Анна Данилова - Волчья ягода
– Мила, это ты? – спросила я невидимую покойницу, оглядываясь, словно она могла стоять за моей спиной.
– Ты не хочешь мне ничего рассказать? – снова спросила она весело, но не без ноток истерики. Мне даже показалось, что я увидела ее совсем близко от себя, буквально в двух шагах…
Я – человек, не верящий в потусторонние силы. И сколько бы книг по этому поводу я ни читала – о переселении душ, о телепатии и прочей чепухе, – своего мнения я никогда не изменю.
Другое дело – существование психических расстройств, болезней. Вот шизофрения, к примеру. Быть может, я заболела. Говорят, что шизофреники знают о том, что они больны.
Но ведь я же явственно слышала ее голос! И сколько раз потом она являлась ко мне и звала за собой, как в киношных кошмарах! Я не знала, смеяться ли мне над своей мнительностью или плакать, давая волю расшатанным нервам…
– Мила, оставь меня в покое! – крикнула я в темноту, потому что мне казалось, что голос идет откуда-то из дверного проема, и я боялась, что еще мгновение, и она выйдет оттуда, прозрачная, бледная, с распущенными волосами, и начнет улыбаться мне улыбкой девочки-подростка, какой она всегда была и какой она останется в моей памяти.
И голос, как ни странно, тут же смолк.
Я встала и зажгла верхний свет. Мне показалось, что чем больше в спальне будет света, тем теплее и спокойнее станет у меня на душе.
Устроившись на кровати с коробкой на коленях, я снова взяла в руки то самое ПЕРВОЕ (я разложила их по датам) письмо, развернула сложенный вчетверо листок и прочла написанные крупными буквами слова, который тут же превратились в крик… Но я не услышала его. В комнате по-прежнему было тихо. Я почувствовала его. Всем своим существом.
„ПРИЕЗЖАЙ! МНЕ ОЧЕНЬ ПЛОХО! ПОМОГИ! ЦЕЛУЮ. МИЛА“.
И число, год.
Второе письмо, написанное через неделю, было более конкретным.
„Анечка, я пишу, и мне кажется, что в пустоту. Я знаю, что ты с Виком, потому что вы уехали в одно и то же время. Но ведь не ты взяла мои деньги? Не ты? Я заболела. У меня корь. Говорят, что в таком возрасте от кори можно умереть. Мне нужны деньги. Наш телефон, я надеюсь, ты еще помнишь. Помоги. Целую, твоя сестра Мила“.
Остальные письма были датированы следующим днем. Создавалось впечатление, что Мила, охваченная высокой температурой и отчаянием, писала дрожащей рукой какие-то случайные, выползшие из-под сознания слова: „Слышу музыку. Мне страшно умирать“. Или: „Я вся в сыпи. Позвони или пришли денег на лекарства. Береги Вика. Он хороший. Я не держу зла на вас“.
Я вспотела сама (не хуже Доры), когда прочла все письма от начала до конца. Тем более что мне потребовалось на это всего несколько минут. Но за это время я смогла представить в полной мере весь тот ужас, который пережила Мила, лежа в постели и сгорая в медленном огне лихорадки.
Во мне боролись два чувства. Первое – жалость, второе – ненависть. Я жалела ее, как жалеют больное животное, которому пришлось перенести физические страдания, а ненавидела за то, что она вновь не вовремя появилась в моей жизни и – мало того – выбрала такой момент, когда мне и самой-то в пору писать подобные письма. Но если Миле было куда писать (до сих пор не знаю, откуда ей стал известен наш адрес, хотя, думаю, что первым ей написал Вик, эта размазня, слюнтяй; я знала, что он мучается угрызениями совести и никак не может простить себе, что послушался меня и сбежал, по сути, от Милы, даже не попрощавшись с ней и ничего не объяснив), то мне и обращаться-то за помощью было не к кому. Р., который принял бы меня любой, пусть даже прокаженной в полном смысле этого слова, и который сделал бы все возможное и невозможное, чтобы только помочь мне – погиб. Игорь – погиб. Вик – исчез, а если, не дай Бог, женился, то, значит, тоже – погиб. Пол Фермин – погиб для меня. Оставался Гаэль, но у меня не было возможности позвонить ему. Вернее, я боялась звонить по этому телефону, по телефону Вика, за которым, как мне тогда казалось, еще следили.
Словом, я действительно почувствовала себя в тот вечер больной и разбитой. Остатками своего рассудка я понимала, что навряд ли ФСБ станет тратиться на прослушивание телефона Вика – у этой организации и без меня хватает хлопот. Но почему-то все-таки не позвонила в Лондон. Хотя мне стоило лишь протянуть руку и набрать вереницу знакомых до боли цифр… Значит, у меня параллельно с шизофренией развилась паранойя. Гремучая смесь, ничего не скажешь.
