Елена Арсеньева - На все четыре стороны
Здесь никто никого ни с кем не знакомил, все воспринимали друг друга и происходящее как должное, хотели — разговаривали, не хотели — ели и пили, отдавая должное мастерству хозяйки. А та, в костюме бургундской крестьянки (вот такой же Сильви забыла надеть по милости своей кошки, вернее, своей русской гостьи), красная, возбужденная, носилась туда-сюда с подносами, разнося домашние яства: немыслимые канапе неведомо с чем, но определенно с чем-то райским, судя по вкусу; чернослив, запеченный с сыром; домашнюю колбасу, паштеты, ну и всякое такое, чему все отдавали должное, снова и снова запивая эту вкусноту вином, красным или белым, кому какое нравилось.
Хозяйка — Клоди, ее звали Клоди — никого не обходила своим вниманием, кроме «испанской принцессы». Той не предлагали ни еды, ни питья.
— Марина, кто эта девушка? — улучила минутку спросить Алена. — Почему она такая грустная, почему ничего не ест?
— Это Амели, кузина Мориса, сестра Бенедикта. Она очень больна и изуродована сыпью, но, говорят, раньше была необыкновенно, фантастически красива. Я, впрочем, ее не видела, так что передаю с чужих слов. А потом девушка вдруг заболела чем-то вирусным… Никто не знает чем, но вроде бы подхватила она эту заразу в Африке, куда ездила в туристический вояж. Она почти год лежала неподвижно, отказал позвоночник, потом началась ужасная экзема, она поправилась килограммов на двадцать… Кое-как ее смогли поднять на ноги, но от красоты мало что осталось, к тому же у нее страшная аллергия чуть ли не на все — на запахи, на животных — она мало что может есть и пить. А кости у нее сделались такие хрупкие, что чуть ушибется — и тотчас перелом, который может срастаться годами. Говорят, аллергия пройдет, если она начнет жить нормальной жизнью, ну, в смысле, с мужчиной, но женихов маловато, несмотря на то, что она любимая дочь очень богатых родителей и приданое будет роскошным.
— А если просто так с кем-нибудь переспать? Зачем сразу замуж? — спросила легкомысленная писательница Дмитриева.
— Она очень религиозна, — вздохнула Марина. — Для нее отношения с мужчиной без брака немыслимы. Амели, наверное, ушла бы в монастырь, но страстно хочет детей. И она в монастыре уж точно погибнет… К тому же врачи уверяют: беременность и роды могут ее совершенно исцелить! Кстати, я тут слышала, что какой-то жених у нее все же образовался, причем он и сам человек не бедный, так что трудно сказать, будто это просто охотник за приданым. Он парижанин, должен был приехать сам, но вот его что-то нет и нет, и бедная Амели, конечно, сама не своя, боится, что он сбежал…
И тут, ну прямо как в кино или в романе, взвилась столбом пыль у ворот усадьбы, и из этой пыли явился длинный, приземистый, ярко-красный, волнующий, вульгарный, элегантный, вызывающий, сексапильный «Ягуар», из которого, не открывая дверцу (верх машины был опущен), выскочил, перекинув наружу длинные ноги в черных джинсах и сапожках со шпорами, человек в белой рубашке, замшевой жилетке, перепоясанной патронташами, с двумя кольтами в кобуpax…, Ковбой, как есть ковбой! Ну и в «стетсоне», само собой разумеется!
«Та-ак… — обреченно сказала себе Алена. — Появился „стетсон“ номер пять. И сколько будет еще?»
Упруго приземлившись, ковбой выхватил из кобур пистолеты и пальнул в воздух. Потом дунул в стволы, крутанул их вокруг пальцев и сунул в кобуры.
Эффект был полный! Мужчин словно к земле пригнуло, а женщины расцвели, как цветы, потому что ковбой, окинув взглядом обращенные к нему восхищенные лица, никого не обидел, умудрился обласкать взглядом каждую. Когда-то Алена знала одного такого умельца высекать искры из женских сердец одним взглядом. Звали его.., ну да, понятно, как его звали. Она, правда, считала, что этот субъект — уникум в своем роде, но вот сыскался же у него двойник!
— Габриэль! — воскликнул Бенедикт. — Привет! Все нормально? Куда же ты запропал?
Подмигнув ему, ковбой по имени Габриэль легкой, танцующей походкой подошел к «испанской принцессе», глаза которой засияли нестерпимым счастьем, и склонился к ней:
— Все в порядке, любовь моя. У меня забарахлили тормоза в машине. Но сегодня ведь у всех выходной, ни в одной мастерской не найдешь механика. Проще оказалось купить новый автомобиль, чем отремонтировать старый, но салон на весь Тур работал только один, а там не нашлось ничего приличного, кроме этого зверя. Строго говоря, костюму моему требовался «Мустанг», но, увы, пришлось оседлать «Ягуара». Так что извините, мсьедам, если мое появление показалось вам вульгарным, но я всего лишь жертва обстоятельств.
