Чингиз Абдуллаев - Мистерия эпохи заката
Мы довольно скоро взлетели и набрали высоту. Альберт Ромуальдович почти сразу отстегнулся и, подойдя к Татьяне, наклонился над ней. Осмотрел ее голову, затем убрал простыню и начал осматривать тело. Я заметил, с каким интересом Гарри поглядывал на раздетую женщину. На ней была только легкая рубашка. Тогда я намеренно встал так, чтобы ему ничего не было видно.
— Как она себя чувствует? — спросил я у дантиста Альберта.
Как можно приставлять стоматолога к такой больной? Очевидно, Альберт Ромуальдович был гораздо ближе к моему шефу, чем я ранее предполагал. Он был не просто его врачом, а доверенным лицом. Ведь Артур не ходил к нему лечить зубы. На самом деле не ходил. У него был знакомый врач-итальянец, который и занимался его зубами. У Артура идеальная голливудская улыбка, но я-то знаю, что все его зубы искусственно имплантированы. Сейчас существует такая технология.
— Плохо, — поморщился Альберт Ромуальдович. — Вы не знаете, какое лекарство ей ввели? Какие уколы ей сделали в больнице?
— Откуда мне знать? — отозвался я. — С нами должен был полететь врач, который все знал, но его ранили по дороге.
— Ранили? — Альберт не знал, что на нас напали.
Мы с ним говорили по-русски, чтобы Гарри и стюардесса нас не поняли. Врач говорил с сильным прибалтийским акцентом. Я не знал, литовец он или латыш, но акцент у него был очень сильный.
Когда мы подъезжали к аэропорту, на нас напали вооруженные люди, — рассказал я ему.
Стоматолог наконец накрыл Татьяну простыней и сделал шаг в сторону.
— Они ранили только врача, который должен был ее сопровождать? — поинтересовался он.
— И убили одного из сотрудников охраны, — сообщил я.
Альберт Ромуальдович нахмурился. Еще раз взглянул на женщину, потом открыл свой чемоданчик. Подошел к ней второй раз и взял ее руку, прощупывая пульс. Затем повернулся ко мне.
— Так нельзя, — произнес он с явным сомнением. — Это слишком большой риск. Мы не знаем, какие препараты ей вводились, какие дозы она получила. Я должен позвонить в больницу и все узнать. Пока не узнаю, ничего не смогу сделать, иначе ей может стать плохо, очень плохо.
— Правильно, — охотно поддержал я его. Мне вообще не хотелось, чтобы он тревожил бедную женщину. Самое главное было быстро долететь до Испании, а там сдать ее местным врачам. Я надеялся, что, может быть, удастся немного потянуть время, а нашему шефу мы скажем, что ничего не смогли узнать.
— Я позвоню в больницу и постараюсь все узнать. — Альберт прошел в конец самолета, где находился небольшой кабинет, предназначенный для самого Артура. В нем был телефон. Альберт Ромуальдович поднял трубку и стал звонить в Саттон.
К сожалению, связь в этом самолете работала идеально. Альберт сразу дозвонился до больницы и начал выяснять подробности. Если бы здесь был какой-нибудь провод, я наверняка постарался бы его перерезать, но у этого телефона не было провода.
Я вышел из кабинета в салон, пока Альберт сидел за столом и записывал то, что ему диктовали. Если ничего не делать, забеспокоился я, то через несколько минут он вернется в салон и начнет колдовать над Татьяной. А этого нельзя допустить. Она будет в таком состоянии, что может рассказать о документах, которые были в ее сумочке. И тогда Артур поймет, кто забрал документы.
Я сел в кресло и постарался продумать, какие есть варианты остановить Альберта. Стюардесса принесла мне бокал шампанского. Дура. Она не понимала, что мне сейчас не до шампанского.
— Вы будете есть? — спросило это чучело.
— Нет, не буду, — отказался я машинально, продолжая размышлять.
Через несколько минут будет поздно. Что же делать? «Думай! приказывал я себе. — Ты не помощник самоуверенного олигарха, а старший офицер разведки. Тебя учили два года и потом дважды вызывали на переподготовку, устраивая тебе якобы командировки в другие города. Ты обязан придумать какой-то выход. Обязан найти правильное решение».
Я посмотрел на бычью шею Гарри, который с удовольствием чавкал. В отличие от меня он не отказался от обеда. Почему эти охранники всегда голодные? Или они едят впрок, чтобы быть сытыми? Кажется, на офицерских сборах нам говорили, что две вещи нельзя никогда откладывать — еду и поход в туалет Возможно, это и правильно. Что же мне делать? Из кабинета доносился голос Альберта Ромуальдовича. Юн продолжал уточнять необходимые ему данные. Рядом со мной обедал Гарри. И вдруг я понял, что не справлюсь с ним. Даже если мне удастся их отключить, что я скажу пилотам, как потом смогу объяснить мое поведение Артуру? Они просто сразу передадут в Лондон сообщение о моем нападении. Нет, это не выход.
