Чингиз Абдуллаев - День гнева
Обзор книги Чингиз Абдуллаев - День гнева
Чингиз Абдуллаев
День гнева
Гнев есть оружие бессилия.
С. СегюрНачало
— Слепнев, на выход! — крикнул дежурный, гремя ключами.
Приделанная к двери цепь позволяла открыть ее ровно настолько, чтобы из камеры можно было выходить только по одному. Зэк кивнул сокамерникам и не торопясь вышел в коридор.
— Руки за спину, — приказал дежурный, — вперед!
Слепнев выполнил приказ и двинулся к выходу.
— Послушай, полковник, — раздался за спиной у него горячий шепот, — как только выйдем, я тебя передам постовому контролеру. Вместе с ним дойдешь до стены. Там будет веревка. Понял?
— Понял, — не оборачиваясь, ответил Слепнев. Он так давно ждал этого дня!
— Иди, иди, — заторопил дежурный, заметив, что в конце коридора появился кто-то посторонний.
Когда подошли к выходу, дежурный открыл одну дверь, затем вторую, они спустились с лестницы и очутились в другом, более коротком коридоре, где за решеткой их вот уже пятнадцать минут, нетерпеливо поглядывая на часы, дожидался постовой контролер. Он видел Слепнева впервые, но понимал, что именно этот человек резко изменил его жизнь. Контролер ни о чем не жалел. За такие бабки стоило не только распрощаться с работой и поменять место жительства, но и при необходимости с оружием в руках проложить путь к побегу этого заключенного. Он только не понимал, какую такую ценность представляет собой этот отставной полковник. Главное, это было контролеру на руку, и он кивнул дежурному, зная, что тот тоже получил довольно-таки солидный куш.
— Это он? — на всякий случай негромко спросил контролер, с интересом глянув на седовласого, чуть выше среднего роста заключенного. Сопровождавший узника дежурный кивнул, открывая дверь и пропуская заключенного. Потом, не оглядываясь, зашагал обратно. Его задача была доставить узника до этого коридора. Поэтому ему заплатили не так щедро, как контролеру, сопровождавшему заключенного дальше. Но даже полученные двадцать тысяч долларов были для него целым состоянием, таких денег он не смог бы заработать и за десять лет честной службы в тюрьме.
Он знал, что через несколько часов будет объявлена тревога. Начнутся допросы, подозрения, обвинения. Но деньги он уже надежно спрятал, а побег этого опасного заключенного можно списать на постового контролера, исчезнувшего вместе с узником. И сейчас надзиратель думал больше о приваливших ему деньгах, чем об узнике, все еще удивляясь, почему за него отвалили такие бабки. В отличие от контролера он хорошо знал заключенного, но здраво рассудил, что большие деньги просто так никто не платит.
В этой тюрьме сидели особо опасные преступники и криминальные авторитеты. Это была своего рода тюрьма в тюрьме. Девятый корпус, или сизо номер четыре, охранялся с особой строгостью. Тюрьма, известная в народе как «Матросская тишина», состояла из двух корпусов. В сизо номер один отправляли всякую уголовную шушеру, в сизо номер четыре — не только самых известных криминальных авторитетов страны, но и бывших сотрудников милиции и прокуратуры, которых невозможно было сажать в общие камеры обычных изоляторов. Побег отсюда практически исключался. Достаточно сказать, что раньше этот корпус находился в ведении КГБ СССР. Но за последние десять лет уже случился один побег, тоже с помощью подкупленных охранников: сбежал известный киллер. Итак, тревога была объявлена только через два часа, когда заключенный и офицер были уже далеко за пределами города. Несмотря на все усилия сотрудников ФСБ и милиции, поиски успехом не увенчались — заключенный и офицер исчезли бесследно.
День первый. Москва. Утро
6 часов 21 минута
Он услышал звонок и взглянул на часы. Черт возьми! Только начало седьмого. Что за идиот звонит в такую рань? Он покосился на аппарат. Тот продолжал трезвонить. Какая наглость звонить ни свет ни заря. Обычно все неприятности случаются по понедельникам, а сегодня вторник. Неужели опять что-то неожиданное? Но что могло произойти этой ночью? Другое дело в пятницу. Но до пятницы еще два дня. Жаль, что жена уехала на дачу к внукам. А то могла бы снять трубку. Она спала как раз с левой стороны, у самого аппарата.
Телефон не умолкал. Ну кому охота разговаривать в такое время? Но тот, кто звонит, этого не понимает. Так что придется ответить. И, подвинувшись ближе к аппарату, он снял трубку.
— Слушаю, — голос у него был недовольный и сонный.
— Артем, ты? — Сон как рукой сняло. Жена! Он понял: что-то стряслось.
— Что-нибудь случилось? — закричал он вне себя от волнения.
