Роберт Харрис - Enigma
— Клэр? — позвал он. — Клэр? Молчание, потом:
— Кто там?
— Это я, Том.
Джерихо перевел дух и напрягся, будто ожидая удара. Ручка повернулась, и дверь слегка приоткрылась, как раз настолько, чтобы можно было разглядеть темноволосую женщину лет тридцати, ростом с Джерихо. Очки в круглой оправе, теплое пальто, в руках молитвенник.
— Да?
На мгновение он потерял дар речи.
— Извините, — наконец произнес он, — я ищу Клэр.
— Ее нет.
— Нет? — упавшим голосом повторил Джерихо. Теперь он вспомнил, что Клэр жила вдвоем с женщиной, которую звали Эстер Уоллес («работает в шестом бараке, просто душка»), но почему-то поначалу начисто о ней забыл. Она не показалась Джерихо слишком приятной. Худое лицо, словно ножом, разделенное пополам острым носом. Волосы стянуты назад, открывая нахмуренный лоб. — Я Том Джерихо. — Никакой реакции. — Клэр, возможно, упоминала обо мне?
— Я передам, что вы приходили.
— Она скоро вернется?
— Простите, не знаю.
Она стала закрывать дверь. Джерихо подставил ногу.
— Послушайте, я понимаю, что это ужасно невежливо с моей стороны, но не позволили бы вы мне войти и подождать?
Женщина бросила взгляд на его ногу, потом на лицо.
— К сожалению, это невозможно. Всего хорошего, мистер Джерихо, — и с силой захлопнула дверь.
Джерихо сошел на тропинку. Такая случайность в его планах не предусматривалась. Он посмотрел на часы. Начало двенадцатого. Поднял велосипед и направился назад к тропинке, но в последний момент, вместо того чтобы выйти наружу, свернул налево и пошел вдоль изгороди. Положил велосипед на землю и, зайдя в тень, стал ждать.
Спустя примерно десять минут дверь открылась и захлопнулась и он услыхал, как по камням застучали колеса велосипеда. Он угадал: мисс Уоллес была одета, чтобы выйти из дома, потому что работала в ночную смену. Прыгая из стороны в сторону, навстречу ему двигался тонкий желтый лучик. Энергично двигая коленями, широко расставив угловатые, как старый зонтик, локти, мисс Уоллес проехала по освещенной стороне футах в двадцати от него. У выезда на тропинку она остановилась и надела на руку светящуюся повязку. Джерихо вжался поглубже в боярышник. Через полминуты она уехала. Прождав еще целых пятнадцать минут, на случай если она что-нибудь забыла, он снова направился к домику.
Ключ был всего один — большой, вычурный, вполне годившийся к вратам собора. Джерихо вспомнил, что прятали его под куском черепицы у цветочной урны. Дверь от сырости покоробилась и открывалась с усилием, процарапывая дугу на каменном полу. Положив ключ на место, он, прежде чем включить свет, плотно прикрыл дверь.
Он был здесь лишь однажды, но запомнить расположение комнат не составляло труда. Два помещения на первом этаже: небольшая гостиная с низким потолком и кухня прямо напротив. Узкая лестница слева ведет на маленькую площадку. Прямо, окнами на тропинку, спальня Клэр. Спальня Эстер выходит на заднюю сторону. Уборной служит химический туалет снаружи, рядом с задней дверью, открывающейся из кухни. Ванной нет. В чулане рядом с кухней стоит оцинкованное корыто. Моются перед печкой. В доме холодно, тесно, пахнет плесенью. Удивительно, как Клэр может это терпеть.
«Но, дорогой, это же намного лучше, чем выслушивать какую-нибудь хозяйку, указывающую тебе, что можно…»
Джерихо сделал несколько шагов по выношенному ковру и остановился. Впервые почувствовал себя не в своей тарелке. Куда ни посмотришь — всюду свидетельства того, что здесь вполне довольны жизнью и без него: разнокалиберная синяя с белым посуда в кухонном шкафу, ваза с букетом нарциссов, стопка довоенных номеров «Вог», даже набор мебели (уютно расставленные у камина два кресла и диван). Каждая мелочь казалась продуманной и значительной.
Ему здесь нечего делать.
В этот момент он чуть не ушел. Его остановила лишь сентиментальная мысль, что ему по существу некуда идти. В Парк? На Альбион-стрит? В свой колледж? Жизнь — лабиринт, полный тупиков.
Лучше держаться здесь, решил он, чем снова убегать. Она должна скоро вернуться.
