Анна Малышева - Алтарь Тристана
Женщина, почувствовав ее нежелание распространяться на эту тему, больше ни о чем не спрашивала. Она отвела гостью на второй этаж и отомкнула уже знакомую художнице дверь.
– Вот радость будет бедняге… А он и не знает, что вы приехали?
– Нет… Это сюрприз… – с сильно бьющимся сердцем ответила Александра.
– Только глядите, не вышел бы слишком волнующий сюрприз-то! – предупредила ее соседка, то ли в шутку, то ли всерьез. – А то у него сердечко слабое, еще не выдержит… Тогда я уж сбегаю в магазин, потом сюда зайду!
И вновь Александре везло: соседка не стала настаивать на своем присутствии при разговоре, даже не рвалась увидеть встречу гостьи и хозяина – а эта встреча могла быть чревата разными неожиданностями. Художница вовсе не была уверена, что старик пожелает с ней разговаривать после тягостной загадочной сцены в прошлый раз. Она предполагала, что каким-то образом связалась в его сознании с утратой сына. «Если он считает меня пособницей Ирины, есть риск, что вовсе не поверит…»
Когда услужливая соседка исчезла, тишина прихожей стала звенящей. В дальнем конце была отворена дверь, оттуда на темный, затоптанный паркет падали яркие солнечные лучи. Дверь в комнату, где Александра встречалась с владельцем квартиры, была закрыта.
Чувство, которое она испытывала, нельзя было назвать страхом. Александра не боялась, но грудь сдавливал спазм, трудно было набрать воздуха в легкие. «Ну зачем я вмешиваюсь? – мелькнула пугливая мысль. – Забралась в чужую квартиру… Ведь это почти как воровство… Он же не услышит!»
Эта мысль родила другую. Глядя на открытую дверь в дальнем конце прихожей, Александра вспоминала свой первый визит сюда. «Комната Ирины. Неуютный узкий пенал, где словно и не живет никто. Она уехала на весь день и бросила дверь открытой… Как будто напоказ – мол, нечего скрывать! Конечно, все, что нужно спрятать, она прячет не здесь!»
Художницу не покидало ощущение, что в ее присутствии здесь есть нечто противозаконное. Торопясь разделаться с сомнениями, которые все усиливались, Александра подошла к двери, ведущей в комнату хозяина, и постучала. Сразу вслед за этим символическим оповещением она повернула дверную ручку и вошла.
Со времени ее предыдущего визита как будто совершенно ничего не изменилось. Хозяин сидел в кресле, на прежнем месте. На этот раз он, казалось, дремал. Кресло стояло спинкой к окну, солнце заливало фигуру мужчины, неподвижную, словно сделанную из тряпья – старого пледа, толстого свитера… Александра подошла к нему почти вплотную. Когда ее нога коснулась тени, отбрасываемой фигурой в кресле, Виктор Андреевич вдруг ожил и поднял голову.
Их глаза встретились. Старик, схватившись за подлокотники, изумленно привстал.
– Что вы здесь делаете?!
Его голос звучал на этот раз вовсе не подавленно, в нем зазвенели металлические нотки. Александра невольно подалась назад:
– Я хочу вам помочь!
– Где она? – Взгляд старика оторвался от ее губ и метнулся к двери.
Александра сделала отрицательный жест:
– Я пришла не с ней. Я одна! Меня впустила соседка!
Она повторила это еще раз, чувствуя, что хозяину, в его беспокойном состоянии, нелегко понять ее с первого раза. Наконец он понял. Откинувшись обратно, словно распластавшись по спинке кресла, задрав подбородок, на котором блестела седая щетина, Виктор Андреевич устремил на Александру пристальный, напряженный взгляд, в котором художница прочла целую гамму чувств: страх и надежду, ненависть и страстное ожидание.
– Поверьте, я хочу вам помочь! – проговорила она. – Я знаю, вы потеряли связь с сыном.
– Иван? – хрипло спросил старик. Его глаза помутнели, налившись влагой.
– Да, ваш Иван… Я узнала, что он живет в Париже и уже давно не приезжает, а вы из-за болезни не можете поговорить с ним по телефону. Есть другие способы, но он ими не пользуется… И вы сомневаетесь, что он…
– Иван жив?
Она развела руками, обескураженная тем, как прямолинейно собеседник завершил ее осторожную речь.
– Не знаю! Но у меня есть идея, как узнать…
Старик внимательно следил за ее губами и не перебивал больше. Александра изложила свой план, стараясь свести его к самым простым пунктам.
