Филлис Джеймс - Женщина со шрамом
Хелина возразила:
— Если учесть, что в это время здесь будут находиться только две пациентки, сама она и миссис Хеффингтон, ей вряд ли удастся найти более одного примера тщеславия и глупости для такой статьи. — Но подумала: «Тут кроется что-то большее. С чего бы вдруг Кэндаси стала беспокоиться, будет ли клиника процветать или потерпит крах теперь, когда ее брат собирается уехать?» И спросила: — Но у вас это что-то личное, не так ли? Должно быть, так?
Кэндаси отвернулась. Хелина пожалела о своем внезапном порыве, побудившем ее задать этот вопрос. Им обеим хорошо работалось вместе, они уважали друг друга — хотя бы в профессиональном отношении. Не время было исследовать недоступные территории: она понимала, что там, как и в ее собственном случае, вывешена табличка «Посторонним вход воспрещен».
Обе молчали. Потом Хелина напомнила:
— Вы говорили о двух проблемах.
— Я спросила у Джорджа, смогу ли остаться здесь еще на шесть месяцев, может быть, даже на целый год. Я бы продолжала помогать вести счета и вообще в офисе, если вы считаете мою работу полезной. Естественно, поскольку Маркус уедет, я стала бы платить арендную плату за коттедж. Но я не хотела бы остаться, если вам это не по душе. И я должна предупредить вас, что на следующей неделе меня три дня в Маноре не будет. Я лечу в Торонто, уладить дела о выплате небольшой пенсии Грейс Холмс, сиделке, которая помогала мне ухаживать за отцом.
Стало быть, Маркус действительно уезжает. Значит, пришло ему время принять решение. Утрата ассистента — большое неудобство для Джорджа, но он, несомненно, найдет ему замену. И Хелина сказала:
— Нам было бы нелегко обойтись без вас. Я буду вам признательна, если вы сможете остаться, хотя бы на время. И я знаю, что Летти отнесется к этому точно так же. Значит, вы покончили с университетом?
— Университет покончил со мной. У них не хватает студентов, чтобы оправдать существование Классического факультета. Я, разумеется, понимала, что этого не избежать. В прошлом году они закрыли Физический факультет, чтобы расширить факультет Судебных наук, а теперь Классический факультет должен быть закрыт, а Теологический станет факультетом Сравнительного изучения религий. Когда придут к заключению, что это слишком трудно — а при теперешнем количестве поступающих к нам это несомненно случится, — тогда, вне всякого сомнения, вместо него возникнет Факультет изучения религий и средств массовой информации. Или факультет Духовных и судебных наук. Правительство, объявляющее своей целью добиться, чтобы пятьдесят процентов молодежи страны учились в университетах, и одновременно добивающееся, чтобы сорок процентов окончивших школу выходили оттуда необразованными, живет в мире фантазий. Только не позволяйте мне распространяться о высшем образовании. Я стала страшной занудой в этом вопросе.
«Так вот в чем дело, — подумала Хелина. — Она потеряла работу, теряет брата и теперь застрянет на полгода в этом коттедже, не имея ясного представления о собственном будущем». Глядя на профиль Кэндаси, Хелина вдруг почувствовала приступ жалости. Неожиданная эмоция быстро ее покинула, но сильно удивила. Она не могла представить, что способна позволить себе войти в положение Кэндаси. Виной всех ее бед был тот ужасный, деспотичный старик, который так медленно — целых два года — умирал у нее на руках. Почему же она не освободилась от него? Кэндаси ухаживала за ним так добросовестно, как могла бы ухаживать за отцом дочь викторианских времен, но ведь любви тут никакой не было. Никакой тонкости восприятия не требовалось, чтобы это увидеть. Сама Хелина по возможности держалась подальше от Каменного коттеджа, как, впрочем, и большинство сотрудников Манора. Однако правда о том, что там происходит, была всем известна из сплетен, из намеков, из того, что они сами видели и слышали. Отец всегда относился к дочери с презрением, разрушал ее уверенность в себе — и как женщины, и как ученого. Почему, с ее способностями, она не стала искать себе работу в более престижном университете, а не в этом, занимающем чуть ли не последнее место в университетской иерархии? Неужели старый тиран смог убедить ее, что она ничего лучшего не заслуживает? А ему самому нужно было все больше помощи, больше, чем Кэндаси могла ему обеспечить, даже с помощью районной сестры. Почему она не отправила его в дом для престарелых? Ему не понравилось в доме для престарелых в Борнмуте, где ухаживали за его отцом, но ведь существовали и другие дома, и у семьи не было недостатка в деньгах. Ходили слухи, что старик получил чуть ли не восемь миллионов фунтов в наследство от отца, который умер всего на несколько недель раньше сына. Теперь, когда завещание утверждено судом, Кэндаси и Маркус стали богаты.
