужден?
Конечно же, не лично губернатор.
Губернаторы в наши дни — предельно занятые чиновники. Каждая минута их времени посвящена разрешению тысячи и одной проблемы. Они не могут утруждать себя изысканиями, в самом ли деле этот безденежный бедняга, сидящий в тюрьме, невиновен.
Так что этими делами занимаются, главным образом, его советники.
В некоторых штатах отделы, занимающиеся вопросами помилования, автоматически отбрасывают прошения о нем, давая губернатору соответствующие «рекомендации». В других штатах те же самые чиновники, которые составляют отдел судебных дел и помилований, входят в состав советников губернатора, который, конечно же, прислушивается к их точке зрения.
В силу неизменности человеческой натуры многие чиновники с раздражением воспринимают факты, когда заключенный обращается с просьбой о помиловании непосредственно к губернатору, ибо им кажется, что он хочет «прыгнуть через голову».
Такое отношение не носит всеобщего характера, но тем не менее оно существует. Довольно часто работники отдела по делам помилования, которые также входят в состав советников губернатора, придерживаются такой точки зрения: «Если бы мы считали, что этот человек невиновен, мы бы его освободили уже давным-давно. Если бы мы решили, что он не представляет опасности для общества, мы бы условно освободили его. Но ему было отказано в прошении об условном освобождении. А теперь он пытается получить помилование. Он хочет перепрыгнуть через наши головы».
Есть стойкая тенденция отвергать все прошения, давая людям понять, что им надлежит «быть там, где им надлежит быть».
Но даже там, где такой тенденции не придерживаются, отдел по условно-досрочному освобождению предельно перегружен работой. У его работников нет возможности снова открывать дело и заслушивать все свидетельства, да они к этому и не стремятся. Они чувствуют, и возможно не без оснований, что как только они допустят возможность переоценки фактов, то будут завалены заявлениями.
Необходимо учитывать, что человеку, отбываютему свой срок, нечего терять, а приобрести он может многое, если будет продолжать свои усилия, непрестанно обращаясь в самые разные инстанции с просьбой сократить срок заключения. Это вполне понятно.
Так что работы таким отделам более чем хватает. Тюрьмы набиты так, что трещат по всем швам. Стоимость работ по обеспечению надежной системы безопасности все растет. С точки зрения экономики просто невозможно достаточно быстро строить новые тюрьмы, чтобы принять возрастающий поток заключенных.
Давайте возьмем самый обыкновенный случай — после пяти дней заседания жюри присяжных осудило человека. Протокол судебного заседания составляет семьсот страниц. Кому под силу осилить такой труд? Тем, кто занимается вопросами условного освобождения?
Не будем наивными.
Если даже кто-то одолеет протокол и выяснит, что в ходе суда была допущена ошибка, что с ней делать?
Так что отделы по условному освобождению в основном умывают руки, говоря: «Человек считается невиновным, пока не доказана его вина. Когда он признан виновным, он считается таковым, пока не докажет обратного».
Но как человек может доказать свою невиновность?
Порой этому способствуют случайные обстоятельства. Бывает, что кто-то другой признается в совершенном преступлении. Может быть, основной свидетель обвинения на смертном ложе признается, что обманул суд, стремясь посадить в тюрьму такого-то и такого-то. Такие случаи в самом деле бывают.
И что дальше?
Во многих случаях прокурор просто постарается не обратить внимания на такое признание. Поверить в его истинность означает тем самым признать, что он, обвинитель, отправил за решетку невиновного человека.
Конечно, он может обосновать свою позицию словами, что «нельзя подрывать доверие общества к суду», он на самом деле может считать, что признание это носит ложный характер. Ему платят за то, чтобы он так думал. И многим прокурорам не составляет большого труда убедить себя в собственной правоте.
