Ольга Тарасевич - Копия любви Фаберже
На самом же деле мне хотелось остаться одной, чтобы думать об Андрее, писать об Андрее. Мечтать. Любить!
Я сразу поняла, что могу любить его. Он стал моим, как только меня увидел, я почувствовала это всей душой, всем телом.
Совсем мальчик, краснеющий, неловкий[36]. Его руки дрожали. Едва мы сели за стол, он опрокинул на мое платье бокал красного вина. Сколько искреннего горя отразилось во взгляде!
А я, счастливая и радостная, помчалась в спальню, быстро переоделась и снова спустилась в гостиную, не желая и лишней секунды быть вдали от Андрея! А как мне делалось страшно от мыслей, что, если бы не бенефис и этот обед, мы могли бы не встретиться! А если бы свиделись позднее, то его сердце уже могло бы быть занято.
Украдкой от Сергея Михайловича и братьев Андрея мы сговорились о встрече.
Он как Ники. Он лучше Ники.
Буду целовать его.
Любить…
Сергей не должен ничего знать, он слишком мне нужен для театра. Но если вдруг придется нам объясниться, я никогда не буду сожалеть об Андрее. Сегодня я получила лучшую роль, любимой и любящей. Что значат все спектакли в сравнении с ней…
…Отложив тетрадь, Матильда закрыла глаза, с наслаждением вспоминая лицо князя Андрея.
Потом испуганно бросилась к камину. «Не ровен час, Сергей прочтет, – думала она, наблюдая, как языки пламени лижут наполненные любовью строки. – Узнает, не узнает, там видно будет. А все же хорошо, что дневник не попадется ему на глаза».
Бумаги сгорели. Счастье и любовь лишь разгорелись еще сильнее. Матильда достала из гардероба, где хранились костюмы, пуанты и закружилась в стремительном фуэте. Но почти сразу же остановилась. Подле светящегося за окном фонаря, на который она смотрела, чтобы не расшибиться, виднелась фигура худощавого человека. Лицо его было скрыто тенью широкополой шляпы. Но высокий стан, и именно эта шляпа, и безупречное пальто, а еще лаковые щегольские ботинки позволили Матильде обо всем догадаться. Под окнами особняка стоял несчастный Карл Фаберже…
* * *Какая красота… Море огромное, разлитое до небес, синее-пресинее. Еще в туристическом агентстве, где давали пролистать буклет с фотографиями отелей, Свету поразил необычайный ослепительно-безмятежный оттенок. Но она решила, что это, наверное, рекламные фокусы. Пакет морса, который производит компания Андрея, в рекламном ролике тоже выглядит так соблазнительно, что в горле пересыхает. Бросаешься к холодильнику, и… Ну, пакет как пакет. Обычный вид упаковки, привычный вкус напитка. Но море! Море! Просто глаз не отвести, в сто раз лучше, чем на страницах рекламного проспекта! Кажется, всю жизнь можно проваляться на шезлонге под зонтиком, лениво наблюдая за медленно накатывающими на белоснежный песчаный пляж волнами.
– Полиночка! Поля! Посмотри на меня, солнышко! На меня, а не на официанта! Посмотри и подумай! Я ж тебя любить буду, заботиться. А мальчишка этот что? Две недели пройдут, ты уедешь, он останется.
Полина смешно морщит блестящий от крема носик:
– Толик, договорились, я люблю только тебя. Прекрати пугать парня. Отдыхай, расслабься!
Призыв подруги вызывает у охранника какую угодно реакцию, только не расслабленность. Толя пожирает глазами худенькую Полину фигурку, и на его простодушной обгорелой физиономии планы сегодняшнего вечера видны, как на экране кинотеатра. Незамысловатое кино: ужин, дискотека, кроватка.
Света встает с шезлонга, поворачивается спиной к подруге.
– Поль, печет ужасно. Сгорела?
– Это не плечи, – сочувственно говорит Полина, осторожно касаясь прохладными пальцами горящей кожи. – Это уже настоящее жаркое. Вернемся в отель?
– Ни за что! – возмущается Света, искоса поглядывая на охранника. Тот делает вид, что загорает, глаза закрыты. Но напряженно сжатые губы его выдают: подслушивает. – Схожу в номер, возьму рубашку.
Бодигард, вечный ванька-встанька, бесшумно и незаметно оказывается рядом.
– Толя! Ну я могу хотя бы шаг одна ступить! Что ты за мной ходишь как приклеенный! Достал уже! Почему за Андреем вы не бегаете, как собачки на привязи! – Света кричит, отчаянно пытаясь вспомнить хитрое слово, которое произносил муж. – Я тоже хочу, чтобы моя безопасность обеспечивалась это, как его… Дис-тан-ци-о-нно. Вот так, дистанционно!
Толик невозмутимо улыбается, молчит. Но на шезлонг не возвращается.
Ладно, фиг с ним. Хочет топать рядом – пусть топает. Все равно она перехитрит эту тупую груду мышц с бритым затылком и вечно напряженным взглядом.