— У нас несчастье, — сообщила жена, не думая о том, что может буквально убить подобным сообщением своего сорокасемилетнего супруга, страдающего сосудистыми заболеваниями. Впрочем, особой деликатностью она никогда не отличалась. У него кольнуло сердце.
— Какое несчастье? О чем ты говоришь? Что случилось? Что-нибудь с Катей? — Он засыпал жену вопросами, не давая ей вставить и слово.
— С Димой, — сказала она наконец, — он поел у соседей грибы. Очевидно, домашнего приготовления. Я ему сто раз говорила, чтобы не ел ничего в гостях…
— Что с ним? — остановил он словесный поток жены.
— Ребенок отравился. Его рвет, кружится голова, боли в животе. Необходимо срочно промыть желудок.
— А где Леонид? — Он имел в виду зятя. Тот был неплохим художником, но они с женой считали его непутевым. Не о такой партии мечтали супруги для своей единственной дочери, выскочившей в девятнадцать лет замуж. Теперь у нее уже было двое детей: пятилетний мальчик и трехлетняя девочка. Против внуков молодые дедушка и бабушка не очень-то возражали. Это даже примирило их с вечно разболтанным Леонидом.
— Его, как всегда, нет, — произнесла жена убитым голосом, — заночевал в мастерской. Я сразу подумала, что нужно взять у соседей машину и отвезти Диму в больницу. А то, пока вызовем машину, пока она приедет в наш поселок, пройдет несколько часов.
— Вы сейчас на даче?
— Конечно, нет. Я разбудила Евгения Константиновича, и он любезно согласился подвезти нас до больницы. На даче остались Катя с малышкой. Будь добр, пошли за ними машину, надо их забрать в город. Представляешь, в каком сейчас состоянии Катя?
— Откуда ты говоришь? — Он все еще не мог ничего понять.
— Мы едем в больницу, — недовольно сообщила она, — я говорю по мобильному. Ты, видно, еще не проснулся, слышал, что я сказала про Диму?
— Конечно, слышал, — пробормотал он, вскакивая с постели, — я сейчас позвоню Кате и пошлю за ней машину. А сам приеду к тебе. В какой вы больнице будете?
— В местной. Пожалуйста, приезжай, пусть видят, что Дима — твой внук. Иначе сам понимаешь, что может быть.
— Конечно, приеду, — кивнул он, словно жена была здесь, — сейчас же позвоню Кате и вышлю за ней машину, — повторил он.
— А мы будем ждать тебя в больнице. Не забудь захватить мобильный телефон, чтобы я могла тебя найти.
— Хорошо. — Он бросил трубку. Когда живешь с женщиной больше четверти века, начинаешь ненавидеть ее, но еще больше — себя. За то, что терпишь ее вечно недовольное лицо.
Ведь ни разу в жизни он не видел ее довольной. Ни когда они поженились, будучи студентами экономического факультета. Ни когда поехали в Харьков, куда он получил распределение. Ни когда вернулись в Москву и жили втроем в маленькой комнатке без удобств. Из научного института он перешел на работу в банк. Потом они поехали в Австрию, где он представлял интересы Внешторгбанка. В начале девяностых вернулся и поступил на службу в крупный коммерческий банк. Лишь тогда она немного успокоилась. К тому времени появилась роскошная квартира в центре Москвы, большая дача в престижном дачном поселке, свои машины, водитель, помощник, няня, кухарка. Но лицо жены по-прежнему оставалось недовольным, и она всегда находила повод, чтобы испортить ему настроение. Впрочем, за долгие годы совместной жизни он привык к ней. Привык к ее вздорному, взбалмошному характеру. И иногда с удивлением замечал, что относится к ней намного лучше, чем в молодые годы, когда семейные ссоры, казалось, неминуемо должны были закончиться разводом.
Артем Сергеевич Полетаев был назначен министром финансов страны полгода назад, как раз когда вице-премьером стал его друг и бывший однокашник Сережа Шумский, с которым они вместе учились на экономическом факультете. Нужно отдать должное Шумскому. Всего за полгода он успел проявить себя как человек твердых принципов, неуклонно проводивший в жизнь экономические решения правительства, невзирая на критику со всех сторон.
Полетаеву было сорок семь лет. Высокий, с красивой густой шевелюрой и правильными чертами лица, он очень нравился женщинам. Особенно привлекали его глаза, серые, с загадочным выражением. Многие считали, что с такой внешностью Полетаеву нужно было идти в киноартисты, а не в экономисты. Жену раздражали подобные разговоры, поскольку сама она уже растеряла былую красоту, располнела, погрубела, ноги портило варикозное расширение вен. Словом, она была стареющая женщина, под пятьдесят, в климактерическом возрасте, а он — полный сил и хорошо сохранившийся мужчина, тоже под пятьдесят, до сих пор нравившийся женщинам, в том числе и собственным секретаршам.
