Андрей Константинов - Полукровка. Эхо проклятия
— …Потолкался я у кафедры русской литературы и наткнулся-таки на этого деятеля наук, — продолжал тем временем Матос. — Веришь-нет, один только разочек в глаза посмотрел и сразу понял: с этим — разговаривать бесполезно. Не в коня корм. Да и про свадьбу июньскую с дочкой декана, истфака что ли, мне к тому времени уже нашептали… Ну что, думаю, Матос, прямо сейчас засветить этому светиле российской науки в рыло или погодить малость? Решил погодить, одного рыла в такой ситуации было явно недостаточно. Спустился на улицу, выбрал стратегически правильный наблюдательный пункт и принялся ждать… Где-то в восьмом часу выползает он, с той самой дочкой декана под ручку. Я — за ними. Они — прямиком в кабак, в «Чайку» на Грибоедова, я — туда же. Они из кабака в метро, я — следом. Короче, проводил он свою кралю до дому и только тогда уж поехал к себе, на Воинова. Вошел я у него на плечах в подъезд, убедился, что сзади никто не идет, и окликнул — не по батюшке, а исключительно по матушке, разумеется. И вот когда он, удивленно так, обернулся — тут-то я ему и врезал: сначала, как и первоначально планировал, в рыло, а потом по всем остальным местам прошелся. Особенно налегая на те, которые за процесс деторождения ответственны. По ним я ботинками прошелся, чтоб для полной уверенности… Мм, знаешь, все эти годы мне отчего-то было безумно интересно узнать: сыграли они тем июнем свадьбу?
— Сыграли, — потрясенно кивнула головой Самсут, — только не в июне, а в августе. Он до начала июля в больнице лежал.
— Приятно слышать, — удовлетворенно причмокнул губами Матос. — А детей они впоследствии заимели, ты часом не в курсе?
— Не знаю. Кажется, нет.
— Значит, нормально я тогда… прошелся. Но это я сейчас, после почти десяти лет, такой смелый. А тогда выскочил из подъезда, воздуха холодного глотнул, а самого натурально трясет. Вот ведь, блин, думаю, а обратно в тюрягу попадать чего-то совсем не хочется. Тем более, не в трехзвездочную шведскую, а в нашу, доморощенную, отечественного розлива. В общем, как ни крути — опять на Камо никак не тяну… Но тут благо такси свободное проезжало: тормознул, доехал до Лиговки, а там пересел на автобус и прямиком на площадь Победы, в «Пулковскую». Ночь в номере пересидел — сна ни в одном глазу, трясся как заяц, все боялся, что сейчас за мной заявятся «двое с конвоем». Ну а утром первым же рейсом обратно в Швецию. Что называется, «поматросил» — и бросил… Такая вот поездочка получилась. Ты уж прости меня, Самсут, но это было всё, что я тогда смог сделать для тебя.
— Спасибо, папа, — тихо проговорила Самсут и нежно прикоснулась к его чуть дрожащей руке. — Нет, конечно, не за то, что ты сделал, — это… это просто ужасно… И все же спасибо тебе! Отныне я твердо знаю — в моей жизни был и есть, пускай всего один, но зато — настоящий мужчина. Мужчина, который готов за меня заступиться.
— Дочь, у тебя так совсем никого и?.. — смущенно-виновато спросил отец.
— Нет, — хмуро подтвердила Самсут. — Настоящего — никого. А так… Возникают, периодически, на горизонте разные всякие красавцы. Восхищаются, клянутся в вечной любви до гроба. Но только до гроба всё как-то не дотягивают — максимум, до моего сообщения о Ваньке. После чего начинаются исключительно предложения вечной дружбы. Или вечной постели. Но и дружба, и постель, как ты знаешь, вечными, по определению, не бывают.
— Извини.
— Да ничего, всё нормально, папа. Ой, зибо! — Самсут случайно бросила взгляд на часы и в испуге подскочила. — У меня автобус через двадцать минут!
— Как, уже?! — вслед за ней подорвался и Матос. — Слушай, дочь, а может, бог с ним, с этим автобусом? В конце концов, уедешь завтра. А мы бы с тобой сегодня…
— Прости, папа, но вечером у меня самолет. Понимаешь, ну никак не переиграть, путёвка и всё такое…
— Понимаю. А куда ты летишь?
— На Кипр.
— Здорово! Представь, а я, когда в Швеции остался, в какой-то момент подумал: ну да нет худа без добра, хотя бы мир теперь посмотрю… Но какое там! За все двадцать лет лишь несколько раз по работе в соседнюю Финляндию смотался. Да один раз в Австрию слетал, «Парсифаля» послушал. А так…
— Ты в театре работаешь?
— Да что ты, бала! Какой театр? Кому здесь, на фиг, сдался русский артист второй категории Матос Головин? И тогда, в начале восьмидесятых, а уж сейчас — и подавно!
— Чем же ты все эти годы занимался?