– Ночь, два часа, – говорит Света по-турецки симпатичному коридорному с черными обжигающими глазами.
Хорошая вещь – русско-турецкий разговорник.
А еще лучше то, что рядом Полька.
Подруга все разыгрывает как по нотам. За ужином нежно смотрит на бодро уминающего жареное мясо Толика. На вечерней шоу-программе позволяет обнять себя за талию.
А Света – о да, она же очень устала. Обгорела, наплавалась. Нет, никакой ночной дискотеки. Звонок Андрею и здоровый сон. И из отеля – честное пионерское – ни на шаг.
Толик колеблется. Но сидеть в соседнем номере ему совершенно не хочется. А хочется трахаться. Лукавая многообещающая улыбка Поли окончательно парализует профессиональные рефлексы.
Через полчаса Света уже умирает от поцелуев симпатичного мальчика, не опасаясь, что на ее стоны примчится верный бульдог, готовый перегрызть горло любому.
Турок нежный, чувственный. Он только поцеловал ее грудь, а неизбалованное тело вдруг сжали сладкие судороги первого оргазма. Мягкие губы исследуют живот, опускаются ниже, и… Неужели? Вот теперь? Андрей говорит – противно… Но это, это, это… Мысли исчезают, воздух заканчивается, щеки пылают.
– Мне хочется умереть, – шепчет Света.
На губах мальчика – соль ее слез.
Он отстраняется, что-то взволнованно говорит, интонация вопросительная, недоуменная.
Объяснять долго. И больно. И не нужно. К тому же в разговорнике таких слов, видимо, не найдется.
Света тянется к лежащей на тумбочке упаковке презервативов, но турок мягко останавливает ее руку. И мягкие поцелуи продолжают исследовать тело, касаются бедер, пальчиков ног, невыносимо, сладко…
…Звонок сотового телефона разбивает красивый сон вдребезги.
– Малая, значит, так. Сейчас к тебе девушка приедет, Лика Вронская. Книжку про меня писать будет. Ты с ней побазарь, ну, как познакомились, как живем. Поняла?
От голоса мужа страшно. Спросонья показалось: все узнал. А еще Андрей будит резкую боль. Поля-Полинка, как же все обидно и нелепо…
– Малая, ты че, дрыхнешь еще? Давай руки в ноги, марафет наводи, девочка уже к нам едет. Малая?!
– Да, Андрей, я поняла, – пробормотала Света, вставая с постели. – Конечно, поговорю, ты не волнуйся.
Никого не видеть. Ничего не слышать. Даже домработница, приносящая кофе, вызывает только жгучую ненависть. Потому что она живая, а Полька мертвая. Но объяснять это Андрею бессмысленно. Он из другого теста. Не остался на поминки по собственному отцу – важные переговоры. Не нашел времени приехать к маме в больницу – дела. А свекровь, между прочим, чуть богу душу не отдала. Андрей это понял? Вряд ли. Он все время работает, в любом состоянии, больной, здоровый, уставший, отдохнувший. Не щадит даже себя совершенно. Он очень странный муж – вроде как есть, но его всегда нет. Фактически Андрей живет в офисе. Возвращается с работы поздно, уходит ранним утром, иногда неделями с ним приходится общаться только по телефону. Это сначала казалось эгоизмом и жестокостью. Да тараном просто, бульдозером – напролом к своей цели, по чужому горю, наплевав на близких, в ущерб собственному здоровью. Но… Обычный колхоз под Пригорском уже давно не узнать. Кажется, не Россия, а Голландия. Нет и в помине никаких бедных избенок – нормальные добротные коттеджи, асфальтированные улицы, свои детский садик и школа, новый Дом культуры, стадион. Те, кто хочет и может работать, благодаря Андрею и Виктору зарабатывают так, что их в Москву калачом не заманишь. На ребят молятся, чуть ли не в прямом смысле. Их фотографии рядом с иконами на стенах висят. Они, наверное, другие люди, из другого теста. И с обычными мерками к ним подходить неправильно. Да, гуляют, не считаются ни с кем и ни с чем, стараются из шкуры выпрыгнуть, а заработать все больше и больше. Но то, что они делают… Скольким людям работу дали, создали условия, в которых и жить, и трудиться в радость! Это тоже надо учитывать. Со стороны может казаться: веселые беззаботные пацаны, побухали, заключили выгодную сделку, снова побухали, и все у них в шоколаде. Ничего подобного. Не бывает успеха на халяву, все только за счет труда, колоссального, из года в год, без выходных, без праздников. Впрочем, трудоголики эти не признаются, что пашут как лошади. Смешно читать их интервью, где они рассказывают о том, как много у них свободного времени, какие у них есть хобби. Паничев, оказывается, увлекается горными лыжами, а Захаров – рыбалкой. И оба уверяют: «Если руководитель работает больше, чем подчиненные, – он просто плохой организатор». Рыбалка! Смешно! У мужа бывает такой напряженный график, что ему даже слово это произнести некогда. А уж с удочкой сидеть… Нет у него удочки, нету!