Что делать? И вдруг меня осенило: нужно посадить самолет. Единственный выход в этой ситуации — посадить самолет. Чтобы Альберт Ромуальдович не успел приступить к своим уколам. Он напоминал мне фашистских палачей. Обычно в старых советских фильмах немцев играли прибалты. Они были больше похожи, и выглядели гораздо естественнее, чем представители славянских народов, не говоря уже об азиатских. Мне всегда было смешно, когда немецких фашистов в кинокартинах играли евреи. Это же нужно было такое придумать! Говорят, во время съемок фильма «Семнадцать мгновений весны» заместитель директора картины все время привозил для съемок в массовых сценах, своих знакомых евреев.
И однажды режиссер просто не выдержала, потребовав убрать их всех со съемочной площадки. Хотя с другой стороны, это, наверное, миф. Ведь сыграли же фашистских главарей Визбор и Броневой. Борман и Мюллер в гробу перевернулись бы, если бы увидели, кто их играет. Хотя оба актера сыграли просто великолепно. Но я отвлекся. Что же мне делать? — продолжал я размышлять. — Каким образом заставить летчиков посадить самолет? Может, просто войти в кабину и предложить им садиться? Я ведь старший в этой группе, они обязаны меня послушаться. Но как объяснить им причину моего странного решения? И что подумает обо мне Артур? Как отреагирует Альберт Ромуальдович? Что сделает Гарри? Поразмыслив, я пришел к выводу, что это тоже не выход.
Я посмотрел на лежащую женщину. У нее было спокойное, одухотворенное лицо! Если бы она только знала, как мне нравилась! Если бы только знал об этом Артур! Он никогда не послал бы меня ее встретить. Что делать? Сейчас Альберт Ромуальдович закончит разговор, выяснит, какие препараты ей вводили, подберет нужное лекарство, чтобы она очнулась. Для врача это не сложно. Совсем не сложно. Даже если он стоматолог.
Нужно было быстро принимать решение. И я его принял. Понимая, на какой пошел смертельный риск, зная, что делать этого нельзя. Но и позволить этому коновалу допросить несчастную женщину я тоже не мог. Просто не имел права. Я один во всем был виноват. Она попала в аварию из-за меня. И ее документы украл тоже я. Поэтому мне совсем не было нужно, чтобы ее допрашивали в таком состоянии. Чего я боялся? За себя или за нее? Или за нас обоих?
Я поднялся и прошел в другой конец салона. Там находился туалет. Я вошел в него, осмотрелся. Иллюминатора в нем не было. Черт возьми! Как глупо. Неужели мой план не сработает? Надо пройти в другой туалет, рядом с кабинетом. Если и там не окажется, иллюминатора, придется искать другую причину для приземления.
Я вышел из туалета и чуть не столкнулся с этой противной стюардессой.
— Вам что-нибудь нужно? — улыбнулась она.
— Нет, спасибо, — Я прошел в другой конец самолета. Вошел в кабинет.
Альберт Ромуальдович что-то быстро записывал. Увидев меня он радостно кивнул. У него все получилось. Ничего не подозревающие британские врачи дали ему все данные, Они даже могли подсказать ему, какие уколы ей нужно сделать. Профессиональная этика. Они наверное, подумали, что помогают коллеге.
Я вошел в туалет, находившийся рядом с кабинетом. Здесь оказался небольшой иллюминатор. Уже неплохо. Насколько я знал, наш небольшой самолет, не поднимался на высоту десять тысяч. Мы летели в другом эшелоне. Поэтому разгерметизация салона, возможно, будет, не такой уж страшной катастрофой, как это произошло бы с более крупным самолетом на другой высоте.
Оставалось сломать, этот чертов иллюминатор, выбить стекло. Но как, чем? Руками невозможно. Я осторожно снял ботинок и убедился, что удар каблуком ничего не дает. Ударить нужно было сильно и точно, чтобы стекло разбилось сразу. Я снова надел обувь. Вышел в кабинет. У меня оставались считаные секунды. Альберт Ромуальдович наконец закончил телефонный разговор, поднялся и направился к своему чемоданчику. Может, взять оружие у Гарри? И просто выстрелить? Но это не выход. Так нельзя. Я огляделся по сторонам. Почему в этом кабинете нет ничего тяжелого? Подошел к небольшому бару. Открыл дверцу, посмотрел на укрепленные в нём небольшие бутылки. Среди них оказалась одна большая запечатанная бутылка виски. Мысленно я даже поблагодарил шотландцев, придумавших такой замечательный напиток. Затем достал эту тяжелую бутылку, закрыл дверь в кабинет, вошел в туалет и изо всех сил ударил ею в стекло иллюминатора. Однако ничего не вышло. Стекло как будто было бронированным. Но звук удара, наверное, уже все услышали. Я еще раз ударил изо всех сил по стеклу. Опять ничего. А ведь в каждую секунду ко мне могла ворваться стюардесса. Так будь все оно проклято, и пусть они думают все что угодно, лишь бы выбить это проклятое стекло. У меня была перебинтована правая рука, и это мешало нанести удар с максимальной силой. А в дверь туалета, кажется, уже начали стучать. Я снова ударил и услышал звук треснутого стекла. Наконец-то! А в руке у меня осталась разбитая бутылка виски. Янтарная жидкость окатила мою руку и пиджак. Я чуть не заплакал от досады. И в этот момент увидел трещину на стекле иллюминатора.
