Дик Фрэнсис - Ноздря в ноздрю
— Но ты же ешь в ресторанах.
— А ты пользуешься мобильником, — уел он меня.
— Отлично, — кивнул я. — Обещаю никогда не обсуждать с тобой мобильные телефоны, если ты пообещаешь не обсуждать со мной рестораны.
Он молчал и улыбался, глядя на меня. Неужели я действительно загнал в угол великого Марка Уинсама?
— У меня остается право вето? — наконец спросил он.
— На что? — В моем вопросе прозвучали воинственные нотки.
— Местоположение.
Что я мог ответить? Если бы ему не понравилось местоположение ресторана, он не подписал бы договор об аренде или покупке. То есть вето на местоположение у него и так было.
— Если ты финансируешь проект, тогда получаешь право вето, — ответил я. — Если не финансируешь — не получаешь.
— Хорошо, — кивнул он. — Тогда я хочу финансировать. Условия как прежде?
— Нет. Я хочу больше пятидесяти процентов прибыли.
— Ты не жадничаешь?
— Я хочу, чтобы в разделе прибыли участвовали и мои сотрудники.
— Сколько они получат?
— Это мое дело. Ты получаешь сорок процентов, а я — шестьдесят, а уж потом я решу, ни у кого не спрашивая, какую часть прибыли отдать в виде бонусов моим сотрудникам.
— Жалованье ты получать будешь?
— Нет. Как и теперь. Но я хочу шестьдесят, а не пятьдесят процентов прибыли.
— А на время обустройства? В прошлый раз ты получал жалованье из моих инвестиций восемнадцать месяцев.
— Но я все возместил, — напомнил я. — На этот раз жалованье мне ни к чему. У меня есть сбережения, так что я проживу на них, пока новый ресторан не начнет приносить прибыль.
— Что-нибудь еще? — спросил Марк.
— Да. Десять лет — очень много. Пять лет. А потом я получаю право выкупить твою долю по справедливой цене.
— И как ты определишь «справедливую цену»?
— Расплачусь с тобой по лучшему предложению, публичному или частному, сделанному тебе независимой третьей стороной.
— На каких условиях?
— Стоимость аренды плюс сорок процентов от стоимости бизнеса.
— Пятьдесят процентов.
— Нет. Сорок процентов от стоимости бизнеса и сто процентов аренды.
— А если я захочу выкупить твою долю?
— Тебе это обойдется в шестьдесят процентов стоимости бизнеса, и я уйду восвояси. — Конечно, хотелось бы знать, насколько изменяется стоимость ресторана, если из него уходит шеф-повар. Но, опять же, я полагал, что он ни при каких обстоятельствах не станет выкупать мою долю.
Марк откинулся на спинку стула.
— Ты ставишь очень жесткие условия.
— Почему нет? Вся работа ляжет на меня. Твое дело — выписать чек на крупную сумму, а потом сидеть на заду и ждать, когда деньги потекут рекой, — по крайней мере, я надеялся, что они потекут.
— Ты знаешь, как много лондонских ресторанов закрываются в первый год работы из-за колоссальных убытков? — спросил он. — Я рискую своими деньгами.
— И что? У тебя их много. Я же рискую своей репутацией.
— Тем, что сейчас от нее осталось, — рассмеялся он.
— Ты советовал мне быть выше этого и верить в себя. Что ж, я верю. Мы не закроемся ни в первый год, ни во второй.
Он смотрел на меня, склонив голову набок, будто задумавшись. Внезапно наклонился вперед.
— Хорошо, ты в доле. — И протянул руку.
— Так просто? — удивился я. — Мы даже не нашли места и не начали обговаривать бюджет.
— Ты вроде бы сказал, что это твоя работа. Я только выписываю чек. Помнишь?
— И на какую сумму? — спросил я его.
— Какая тебе понадобится. — Руку он не убирал.
— Отлично. Ты тоже в доле.
Я крепко пожал его руку, и мы оба улыбнулись. Я очень любил Марка. И пусть его адвокатам только предстояло подготовить контракт, он держал слово, как и я. Сделку мы заключили.
Я едва смог досидеть до конца обеда, так перевозбудился. Марк рассмеялся, когда ему принесли треску. Я все предсказал правильно.
Из кухни вышел шеф-повар, присоединился к нам, чтобы завершить вечер стаканом портвейна. Годом раньше мы с ним судили кулинарный конкурс в дневной телепрограмме и порадовались возможности укрепить нашу дружбу.
— Как поживает твой ресторан в том далеком далеке? — спросил он.
