Елена Сокол - Где-то есть ты…
Я понимала, что совсем теряю голову и контроль над собой. Понимала, что забираю у мужчины право самому меня добиваться. Но за две недели мы, общаясь каждый день, виделись всего пару раз. И мне уже не терпелось повидать его, посмотреть в его глаза, нечаянно тронуть его руку. Хотелось услышать от него предложение встречаться, или чтобы он, преодолевая стеснение, поцеловал-таки меня. Ну что я себя обманываю?! Мне безумно хотелось быть с ним каждый день! Поэтому дорога и привела меня к его дому сегодня.
3 июня 2010 года
Я пришла в себя от осознания того, что дрожу всем телом, промёрзшим до костей. Всё подчинилось ноющей боли в руках, скованных за спиной. В нос ударил пряный запах сырой земли, щекочущей ноздри. К голове прилила кровь.
В эту секунду я подумала, что меня похоронили, и дёрнулась всем телом, одновременно открыв глаза, но, быстро оценив обстановку, поняла, что лучше не дёргаться и дальше изображать потерю сознания. Легла и прижалась щекой к земле. За три секунды, что мои глаза оставались открытыми, я успела увидеть многое из того, что происходило вокруг, и сразу забыла про холод.
Это был широкий двор, обнесённый деревянным забором. Вокруг темнота, скорее всего, ночь. Звонкие трели ночных птиц. Откуда-то слева на меня лился тусклый искусственный свет, похоже, что от дома, в котором меня держали. Справа, в той стороне, куда мне удалось посмотреть, росли несколько деревьев с тонкими перевитыми стволами, похожие на яблони. Они вкрадчиво шелестели своей листвой, поддаваясь порывам летнего ветра. Мне даже показалось, что я заметила пару грядок. Выходит, я лежала на земле в саду у похитителя.
Где-то вдалеке, за забором, слышался звук текущей воды. Все эти звуки заглушал один-единственный, сверлящий мой череп насквозь, звук копошения. Его нельзя было ни с чем спутать. Я много лет провела, помогая родителям на огороде, и этот звук узнала бы из тысячи. Осторожно изогнув шею, стараясь не произвести лишнего шума, я повернула голову на пару сантиметров и осторожно приоткрыла краешек глаза. Так оно и было, мои опасения подтвердились: в пяти метрах справа от меня, стоя по пояс в стылой земле и орудуя большой железной лопатой, мой похититель рыл могилу. Вспотевший и изнеможённый, он с хрустом вонзал лопату в чрево глубокой ямы, а затем швырял вырытый песок на уже образовавшуюся горку в полуметре от могилы. На краю ямы стояла початая бутылка водки и рюмка. Недалеко от ямы висели канатные качели, подвешенные между двух стволов деревьев и издававшие противный скрип при каждом дуновении ветра.
Тут я вспомнила про труп старухи, о который споткнулась, выходя из помещения, ставшего моей клеткой. Вспомнила её застывшие глаза, клетчатый фартук, сладковатый запах тлена. От этих мыслей меня даже передёрнуло. А ведь я лежала на ней, барахтаясь, как муха в паутине, скованная страхом. Наверное, от испуга сознание тогда и покинуло меня. Факт присутствия этого трупа давал мне надежду на то, что могила предназначается всё же не мне.
Может быть, это шанс сбежать отсюда? Я очень медленно повернула голову налево. Сердце моё заколотилось в груди, а во рту неожиданно пересохло. Слева, в двух метрах от меня, лежал труп той самой пожилой женщины, неестественно раскинувшей ноги. Её косынка сбилась на бок, придавая лицу нелепое выражение, словно она бежала куда-то, торопилась, споткнулась о камень и упала замертво рядом со мной. Я почувствовала запах тлена, который донёс до меня ветер. Интересно, он ли её убил? Наверное, держал так же, как меня, истязал, а потом зарезал или задушил. Или её сердце не выдержало таких испытаний и остановилось.
Позади тела, метрах в десяти, стоял одноэтажный дом, на крылечке которого и горела та самая лампочка, освещавшая сад. С края был пристроен гаражик, в котором, вероятно, он прятал свою колымагу, ту, что наехала на меня. Входная дверь была прикрыта. Домик представлял собой старое трухлявое строение, довольно большое, но почему-то всего с двумя окнами, в одном из которых горел тусклый свет, едва различимый сквозь плотную ткань занавесок. Серый, слегка обшарпанный от старости, дом казался спокойным и неприметным. Осмотрев забор, я приметила калитку, через которую можно было выбраться на волю. За забором не было видно других огней. Стало быть, этот дом стоял в отдалении от других, если они были. Что если встать и ударить его бутылкой по голове? Но как это сделать со сцепленными руками?
Внезапно я услышала, как он прекратил копать, воткнул лопату и вылез. Всё моё тело замерло, дыхание остановилось, глаза закрылись. Его шаги приближались. Он грубо схватил меня, перевернул и решил привести в сознание шлепками по лицу. Мне не хотелось размыкать век. Бах, бах. Новые и новые шлепки. Он начал трясти меня за плечи. Я открыла глаза и увидела в темноте его бешеное лицо.