Все вразнобой принялись уверять, что машина великолепная, а костюм чудесный, что Габриэль непременно получит первый приз, и они очень рады познакомиться…
— Ага, — сказала Марина, — так это и есть жених бедняжки Амели. — Ни-че-го себе!
— Обворожительный мужчина, — задумчиво пробормотала Сильви, державшая на руках Лизочку, которая тоже не сводила глаз с ковбоя. — Ради такого стоило страдать.
— Да! — заявила вдруг Лизочка, которая, конечно, не понимала, что говорит. А может, и понимала. В любом случае, устами младенца глаголет истина!
Марина расхохоталась, Сильви и Алена обменялись взглядами опытных, кой-чего повидавших на своем веку женщин.
— Я его где-то видел, — буркнул Морис, сделав вид, что ничего не произошло. — Точно, видел.
— Он из Парижа, — сказала Сильви, как будто это что-то объясняло.
— Мама, в Париже с пригородами живет чуть не десять миллионов человек, — раздраженно буркнул Морис.
— Но ты ведь знаешь, как тесен мир, — примирительно сказала его мать. — А Париж на самом деле не такой уж большой город, даже где-то маленький. Ничуть не удивлюсь, если этот мсье Габриэль окажется одним из тех, кого ты чуть не каждый день видишь по пути на работу или встречаешь в вашем любимом аукционе Друо.
И она, передав Лизочку Марине, отошла к одной из своих сестер, матери Амели, у которой, конечно, можно было разузнать все досконально об интригующем ковбое Габриэле.
— Гулять! Вон туда! — потребовала тем временем Лизонька, махнув в сторону ворот, и Алена встрепенулась:
— Марина, дайте ее мне. Я с удовольствием пройдусь.
— Но ваша нога… — нерешительно пролепетала Марина.
— Да с ней ничего страшного, честное слово, — отмахнулась Алена. — С тех пор как сняла эту чертову шину, я чувствую себя так, будто заново на свет народилась.
В общем-то, так оно и было, и Алена просто никак не могла понять замысла судьбы, которая подложила ей такую грандиозную свинью на библиотечной лестнице. Главное, хоть бы что-нибудь украли! А то ведь ничего, ровно ничего!
Она понесла Лизочку к воротам.
— Алена, у вас телефон с собой? — крикнула Марина, и Алена, успокаивающе похлопав по сумке, висевшей через плечо, перехватила любопытный взгляд ковбоя Габриэля. Наверное, его удивила незнакомая речь, ведь Марина говорила по-русски, однако у Алены почему-то мурашки пробежали по коже, когда из-под полей черной шляпы на нее глянули темные прищуренные глаза.
«Эффект „стетсона“!» — попыталась она объяснить себе свое состояние. Объяснила, но легче от этого не стало.
В любом случае она вздохнула свободнее, оказавшись за воротами.
Они с Лизочкой довольно долго ходили по дороге, близ которой стояли в окружении красивых садов просто-таки роскошные строения, новые и старые, к которым не подходило ни одно слово в мире — ни «дом», ни «здание», а только — «вилла»; внимательно разглядели все цветы на всех клумбах, все флюгеры на всех крышах, всех кошек на всех заборах (почему-то здесь было много кошек, и при виде каждой, какого бы цвета она ни была, Лизонька принималась кричать: «Минет, Минет!»). Они перепели все известные им песни, причем не по одному разу, а потом Лизоньке, судя по всему, надоело сидеть на руках. Она заявила:
— Ногами! — и, стремительно соскользнув на землю, побежала вперед.
Алена пошла за ней, но дорога повела под уклон, Лизочка пустилась бежать со всех ног, и угнаться за ней оказалось трудновато. Да еще чертова дорога петляла, и какая-нибудь шальная машина могла в любую минуту вылететь невесть откуда… Словом, Алена была вне себя от беспокойства и от вновь появившейся боли в колене, пока не нагнала Лизочку на относительно прямом участке дороге. Девочка стояла на обочине и как завороженная глядела в сторону очередной прекрасной виллы, стоящей в глубине очередного чудного сада. Алена подхватила ее на руки. Нога заболела еще сильнее, но ребенок, против ожидания, не стал рваться, а прижался к Алене и приглушенным голосом сказал:
— Боисся.
Это означало — «Я боюсь».
— Чего ты боишься? — удивилась Алена.
— Гуси боисся.
— Какие гуси? Где?
— Красные…
Что-то зашелестело за спиной, она оглянулась и увидела, что стоит, оказывается, метрах в десяти от пруда, в зеленой, спокойной воде которого полоскали ветви классические плакучие ивы. На поверхности воды колыхались вблизи берега не менее классические ненюфары, а по мелкому золотистому песочку прогуливались три веселых гуся: один серый, два белых. Красных среди них не было, но все равно: гуси были немаленькие и вид имели неробкий, потому и неудивительно, что Лизочка испугалась. Правда, странно, что при этом она смотрела не на гусей, а в другую сторону, на дом.