— Отлично, — ответил я, надеясь, что ему под дверь не кладут «Кембридж ивнинг ньюс». Я также задался вопросом, а оставался бы он столь же дружелюбным, если б узнал, что мы с Марком сидим в его ресторане, готовясь составить ему серьезную конкуренцию. — А как твои дела? — задал я логичный вопрос.
— Все как всегда. — Пояснять, что под этим подразумевается, он не стал.
Какое-то время мы говорили ни о чем, избегая профессиональных суждений. Мир высокой кухни окутан такой же завесой секретности, как и работа любой государственной разведывательной службы.
Необходимость успеть на последний поезд заставила нас закончить обед в одиннадцать вечера, и мы с Марком пошли по набережной Темзы к станции «Ватерлоо». Неспешно шагали мимо пабов, бистро и пиццерий, которые изменили южный берег. Несмотря на поздний час, всюду звучала громкая музыка и слышался звонкий смех.
— Когда ты начнешь искать место для ресторана? — спросил Марк.
— Не знаю, но в самом скором времени. — Я улыбнулся в темноте. — Полагаю, начну с фирм по продаже недвижимости, чтобы посмотреть, что сейчас можно приобрести.
— Будешь держать меня в курсе?
— Разумеется. — Мы как раз проходили мимо рекламной тумбы. На приклеенной афише я прочитал: «КФО в КФЗ», большие черные буквы на белом фоне. Благодаря Бернарду Симсу я знал, что такое КФО — Королевский филармонический оркестр.
— Что такое КФЗ? — спросил я Марка.
— Что?
— Что такое КФЗ? — повторил я, указывая на афишу.
— Королевский фестивальный зал.[17] А что?
— Да так, чистое любопытство.
Я пригляделся к афише. КФО, в котором, как я понимал, Каролина играет на альте, в следующем месяце будет выступать в КФЗ. Может, мне следует пойти и послушать?
Марк и я попрощались у Национального театра. Он поспешил на вокзал, а я решил перейти реку по пешеходному мосту «Золотой юбилей» и спуститься в метро уже на северном берегу. На полпути остановился, посмотрел на восток, на здания Сити, во многих из которых на фоне ночного неба горели все окна.
Среди высотных зданий я мог разглядеть в сравнении с ними тускло освещенный, величественный купол собора Святого Павла. Мой школьный учитель истории страстно любил это сооружение и некоторые из связанных с ним фактов навсегда вдолбил в головы учеников. Я помнил, что возвели кафедральный собор на месте прежнего, который сгорел во время Великого лондонского пожара в 1666 году. Построенный всего за тридцать пять лет, собор, что удивительно, более двух с половиной столетий оставался самым высоким зданием Лондона, до появления бетонно-стеклянных башен 1960-х годов.
Стоя на мосту, я гадал, верил ли сэр Кристофер Рен, что берется за проект, конечный результат которого его переживет. Собираюсь ли я впрячься в проект, конечный результат которого может пережить меня?
Я поднял воображаемый стакан, протянул руку к великому архитектурному достижению и произнес молчаливый тост: «Сэр Кристофер, вам это удалось, и мне тоже удастся».
Глава 8
— Фасоль?!
— Да, фасоль, возможно, красная фасоль. Согласно анализам, полученным у пациентов в больнице, за обедом в их пищеварительную систему попало вещество, которое называется «фитогемагглутинин», вызвавшее отравление. Оно также известно как фасолевый лектин.
Я, Карл и Гэри сидели в моем кабинете во второй половине субботы. До открытия ресторана на обед еще оставалось немного времени. Ленч мы по субботам не подавали: подавляющее большинство наших клиентов в это время находились на скачках.
— Но в обеденное меню фасоль не входила, — заметил Карл.
— Я тоже так думал. Но анализы брали у шестнадцати человек, и во всех обнаружен фасолевый лектин.
Гэри и Карл переглянулись.
— Ничего не понимаю, — покачал головой Гэри.
— И куда они могли подложить фасоль? — спросил Карл.
— Вот это я как раз собираюсь выяснить. А потом постараюсь найти того, кто это сделал.
— Ты же не думаешь, что кто-то специально всех отравил? — спросил Карл.
— А какие у меня варианты? — вопросил я. — Взгляни на факты. Большинство тех, кто съел обед, включая меня, отравились. Анализы шестнадцати человек показали наличие фито-чего-то. Не нужно быть гением, чтобы понять, что в еде была фасоль. Я знаю, что ее в еду не клал. Следовательно, это сделал кто-то еще, и сделал сознательно, чтобы отравить людей.
— Но почему? — удивился Карл.
— Не знаю, — раздраженно ответил я. — Но сделал это человек, имевший доступ к кухне.
— На кухню могли зайти многие, — заметил Карл. — Охрану мы не выставляли. Люди, которых направило агентство по найму, все официанты.