На вид лет тридцать, небритый, воняющий перегаром. Зубы кривые, налезающие друг на друга и жёлтые. Руки сильные, волосатые и пахнущие табаком. Волосы тёмные, небрежно зачёсанные назад, судя по всему, никогда не знавшие ни шампуня, ни стрижки. Но самое страшное, от чего я пришла в дикий ужас, сковавший всё мое тело, это его глаза. Звериные, бесцветные и безжалостные. Один смотрел на меня, а другой, не подчиняясь хозяину, – куда-то во тьму, в направлении старухи.
– Проснулась? – Мне в лицо ударила жуткая вонь из его рта. Первый раз я была поражена той нежностью, которая засквозила в его тоне. Однако его взгляд – взгляд убийцы – не изменился.
– Да.
– Выпей за упокой моей матушки.
– Что?
– Водки. Сейчас принесу. – Он приподнял меня и помог сесть поудобнее.
– Лучше бы воды.
Я наблюдала, как неуклюже он двигается. Интересно, с чем же связаны такие перемены в его характере? То жестокий, то трепетно-нежный. А этот безумный взгляд! По моим рукам забегали мурашки. Мне показалось, что он сумасшедший. Всё верно: если человек не требует выкупа, значит, он психически не здоров, значит, у него другие намерения.
– Пей. Пока я добрый. – Он подставил рюмку к моим губам. Ту рюмку, из которой ещё недавно пил сам. Меня передёрнуло от отвращения, хотя я сама воняла потом, мочой и выглядела наверняка не лучше него.
Быстро выпив, я почувствовала, как содержимое рюмки обожгло мой пищевод, а затем и желудок. Приятное тепло растеклось во всём теле, через минуту ноги стали словно чужие, отказались подчиняться. Подняв голову, я посмотрела на него. Он сидел рядом, уставившись на труп. Сейчас он был похож на брошенного ребёнка. В его глазах застыли слёзы, а на губах блуждала кривая ухмылка.
Тяжёло было догадаться, что она означает, но, скорее всего, какое-то подобие боли от смерти близкого человека. В моей голове роились тысячи мыслей. Он оставил меня в живых. Поит водой, кормит. Наблюдает, как я мучаюсь. Ставит один, только ему понятный, эксперимент. Кто он такой? Зачем я ему? Кем он является в том мире за пределами этого забора? Тупым неудачником, который боится подойти и заговорить с женщиной? И все над ним потешаются. Или жестоким садистом, который задушил трёх бывших жён? А может, тихим скромным учителем младших классов?
Но я принадлежу ему, нахожусь полностью в его распоряжении. Ему нравится играть в бога. Захочет – придёт и тихонько удавит. А захочет – надругается. Как кто-то может держать меня взаперти без моей воли?! Так хочется жить и любить! Я так ждала это лето…
Нужно что-то предпринимать. Я должна изучить его, выработать стратегию поведения, придумать, как с ним обращаться. Бояться его, остерегаться и пресмыкаться, моля о пощаде? Или попытаться понравиться, заставить себя полюбить?
Необходимо что-то делать, чтобы остаться в живых. Если хочет меня, пусть имеет. Всё что угодно. Потерплю, потяну время. У меня мало шансов, зато есть надежда, что, оставшись в живых, я обязательно убью его. Мне захотелось причинить ему нестерпимую боль, вспороть его жалкое брюхо, вынуть оттуда кишки, растоптать их, размазать по асфальту. Только бы получить такую возможность, а уж воспользоваться ею я сумею! Всё для того, чтобы услышать его беспомощный вой и увидеть его скорченное от боли тело.
– Как тебя зовут? – Я решилась начать разговор.
– Гена.
– Отчего она умерла, Гена? – Рюмка водки прибавила мне смелости.
– Плохо себя вела, – он взглянул на меня с такой дикой ненавистью, что я пожалела о заданном вопросе.
– Ты держал её в той же комнате, что и меня? – Мои плечи дёрнулись от страха, но я постаралась придать лицу самое наивное и ласковое выражение, на которое только была способна.
– Это она меня там держала! – Повинуясь неведомым инстинктам, он дотянулся правой ногой до трупа и пнул его, скривив губы. Так поступают обиженные маленькие дети, у которых отняли игрушку. Упав на колени, он дополз до неё и присел рядом на землю. – Я так её любил… А она меня предала! И тогда мне пришлось её наказать…
– Мне очень жаль… – Я не знала, что мне ещё сказать, но чувствовала, что нужно продолжать разговор, чтобы укрепить нашу связь, чтобы завоевать его доверие. Наблюдая за тем, как он пристально смотрит на тело своей матери, мне всё четче виделось, что этот человек определённо психически болен. То, как быстро менялись его настроение и тон разговора, наводило на мысль, что он настоящий психопат. При таком раскладе игра, в которую я с ним собиралась сыграть, становилась ещё опаснее.