– У меня много друзей по всему миру, есть и во Франции. Очень близкие друзья в Париже. Они всегда рады мне помочь, если я прошу. Только нужно знать, где именно работает ваш сын, и я уверена, они найдут его, придумают какой-то способ, чтобы вы его увидели. Например, организуем все же сеанс связи по скайпу… – Заметив, как лоб старика прорезала недоуменная складка, она поспешила добавить: – Да в конце концов, они просто засвидетельствуют, что он жив! Вот и все… Это несложно…
Повисла тишина. Виктор Андреевич, казалось, забыл о гостье, наблюдая за роением пыли в солнечном луче, протянувшемся через всю комнату, от окна до дверного косяка.
– Они скажут то, что вы им велите… – после долгой тягостной паузы произнес он.
Александра всплеснула руками:
– Ваше недоверие понятно, даже очень! Ведь я пришла с Ириной и заговорила об этой несчастной разбитой нише! Да, я виновата, что пошла у нее на поводу, ничего не узнав толком. Ниша новодельная! Старая, как вы сами отлично знаете, давно разбита… Ирина просила меня сказать, что я видела целую нишу, она решила выдать новую за старую… Я думала, это обман во имя вашего спокойствия… Она сказала, что вы очень больны и вам непременно хочется увидеть эту нишу!
– Это она вас сейчас сюда впустила!
Уверенность, звучавшая в голосе хозяина, приводила Александру в отчаяние. Он решительно не желал ей верить! Собравшись с духом, женщина заговорила твердо и спокойно, глядя старику в глаза:
– Я не подруга Ирины, не знала ее раньше, и мне все равно, какие у вас отношения и что ее ждет дальше! Но я узнала, от нее и от Нины, что вы уже два года не получаете вестей от сына иначе как через невестку. А невестке не верите, и потому у вас дурные мысли. Я могу помочь. Я предлагаю от чистого сердца! – И, так как старик молчал, Александра добавила: – Вы можете мне не верить, как не верите Ирине. Но человек, который не верит никому, остается в конце концов один…
Она не собиралась больше ничего прибавлять. В ней крепла уверенность, что этого старика, замкнувшегося в своем горе, неприступного, закрытого для мира, словно дом с заколоченными окнами, не удастся переубедить. Александра махнула рукой, одновременно выражая отчаяние и прощаясь. Повернулась, сделала шаг к двери.
– Погодите… – услышала она за спиной сорвавшийся слабый голос. – Я… согласен. Узнайте, что можно, ради бога! Сын – это все, что у меня осталось!
Глава 7
Выйдя на улицу, художница жадно глотала пьянящий, легкий весенний ветер. В пропахшей лекарствами комнате Виктора Андреевича она не могла дышать свободно. Стылый воздух, который не могло прогреть яркое солнце, вливавшееся в незашторенное окно, тяжелый дух, свойственный старым домам с толстыми стенами, пропитавшимися за многие десятилетия сыростью, словно до сих пор забивали ей ноздри. Она простояла на крыльце несколько минут, прежде чем согрелась и окончательно пришла в себя.
Беседа со стариком оставила у нее тягостное впечатление. Гдынский – такова оказалась фамилия старого театрального художника – хотя и согласился принять ее план, но по-прежнему не доверял женщине. Прямо он этого больше не говорил, но его недоверчивые расспросы, настороженность, мелочная подозрительность, проявленная при обсуждении, не оставляли места для сомнений.
«И хотя он не верит, видно, я и впрямь его последняя надежда… Только плоха та надежда, на которую вовсе не надеются! Трудно помочь такому человеку… Неверие все разрушает! Слишком долго он сомневался во всех ближних, слишком долго, чтобы вдруг поверить мне, чужой…»
…Ей пришлось несколько раз повторить все несложные детали своего плана. Александра предлагала связаться со своими друзьями в Париже и попросить их прямо зайти в театр, с которым нелегально сотрудничал Иван. Там (этот момент представлялся ей самым трудным) отыскать людей, которые захотят говорить о нем. Александра предполагала, что если Иван действительно работал нелегально и других причин откладывать приезд в Москву у него не было, его должны были скрывать от посторонних, чтобы не получить неприятностей с налоговой и миграционной службами.
– Но все же есть большая вероятность, что удастся разговорить или просто подкупить кого-то из сотрудников театра, – сказала она Виктору Андреевичу.
Тот скривил бледные губы и презрительно произнес:
– Подкупить? Да кого угодно. Там все продажные. Вы знаете хоть, что это за театр?
Название ничего не сказало Александре. Когда она призналась, что далека от театральной жизни и никогда не слышала ни о чем подобном, Виктор Андреевич, саркастически улыбаясь, пояснил:
– Это кабаре! Помесь кабака и борделя. Какой там театр!