— Да чем только не занимался. Был и монтировщиком сцены, и плотником, даже водителем автобуса работал. А последние три года у нас с Хельгой свой маленький собственный бизнес. Фирма «Матозиус Шёстрем»! Идиотски звучит, правда?
— Очень даже красиво звучит, — не согласилась Самсут. — А что ваша фирма производит?
— Мы печем лаваши! — не без гордости озвучил Матос.
— Ла-ва-ши?! Вай ме! Ну и как бизнес?
— Отбою от клиентов нет, — улыбнулся отец. — Шведы обожают всякого рода экзотику. Особенно гастрономическую.
— Рада за тебя, папа. Ну, всё, мне пора.
— Что ж, пойдем, я хоть провожу тебя, — суетливо засобирался Матос. — Ты извини, дочь, я бы обязательно сам тебя отвез, но мы с тобой немножечко… — он махнул рукой в сторону стола, на котором красовалось початая бутылка коньяка, — …немножечко пригубили, а здесь с этим делом очень строго. Прав лишают влёт. А я теперь без машины как без рук.
— Я понимаю.
— Хочешь, я могу попросить Хельгу, и она отвезет тебя прямо в аэропорт?
— Не надо, папа, спасибо. Я прекрасно доберусь сама.
— Ну, как скажешь, — тяжело вздохнул Матос.
Они вышли во двор, и тут вдруг отец неожиданно вспомнил:
— Постой, Самсут, ты ведь собиралась спросить меня о чем-то важном!
— О, черт! Хорошо, что ты мне напомнил! — И Самсут, сбивчивой скороговоркой, поведала отцу о своем разговоре с Хоровацем и историю с таинственным наследством…
* * *— …Даже и не знаю, что тебе на это ответить, — растерянно проговорил Матос, выслушав ее рассказ. — Скорее всего, это действительно просто розыгрыш. Ни о чем таком я никогда не слышал. Хотя я по глупости своей очень мало интересовался фамильными скелетами в шкафу и прочей генеалогией. Посему… Слушай, а что, если ключ к этой якобы загадке содержится в бабушкиной тетради?
— Так она у тебя? — встрепенулась Самсут.
— Ну да. Сам не понимаю, за каким таким лешим я решил взять ее с собой, уезжая на гастроли? Кажется, просто хотел скоротать время в пути, в кои-то веки поизучать семейные предания. Но как в автобусе раскрыл её — так сразу и убрал обратно в сумку. Я ж с армянским никогда не был в ладах.
— Послушай, папа, если эта тетрадка тебе сейчас не нужна, можно я возьму ее с собой?
— Да-да, конечно, — Матос поспешно скрылся в доме и через минуту вернулся, держа в руках тетрадь, тоненькую, но большого формата, в ветхой обложке из черного, с красными прожилками, картона. Он протянул ее Самсут, присовокупив дискету в пластмассовом футляре.
— А это что? — спросила Самсут, взяв в руки дискету.
— Это… Это я как-то попросил одного здешнего армянина перевести текст на русский. Думал, может, употребить при случае в дело…
— Но так и не употребил?
— Нет. Здесь это никому не нужно и не интересно…
Они добрели до автовокзала — автобус на Стокгольм уже подали под посадку. Отец и дочь какое-то время молча постояли, обнявшись, словно бы успокаивая друг друга.
— Ты не забывай меня, бала! Очень тебя прошу! — Голос Матоса чуть подрагивал.
— Конечно, папа! — кивала ему Самсут, пряча мокрые от слез глаза. — Обещаю, как только мама с Ванькой возвратятся из Ставищ, я сразу же возьму его в охапку и мы приедем к тебе. Честное слово!
— Спасибо, дочь. Да, слушай, и вот еще что, — он слегка отстранился, полез во внутренний карман куртки и достал из него кусочек желтого пластика. — Вот, возьми.
— Что это?
— Это кредитка «Виза». В последние годы я понемножечку откладывал деньги. Там не очень много, тысяч двадцать-двадцать пять. Всё ждал подходящего момента, чтобы… И вот, как видишь, дождался.
— Папа, я не…
— Прошу тебя, ничего не говори! Просто возьми — и всё. Это для тебя и для внука. Очень тебя прошу!
— Спасибо, — дрожащими пальцами Самсут осторожно взяла кредитку.
— Код для снятия денег семизначный, — пояснил отец.
— Боюсь, столько цифр одновременно я не запомню, — грустно улыбнулась Самсут.
— Запомнишь, он очень простой. 320.26.94.
Услышав знакомое сочетание цифр, Самсут, не выдержав, разрыдалась в голос, уткнувшись головой в плечо отца.
То был номер телефона их ленинградской квартиры.
Глава девятая
…Как лев терзает добычу
Стокгольм, Швеция, 11 июня
Представители компании «Петрофон» продолжали держать свое слово: по возвращении в Стокгольм в условленном месте и ровно в условленный час ей передали авиабилеты — один на сегодня до Ларнаки и второй, на 18-е число, из Ларнаки в Санкт-Петербург. Одним словом, чудеса продолжались.
