Анна Малышева - Тело в шляпе
— Вы всерьез полагаете, что идеологически сильные типы не могут пойти на убийство?
— Типы… Что ж вы о них так грубо? Зачем им убивать? Было бы зачем. А так… Нет, никто из наших не мог. Кто?
— Мне тоже страшно интересно. Может быть, кто-нибудь из ваших… приятелей, с которым вы, ну, как с Гарцевым?
— А они не возражали. Нет, мне трудно вам это объяснить. У нас не принято было разрушать семьи, отбивать мальчиков, а так-то — что плохого?
— Вы говорили кому-то, что собираетесь на встречу с Гарцевым? — строго спросил оперуполномоченный.
— Нет, только маме перед отъездом. Она спросила: "Ты куда?", я сказала: "К Роме".
— А ваша мама могла кому-нибудь об этом сказать?
— Вряд ли. Спросите ее. Но все равно она не знала, где мы встречаемся.
"Действительно, — подумал Василий. — Она права".
— Хорошо, давайте, Оля, попробуем зайти с другого боку. Вы ведь хорошо знали Гарцева?.
— Да откуда? Обыкновенно.
— Ладно, вы его знали обыкновенно. Он не говорил вам, что чего-то боится, что кто-то ему угрожает? Неприятности, опасения?
— Да что, мы с ним разговаривали, что ли? Нет, никто не угрожал, он не говорил. Нормальный был, веселый. Только жениться не очень хотел, так за это ж не убивают. За это он только от Люси получал затрещины. К тому же он все равно женился бы, а кому какое дело- хотел, не хотел. Главное — результат.
— А почему собрался жениться, если не хотел? — задал сыщик последний вопрос.
— А кто его знает. Решил, наверное, что пора. Тридцать пять уже. Не знаю, я не спрашивала. Ой, можно я Люсе позвоню? Вы извините.
— Конечно.
Оля бросилась к телефону и набрала номер.
— Люсечка, — сказала она нарочито противным голосом, — представь, никто меня не арестовал. Да. Да. И даже не собирались. Им твои идиотские рассказы (Оля посмотрела на Василия виновато-умоляюще) только мешают. Отвлекаешь людей от работы. Да. Да, представь себе. Просили передать, чтоб ты им больше не мешала.
Василий посмотрел на Олю со всей возможной строгостью, хотя где-то в чем-то был ей даже благодарен. Лишенный возможности оценить на словах вклад прекрасной Люси в расследование убийств, он с удовольствием спрятался за спиной девушки Оли, которая продолжала мстительно тараторить:
— Кстати, Люсечка, я вынуждена была все рассказать про тебя товарищу капитану, и он был потрясен, просто потрясен. Он та-ак удивился. Что — все? Ну, все. Да. Да. Да. Да, и это. А что бы ты хотела? На допросе люди обязаны говорить правду, а допрос этот ты мне сама устроила. Кстати, — это уже относилось к Василию, — спросите мою маму, она сказала, что Рома звонил в тот день, и она говорит, что он был расстроен.
Не дослушав столь милый его сердцу телефонный разговор, Василий отправился к маме в соседнюю комнату. Олина мама, похоже, была не совсем в курсе образа жизни своей дочери. Гарце-ва она, во всяком случае, воспринимала почти как Олиного жениха.
— Это была бы такая хорошая партия, — сообщила она сыщику томным голосом. — Солидный человек, при деньгах, старше Олечки. И вот как… — она вздохнула.
— Оля говорила, он был чем-то расстроен.
— Да. Позвонил, позвал Олю, я сказала, что она уже уехала к нему, а он так взволнованно, так печально говорит: "Давно?", я говорю: "Только что".
Как бы кстати оказалась эта информация, если бы высвечивалось самоубийство. А так — оперуполномоченный решил, что плохое настроение потерпевшего ни убавить, ни прибавить ясности не может.
— Всего доброго, спасибо.
— До свидания. Оля, проводи гостя!
Но Оля вцепилась в Люсю мертвой хваткой и не собиралась, похоже, разжимать челюстей до полной Люсиной капитуляции.
Глава 21. ВАСИЛИЙ
Лето — хорошее время в смысле студентов-практикантов, и МУР никогда не отказывался от дармовой, хотя и малоквалифицированной рабочей силы. Одного практиканта Василий послал присматривать за домом Сани, безо всякой опять же надежды, а другого — в лабораторию с письмами, присланными Кусяшкину. Сам капитан совсем уже собрался, устроившись поудобней, попить кофейку, как позвонил первый практикант, отбывший, как он сам выразился, "на задание" сорок минут назад.
— Василий Феликсович, сюда пришел мужчина.
— Куда?
— В квартиру номер 83..
— А как он туда попал?
— Через дверь.
— Ключами открыл?
— Да, ключом.