Я бы, наверно, задохнулась от собственных страхов и поседела в тот вечер, наполненный шумом дождя, завываньем ветра и голосами призраков, если бы не звонок в дверь, который быстро вернул меня к действительности.
Я накинула на плечи длинный халат Вика и, путаясь в его полах, направилась к двери. Сердце мое остановилось, когда я, открыв первую железную дверь, решилась заглянуть в „глазок“ второй, „кожаной“.
Но лестничная клетка была пуста. Не хватало мне только галлюцинаций.
Я замерла, прислушиваясь к звукам.
– Вик, открывай, это я… Я знаю, что ты дома, поэтому бесполезно прятаться. Я только посмотрю на тебя и уйду, обещаю. Не будет никаких сцен, ты слышишь меня? И вообще, это глупо… Я же слышала, как ты открыл дверь… Ты смотришь в „глазок“ и не видишь меня? На, смотри!
И я увидела возникшую прямо перед моими глазами расплывающуюся в оптическом фокусе физиономию. Трудно было определить, красива ли женщина, явившаяся сюда, чтобы увидеть моего бывшего мужа, должно быть, поэтому я, забыв про свой страх, распахнула дверь.
– Привет, – сказала опешившая гостья, которая ну никак не ожидала увидеть вместо Вика бледную, со следами долгой болезни женщину. – Вы кто?
Ее губы улыбнулись, словно их свело судорогой.
– Вы Татьяна? – в свою очередь спросила я, разглядывая невесту Вика.
Она была высокая, стройная, с длинными волосами, покрывавшими ее плечи до уровня груди. Щеки ее разрумянились от холода и ветра, глаза – большие и карие, – блестели, а рот, маленький и розовый, как недоспелая черешина, от удивления был полуоткрыт. Она была чудо как хороша.
– Да, я Татьяна, но разве мы с вами знакомы? – И тут же, не дожидаясь ответа: – А где Вик? Вы что, его родственница?
– Проходите, – я отошла в сторону, приглашая ее войти. – Я постараюсь сейчас все объяснить».
* * *– Он сильно изменился за каких-нибудь полгода… Стал раздражительным и даже… жестоким, что ли… Я его едва узнавала. Сначала я думала, что это наркотики, но потом поняла, что у него что-то с головой… Или с душой…
Они уже минут сорок сидели на кухне, пили коньяк и говорили исключительно о Вике: его бывшая жена и его будущая жена.
Появление в квартире ее жениха незнакомой женщины вызвало у импульсивной Татьяны шок. Она настолько растерялась, что была не в состоянии слышать никого, кроме себя.
– Я знала, – продолжала она в сильном волнении, – знала, что рано или поздно мы встретимся… И хотя Виктор говорил мне, что вы навряд ли вернетесь в Россию и, уж тем более, в Москву, что вам сюда, как говорится, путь заказан, но я чувствовала, понимаете, чувствовала… Только ответьте мне сразу: где Вик? Он что, все эти дни был с вами?
Анна в двух словах объяснила, каким образом она оказалась в квартире, и даже для пущей убедительности упомянула о тайнике для ключей, но все было бесполезно.
– Знаете, – продолжала Татьяна громко и раздраженно, – я во всем люблю ясность… Виктор хоть и успокаивал меня относительно вас, заверял, что у него к вам не осталось никаких чувств, но я-то знаю, что это не так… Он любит вас, и вы приехали сюда по его просьбе… Не надо, прошу вас, вот только НЕ НАДО мне ничего говорить!
Анна поняла, что Татьяна находится в истерическом состоянии и ни за что не поверит в непричастность Вика к приезду в Москву его бывшей жены. Оно и понятно, ведь уже один факт проживания Анны в ЕГО квартире свидетельствовал о многом. Но Вик же здесь совершенно ни при чем! Да и Татьяну, эту симпатичную молодую женщину, явно влюбленную в него, тоже было жаль…
– Не кричите на меня. Я ведь тоже могу крикнуть, а то и ударить… – Анна решила принять другой тон, чтобы немного охладить свою «соперницу». – Говорю же вам, что мы с Виком даже не виделись! И он не знает о том, что я здесь. Я оказалась в этой квартире случайно… Вернее, я заехала сюда, чтобы повидаться с ним, а наутро вылететь в Лондон, но Вика не было дома. У меня был жар, мне было плохо, и его соседка Дора выхаживала меня… Можете спросить у нее… Но распинаюсь я перед вами вовсе не для того, чтобы оправдаться, а чтобы хотя бы немного успокоить вас… Ведь мне очень хорошо известны те чувства, которые вы сейчас испытываете… Разумеется, это неприятно – застать в квартире жениха его бывшую жену, да еще в таком виде… Действительно, у вас могло сложиться впечатление, что я приехала именно к нему и с вполне определенной целью… Но это не так. Я, конечно, по-своему люблю Вика, но у него уже давно своя жизнь, а у меня – своя…