Боже, до чего же холодно! Он промерз до костей. Ходил взад-вперед по тесной комнате, пригибаясь, чтобы не задеть массивные балки. В камине заметил побелевший пепел да несколько обугленных кусков дерева. Сел сначала в одно кресло, потом в другое. Теперь он находился лицом к двери. Справа стоял диван. Потертая розовая шелковая обивка, продавленные подушки с торчащими перьями. Пружины ослабли, и, если сядешь, окажешься почти на полу. Подняться с него стоит больших усилий. Джерихо помнил этот диван и теперь долго смотрел на него, как солдат на поле боя, где была безвозвратно проиграна война.
* * *
Они вместе выходят из поезда и идут по тротуару в сторону Парка. Слева — спортивная площадка, вспаханная и разбитая на огородные участки в ходе кампании «Копай для победы». Справа, за внешним забором, знакомое беспорядочное скопление приземистых зданий. Люди, стараясь согреться, ускоряют шаги. Сырой туманный декабрьский день растворяется в сумерках.
Она рассказывает, что ездила в Лондон отпраздновать день рождения. Как он думает, сколько ей?
Он не имеет никакого представления. Пожалуй, восемнадцать?
Двадцать, — торжествующе заявляет она, — старуха. А что он делает в городе?
Разумеется, он не может сказать. Так, дела, отвечает он. Просто дела.
Извините, говорит она, ей не стоило спрашивать. Она все еще не может привыкнуть ко всем этим «следует знать». В Парке она три месяца, и ей здесь страшно не нравится. Отец работает в Форин Оффис и устроил ее сюда по знакомству, чтобы не болталась без дела. А он давно здесь?
Три года, говорит Джерихо, пусть не беспокоится, потом станет лучше.
А-а, отвечает она, ему легко говорить, у него, конечно, какое-нибудь интересное дело.
Не очень, говорит он, но потом, подумав, что может показаться скучным, добавляет:
— Вообще-то, по-моему, довольно интересное.
По правде говоря, он затрудняется поддерживать разговор. Он смущается даже от того, что идет рядом с нею. Они замолкают.
На доске объявлений у главного входа афиша «Музыкального приношения» Баха в исполнении Музыкального общества Блетчли-Парка.
— О-о, только посмотрите, — говорит она. — Обожаю Баха.
И Джерихо с неподдельным воодушевлением отвечает, что Бах и его любимый композитор. Испытывая признательность за то, что наконец нашел, о чем поговорить, он пускается в длинные рассуждения о шестичастной фуге «Музыкальное приношение», которую, как полагают. Бах сымпровизировал для короля Фридриха Великого, — подвиг, равноценный победе в сеансе одновременной игры вслепую на всех шестидесяти досках. Может, она знает, что посвящение Баха королю — Regis lussu Cantio et Reliqua Canonica Arte Resoluta — представляет собой акростих, начальные буквы которого, довольно интересно, составляют слово «ricercar», что означает «искать»?
Нет, как ни странно, она ничего такого не знает.
Под этот все более безрассудный монолог они доходят до бараков, где останавливаются и, после еще одной неловкой паузы, знакомятся. Она протягивает руку, теплую и крепкую, но ногти — просто кошмар — обкусаны до мяса. Ее фамилия Ромилли. Клэр Ромилли. Приятно звучит. Клэр Ромилли. Он желает ей счастливого Рождества и поворачивается уходить, но она его окликает. Она надеется, что он не сочтет это нескромным, но не хотел бы он пойти с ней на концерт?
Он не уверен, не знает…
Она пишет на газете, как раз над кроссвордом, число и время — 27. 12. 8. 15. -й вкладывает ему в руки. Билеты она купит. Там и встретятся.
— Пожалуйста, не говорите «нет».
И, прежде чем он находит отговорку, она исчезает.
Вечером 27 декабря его смена, но он не знает, где ее найти, чтобы сказать, что не сможет. Да и незачем говорить, он видит, что ему хочется пойти. Так что он требует услугу за услугу, которую когда-то оказал Артуру де Бруку, и ждет у зала. Ждет, ждет и ждет. Наконец, когда все уже вошли и он собирается уходить, она, виновато улыбаясь, выбегает из темноты.
Концерт лучше, чем он ожидал. Все музыканты квинтета работают в Парке и в свое время играли профессионально. Особенно хорош клавесинист. Женщины в зале в вечерних платьях, мужчины в костюмах. Неожиданно, и впервые, насколько он помнит, кажется, что война где-то далеко. При последних замирающих звуках третьего канона (per Motum contrarium) он осмеливается взглянуть на Клэр и обнаруживает, что она смотрит на него. Она касается его руки, и к началу четвертого канона (per Augmentationem, contrario Motu) он окончательнопогиб.