То, что ключами, а не отмычкой, Василия порадовало, потому что в Саниной сумке как раз ключей-то и не обнаружили.
— И что он там делает? — задал Василий идиотский вопрос, но это от растерянности — он просто не рассчитывал не только на такой быстрый результат, но и вообще ни на какой.
— Не знаю, — между тем добросовестно ответил практикант, — я же на лестнице его караулю, а он там, внутри.
— Еду! — заорал старший оперуполномоченный. — Если он соберется уходить, постарайся его отвлечь чем-нибудь, задержать.
— Понял. — Практикант обрадовался. Оно и понятно — дети еще, приключения любят.
Когда Василий подъехал к дому, в котором Саня снимала квартиру, практикант Миша мирно беседовал у подъезда с весьма странным типом, рыжим, лохматым и кривым.
Василий подал Мише знак, что можно клиента отпускать, и сам вяло побрел за ним. Проехав две остановки на трамвае, объект зашел в подъезд дома номер 6 по улице Роснина и открыл дверь квартиры номер 16. Пробыл он в квартире недолго, минуту, не больше, после чего проследовал на Другую сторону улицы, зашел в учреждение под названием «Прачечная» и вскоре вышел оттуда с большим увесистым свертком (сыщицкий инстинкт подсказал Василию, что в свертке постельное белье), после чего вернулся обратно в шестнадцатую квартиру.
Василий присвистнул от восхищения: хладнокровные нынче пошли похитители. Обыскал квартиру жертвы и прямехонько назад, к выполнению домашних обязанностей. Тем более что живет недалеко. Придется, пожалуй, побеседовать с ним.
Дверь была не заперта, так что нервировать хозяина квартиры звонками или стуком сыщику не пришлось. Рыжий сидел на кухне, перед ним на столе стояло несколько открытых консервных банок, как успел заметить оперуполномоченный, с весьма разнородным содержимым, и из каждой, соблюдая очередность, он вытаскивал по куску и отправлял в рот. Василию показалось, что Рыжий сегодня его не ждал. Но и не то чтобы очень удивился.
— Э-э, я тут немного, э-э, проголодался, знаете, — промямлил он, вроде как оправдываясь.
— Ничего-ничего, закусывайте, — великодушно разрешил капитан.
— Да я, собственно, уже… э-э, пойду, пожалуй, — сказал он, поднимаясь.
— Куда это? — сказано было в меру строго, то есть металла в голосе было ровно столько, чтобы
Рыжий сел обратно.
— Дела, — неопределенно ответил он.
— Дела подождут, — сказал Василий, — разговор есть.
Рыжий быстро и мелко закивал и скорчил рожу, которая должна была означать крайнюю заинтересованность.
— Вы здесь живете? — спросил опер. Рыжий оглянулся по сторонам, как бы вспоминая, здесь он живет или не здесь. И, придя к выводу, что живет он где-то в другом месте, отрицательно помотал головой.
— А что вы здесь делаете?
— А вам-то что?
О-о, как старший оперуполномоченный Коновалов не любил таких вопросов. И такого тона. А когда он чего-то сильно не любил, лицо у него сразу менялось до неузнаваемости. Нелюбовь портит внешность, это точно. Вот и Рыжий посмотрел и даже ответа ждать не стал:
— Я, э-э, в гости зашел.
— К кому? Рыжий молчал.
— Вы предпочитаете ходить в гости, когда хозяев нет дома? Рыжий молчал.
— Собирайтесь. Поедете с нами.
— Куда?
— В милицию.
— Э-э, нет, лучше давайте я все вам расскажу. Это квартира матери одной моей, э-э, соратницы.
— Чего?
— Мы, э-э, трудимся в одном учреждении.
— В каком?
— В газете "Городской курьер". Она обратилась ко мне с просьбой…
— Кто — мать?
— Нет, дочь. Взять белье из комбината бытовых услуг.
— Дочь зовут?..
— Александра. Александра Митина.
Кульминация приближалась, и Василий, признаться, даже вспотел от близости разгадки.
— И где же она сама?. Рыжий пожал плечами:
— Не имею никакой информации на этот счет.
— Позвольте, она вас попросила… А-а, все последующие разговоры ни к чему не привели. Да, этот кретин работает с Саней; да, она "когда-то давно, еще недели две назад" попросила его зайти к ее маме, взять квитанцию, сходить в прачечную и принести белье.
— Почему же она сама этого не сделала?
— Так, э-э, тяжело же. А я, как бы сказать, мужчина.
— Кто — вы?! — Василий удивился совершенно искренно, и вряд ли кто-либо из мужественных сотрудников уголовного розыска, чья служба и опасна, и трудна, бросил бы в капитана Коновалова камень за то, что он не признал в этом рыжем патлатом недоноске мужчину.