Через пять минут Кэндаси ушла. Хелина подумала об их беседе. Было кое-что, о чем она не сказала Кэндаси. Это «кое-что» не представлялось ей особенно важным, однако могло послужить дополнительным источником раздражения. Настроение Кэндаси вряд ли улучшилось бы, если бы Хелина сообщила ей, что Робин Бойтон зарезервировал Розовый коттедж на сутки до операции мисс Грэдвин и на всю неделю ее реабилитации.
13
Четырнадцатого декабря, в пятницу, в восемь часов, после успешно завершенной операции над шрамом Роды Грэдвин Джордж Чандлер-Пауэлл сидел один в своей личной гостиной в восточном крыле. Это было уединение, которого он часто искал под конец операционного дня, и хотя сегодня у него оперировалась только одна пациентка, работа с ее шрамом оказалась гораздо сложнее и потребовала больше времени, чем он рассчитывал. В семь часов Кимберли принесла ему легкий ужин, к восьми все следы трапезы исчезли, а небольшой обеденный стол был сложен и убран. Джордж мог быть уверен, что два часа уединения ему обеспечены. Перед ужином он навестил пациентку, проверил, как ее успехи, а в десять он посмотрит ее снова. Сразу после операции Маркус уехал, чтобы провести ночь в Лондоне, и теперь, зная, что мисс Грэдвин находится в опытных руках Флавии, а сам он — у телефона, Джордж Чандлер-Пауэлл обратился мыслями к предстоящим ему личным удовольствиям. Не самым последним из них был графин «Шато-Пави» на маленьком столике у камина. Джордж подтолкнул горящие поленья, чтобы они ожили, убедился, что они правильно расположены, и устроился в своем любимом кресле. Дин перелил вино в графин, и Джордж рассудил, что через полчаса его уже можно будет пить.
Некоторые из лучших картин, которые он купил, когда приобрел Манор, находились в Большом зале и в библиотеке, но здесь висели его самые любимые. Среди них — шесть акварелей, завещанных ему одной из благодарных пациенток. Наследство было совершенно неожиданным, и потребовалось некоторое время, пока он вспомнил ее имя. Он благодарил судьбу, что пациентка явно разделяла его нелюбовь к чужеземным руинам и чужим пейзажам, так что все шесть акварелей были посвящены английским темам. Три вида — соборы: Кентерберийский — акварель Алберта Гудвина, Глостерский — Питера де Винта и Линкольнский — Гёртина. На противоположной стене Джордж поместил картину Роберта Хилла — один из видов Кента, и два морских пейзажа, один — Копли Филдинга, а другой — этюд Тернера к акварели «Прибытие английского пакетбота в Кале» — свой самый любимый.
Он перевел взгляд на книжный шкаф эпохи Регентства с книгами, которые он чаше всего обещал себе перечитать, некоторые — любимые с самого детства, другие — из библиотеки деда, однако сейчас, как это часто бывало в конце дня, он слишком устал — ему не хватало энергии наслаждаться слиянием с литературой, и он обратился к музыке. Сегодня его ждало особое наслаждение: новая запись «Семеле» Генделя, под управлением Кристиана Кёрнина, с меццо-сопрано Хилари Саммерс — любимой певицей Джорджа. Это была восхитительная музыка, чувственная и радостная, словно комическая опера. Он вставлял в плеер первый CD, когда в дверь постучали. Джорджа охватило раздражение, близкое к гневу. Мало кто решался беспокоить его в его личной гостиной, еще меньше людей к нему стучались. Прежде чем он успел ответить, дверь распахнулась и вошла Флавия, резко захлопнув ее за собой и к ней прислонившись. Она была уже без сестринской шапочки, но все еще в униформе, и первые слова вырвались у Джорджа инстинктивно:
— Мисс Грэдвин? С ней все в порядке?
— Разумеется, с ней все в порядке. Разве иначе я была бы здесь? В шесть пятнадцать она заявила, что хочет есть, и я заказала ей ужин: консоме, яичницу из одного яйца, копченую лососину и лимонный мусс на десерт, если тебе это интересно знать. Ей удалось проглотить почти все, и она явно получала от этого удовольствие. Я оставила с ней сестру Фрейзер — до моего возвращения, потом она закончит дежурство и поедет к себе в Уэрем. Вообще-то я пришла вовсе не затем, чтобы обсуждать мисс Грэдвин.
