Патрик Квентин - Побег к смерти
А оказывается, сомнения мои только еще более усилились.
Мы пересекли авениду Инсерджентс и оказались на одной из темных боковых улиц, вдоль тротуара которой стояли огромные тенистые деревья. «Вероятно, это Динамарка», — подумал я. Холлидей, который казался сейчас значительно более пьяным, чем он был в «Реформе», споткнувшись, остановился около дома с меблированными квартирами, построенного в стиле модерн.
— Маленькая квартирка, — сказал он. — Смотреть не на что, видеть нечего. Принадлежит моему другу. Сдал мне ее. Стаканчик на сон грядущий, мой мальчик. Старина!
Он порылся в кармане в поисках ключа. Зазвенела мелочь. Потом нашел ключ и неуверенной рукой всунул его в замочную скважину.
— Исключительно освежает голову стаканчик на сон грядущий, — настойчиво продолжал бормотать он.
От толкнул стеклянную в стальной оправе дверь и с пьяным рыцарством пропустил меня вперед. Это могло быть и ловушкой. Я отлично понимал это. Но если только это ловушка, то меня заманили в нее такими утонченными методами, которые могут показаться невероятными. Улицы были для меня достаточно опасными. Никто не мог гарантировать, что, как только я останусь один, из-за угла снова не появится юноша со своим револьвером. Словом, из двух перспектив я выбрал визит к Холлидею, как сопряженный с меньшим риском.
Кроме того, еще в начале вечера я решил непременно побеседовать с Холлидеем наедине. И хотя мои подозрения перешли на кого-то другого, неизвестного мне, я все же не хотел упустить такой благоприятный случай пощупать Холлидея.
Я вошел в холл, который вполне мог бы явиться экспонатом выставки «Меблировка дома в будущем». Холлидей шел за мной. Он с шумом захлопнул дверь.
На втором этаже он остановился перед квартирой номер три и, после того как его ключ достаточно продолжительное время протанцевал танец попадания в замочную скважину, открыл дверь. Он вошел первым и нашарил рукой выключатель. Мы очутились в маленькой, очень элегантной гостиной с полосатыми зеброобразными драпировками и темно-желтыми стульями. На кофейном столике в вазе стоял огромный букет розовых гвоздик. Комната благоухала ароматом цветов.
И в ней никого не было, что меня несколько удивило.
— Садитесь, старина.
Холлидей шлепнул меня по плечу и подвел к одному из желтых стульев. После сбросил с себя пальто, оно упало на пол, и перешагнул через него, направляясь к двери, ведущей в какое-то другое помещение.
— Куфффня. Это моя куфффня. Посмотрим, что тут удастся мне наскрести.
Он исчез за дверью.
Послышался стук посуды.
Я решил, что сейчас подходящий момент. Если Холлидей невиновен, тогда, значит, его опьянение не притворное и тогда, что бы я ему ни сказал, к завтрашнему утру улетучится из его головы вместе с винными парами. Если же он виновен, если это он убил Дебору Бранд и теперь имеет какие-то намерения в отношении меня, значит, он просто притворяется пьяным. Но тогда все равно. Если он виновен, значит, я не расскажу ему ничего такого, чего бы он сам не знал. Если только у него нет револьвера, все будет о'кей.
Я встал и потихоньку осмотрел комнату, пока не услышал, что он выходит из кухни. Когда он показался в дверях, неся с преувеличенной осторожностью два бокала кубинского рома, я уже спокойно сидел на своем стуле.
— Ром, старина, — пропел он, — ио-хо-хо и бутылка рома.
Он подал мне бокал, пошатываясь, прошел мимо столика с розовыми гвоздиками и бухнулся на кушетку. Широко взмахнув рукой с наполненным до краев бокалом, он сказал:
— Ваше здоровье.
Я поднял свой бокал.
— Спасибо, — сказал я и решил сразу же приступить к делу. — А также спасибо за то, что вы только что спасли меня.
— Не стоит благодарностей. Всегда рад спасти парня. И всегда был таким. Да, таков я, Билл Холлидей. — Потом слегка скосил глаза и внимательно посмотрел на меня, чуть склонив голову набок. — Спасибо за то, что я спас вас? От чего?
— От такси. Вы ведь знали, что это не такси? Знали? Вы знали, что водитель нацелил на меня револьвер?
— Нацелил на вас?… Вы что, шутите?
— Я не шучу.
Прищурив глаза, он наклонился ко мне.
— Нацелил на вас револьвер? Почему?
— Все по той же причине, по которой он шпионил за мной все утро и, наконец, добрался до меня и избил около чудотворной гробницы в Лос Ремедиос. Все по той же причине, по какой кто-то произвел обыск в моей квартире.
Казалось, он проявляет величайшие усилия, чтобы понять мои слова. Он отказался от этой затеи, уставившись на меня тупым взглядом.
— Обыскали, избили, — бормотал он. — Ничего не понимаю. О чем вы говорите?
— Я думал, что, может, вы мне кое-что разъясните.
— Я? — Голос прозвучал воинственно. — Почему я? Слушайте, о чем тут речь? Чью квартиру обыскали? Мою никто не обыскивал?
Я сказал:
— Вы знаете мальчишку, хорошенького мексиканского мальчишку? Лет девятнадцати?
— Как его имя? — спросил Холлидей.
— Вы сами должны знать, если это вы выдаете ему зарплату.
Он, видимо, старался понять, о чем я говорю.
— Зарплату? — тупо повторил он.
Я решил испробовать другой путь.
— Помните, в аэропорту вы взяли мой саквояж вместо своего? Помните?
Это он помнил.
— Конечно, конечно. Ваш саквояж. Оба габардиновые. Габардиновые, габардиновые, — запел он. — Оба одинаковые. Ошибся носильщик. Глупый носильщик.
— И вы спрашивали обо мне у портье отеля «Юкатан», хотя еще не были со мной знакомы.
— Я спрашивал?
Он казался озадаченным, потом по лицу расплылась широкая улыбка.
— Эй, Питер, старина. Вы меня разыгрываете.
Я решил перейти к лобовой атаке.
— И вы гнались за Деборой Бранд до самого Чичен-Ица.
Улыбка исчезла.
— За кем гнался?
— За Деборой Бранд.
— Кто гнался за Деборой Бранд?
— Вы.
— Да вы с ума сошли.
Он говорил, старательно подчеркивая каждое слово. Потом добавил:
— Дебора Бранд умерла. Я не мог гнаться за мертвой девушкой. Зачем мне гоняться за покойницей?
— Вы гнались за ней, чтобы забрать у нее кое-что, — сказал я. — И убить ее.
— Убить ее?
Впервые за время нашего разговора у него появились признаки отрезвления. Рот как-то глупо приоткрылся.
— Ее никто не убивал. She fell in well.[1]
Очевидно, ему понравилось благозвучие этой фразы, потому что он повторил:
— She fell in well.
— Ее могли туда столкнуть.
— Столкнуть? Зачем?
— Зачем?
— Я не знаю.
Он удобнее уселся на кушетку и начал перебирать какие-то свои документы.
— Значит, ее столкнули в источник.
Он присвистнул.
— А откуда вам это известно?
Неожиданно лицо его прояснилось.
— Ах, вы вечно шутите.
— Я не шучу.
— Нет, вы шутите, мой милый, — пропел он. — Я ничуть не верю вам. Да, да, вы шутите. Потому что… Знаете, почему я так думаю? Если бы вы думали, что ее убили, знаете, что бы вы сделали? Вы сообщили бы об этом меридской полиции.
Он торжествующее посмотрел на меня, считая, что нанес мне завершающий удар.
— Я не обратился тогда в полицию, потому что у меня не было никаких доказательств.
Он кивнул в подтверждение того, что понял меня.
— А теперь у вас есть доказательства?
— Только то, что за мной гонятся с револьвером.
— А зачем они гонятся за вами с револьвером? Зачем?
— Я полагал, потому что они думают, что я взял у нее что-то, что они ищут. А между прочим, у меня ничего нет.
Его губы скривилсь в легкую гримасу, как будто он собирался сосредоточиться. Некоторое время он молчал. Я надеялся, что после этой паузы я добьюсь от него более трезвого разговора. Но я ошибся. Он все больше и больше пьянел, а теперь даже закрыл глаза.
Я понял, что бесполезно продолжать это нелепое интервью. Я был совершенно уверен в его невиновности, так же как и в том, что он окончательно опьянел. Не могло быть и речи о притворстве. Голова у него свесилась, глаза по-прежнему были закрыты.
Я встал и сказал:
— Ну, спасибо за вино. Я пошел.
Он открыл глаза, посмотрел на меня затуманенным взором, потом с трудом поднялся, пошел к окну и откинул одну из зеброобразных портьер.
— Что-то душно. Да. Ужасно душно здесь.
Он пошарил по раме в поисках крючка.
Я подошел к нему и протянул руку.
— Ну, еще и еще раз спасибо, Холлидей. Время идти домой.
Он проворчал что-то и наконец открыл окно.
— Что такое? — Он посмотрел на меня осоловелыми глазами. — Не уходите, какой смысл? Здесь масса кроватей. Масса кроватей. Слишком уж вы задаетесь, не хотите остаться со мной. Вы…
Он так и не закончил фразу. Его качнуло, и он едва удержался за занавеску. Он был уже на волоске.
— Мне надо… — начал я. И замолчал.
С того места, где я стоял, мне в тусклом освещении хорошо была видна вся улица.
