Пьер Синьяк - Жемчуг перед свиньями
С ожерельем, с которого стекала вода, в бледных и похудевших руках. Ромуальд, как вор, поспешил с пляжа, сел в машину, оставленную у какой-то стены, положил жемчужины обратно в сумку и уехал.
Живя один в хижине в Фальгонкуле, Ромуальд очень скоро потерял покой. Испытывая постоянный страх, опасаясь неожиданного приезда убийц, он не мог сомкнуть глаз по ночам и, забрав зубную щетку и пижаму, вернулся в дом Тибо. Тот начал нервничать. Что значила вся эта безумная история, все эти бесконечные приходы и уходы? В довершение всего, Ирен не возвращалась. Видимо, ее подруга никак не могла решиться переселиться в мир иной, и Ирен, добрая душа, оставалась подле ее постели.
Как затравленный зверь, Ромуальд выходил из дома только по ночам. С наступлением темноты, проглотив суп, он покидал свое убежище и шел прогуляться по лесу. Именно там его стала охмурять, обхаживать, покачивая бедрами и всячески провоцируя, Раймонда Смирговски, старшая дочь поляка – красавица-блондинка с великолепной кожей. Она работала на фабрике домашней обуви. Спустя три дня Ромуальд уступил все более и более откровенным заигрываниям красавицы-польки. Не каменный же он в самом деле, да и Ирен все не возвращалась… Короче, как говорится мимоходом, походя…
В конце концов, последний из Мюзарденов привел ее в бывший домик охраны замка: здесь было удобнее, чем в лесу, можно было хоть привести себя в порядок. Девица была просто ненасытной, она так кричала в порыве страсти – и ей все было мало.
Именно там, вернувшаяся без предупреждения Ирен (автобус высадил ее в восемь часов утра на площади перед мэрией) и застала врасплох счастливую парочку, в самый, так сказать, кульминационный момент. Она чуть не упала навзничь от такой наглости. На шее у этой польской шлюхи было ее колье! Такого Ирен не могла вынести. Она достала из сумочки украденный у бывшего любовника – жандарма револьвер, который всегда носила с собой. Сначала она хотела убить Ромуальда, но промахнулась: у нее дрожали руки от бешенства. Обезумев, не помня себя от ярости, она разрядила всю обойму, не целясь. Рймуальд, в спущенных брюках, успел выскочить и спрятаться в своем любимом тайнике.
Скрючившись в нише и поправляя запачканные брюки, он слышал крики. Ирен нагоняла польку в парадном дворе замка. Раздалось два выстрела, потом воцарилась мертвая тишина, едва нарушаемая пением птиц.
Ирен, с пистолетом в руке, смотрела, не понимая, на лежащий у ее ног труп соперницы, на ее толстый белый зад, прекрасную белую грудь, разорванную пулей, кровь на животе – много, много крови, как у зарезанной свиньи. Пастушка стояла неподвижно, не говоря ни слова, только струйка слюны показалась в уголке рта, потом наклонилась и сорвала с шеи убитой свое дорогое колье.
***На первой странице газеты «Монитор Грей», от пятнадцатого сентября, крупными буквами было наюечатано:
«ИРЕН ДЕ ВЕЗУЛЬ ПРИГОВОРЕНА К ПЯТНАДЦАТИ ГОДАМ ТЮРЕМНОГО
ЗАКЛЮЧЕНИЯ СУДОМ ПРИСЯЖНЫХ ДЕПАРТАМЕНТА ВЕРХНЯЯ СОНА»,
а ниже, мелким шрифтом:
«Бывшая пастушка решила подать апелляцию».
Несколько смазанная фотография изображала Ирен на скамье подсудимых в окружении двух охранников, готовых увести ее после вынесения приговора.
Комментарий под фотографией был следующий:
«Жандармы уводят осужденную, которая будет отправлена в тюрьму в Хагенау».
Справа на фотографии адвокат треплет Ирен по руке, пытаясь ободрить свою молодую клиентку.
Ромуальд отложил газету и, поймав расстроенный взгляд своего кузена, написал заключенной почтовую открытку:
«Любовь моя, я буду ждать тебя. Если потребуется, то и тридцать лет. С ожерельем, твоим ожерельем.
Любящий тебя Ромуальд».***Преступление Ирен привлекло в Кьефран несколько ротозеев и горстку туристов-извращенцев, дважды обошедших обагренный кровью парадный двор Фальгонкуля. Затем в деревне воцарился покой, и с наступлением осени здесь не видели больше ни одного чужого кота. Потерпев поражение на последних выборах, но став кем-то вроде пророка, которого, конечно, позовут, когда положение будет безвыходное, Габриэль Фроссинет посвятил себя теперь полностью деятельности мэра. Он нанял себе «негра» – одного местного эрудита, который написал ему рекламный проспект; его задачей было изыскать чудо, чтоб постоянно привлекать в Кьефран толпы туристов: старый замок, дуб времен Революции или богатая рыбой лужа.
Ромуальд несколько раз навещал Ирен в тюрьме Хагенау, где она проводила время, клея фонарики и поднимаясь, в знак протеста на крышу раз в три недели. Бывший фотограф поклялся ее ждать. Пятнадцать лет это долго, она выйдет из тюрьмы где-нибудь к 1985-ому году. Последнему из Мюзарденов будет тогда шестьдесят лет, все зубы будут еще целы, но, может быть, заключенную освободят до конца срока. В комнате для свиданий Ирен долго говорила об ожерелье и заставила своего жениха пообещать, что, если с ним что-нибудь служится, он позаботится об ожерелье и поместит его в надежное место, так, чтобы по выходе из тюрымы она знала, где его найги. Ромуальд пришел к выводу, что Ирен по-прежнему твердо стоит на ногах и не потеряла жизненного ориентира. Но он так к ней прикипел – он не любил перемен в любви, – что обещал все, что она хотела.
Положив, почти совсем потускневшие из-за отсутствия ванн жемчужины в шкатулку, Ромуальд собрал свои жалкие пожитки и уехал из Кьефрана, где местные жители, достаточно насмотревшись на все, грозили прогнать его, закидав камнями, как в 1940-ом году.
Он обосновался в маленьком городка Баркето департамента Сен-Маритим, в меблирашке с одним окном и видом на порт. Пляж был всего в двухстах метрах от дома. Он нашел скромную работу у местного фотографа, специализирующегося на свадьбах, первом причастии, похоронах, дружеских банкетах и других текущих событиях жизни общества. Каждое утро, отправляясь на работу, под предлогом необходимости подышать свежим воздухом, как зимой, так и летом, даже во время тумана, он делал крюк: обходил дюны, спускался на пляж купал ожерелье в морской воде в течение целого часа, сидя в ожидании на каком-нибудь камне, пока закончится процедура омовения. Выполнив эту повинность, он клал жемчужины в непромокаемую сумку, рядом с судком, в которым брал с собой завтрак, и шел бодрым шагом в ателье фотографий в центр городка.
Таким образом, ожерелье было в форме. Во время пребывания Ромуальда в Баркето жемчужины иэ Аравийского моря вновь обрели свой блеск и сохранили свои свойства и большую ценность.
Раз в месяц последний из Мюзарденов ездил в Эльзас, в Хагенау, чтобы в течение десяти минуг в комнате для свиданий повидать Ирен. Несмотря на свое ужасное положение заключенной, молодая женщина не потеряла ни своей красоты, ни свежести. Хорошее поведение позволяло надеяться на досрочное освобождение, и Ромуальд высчитал, что в 1978–1979 году он смог бы на ней жениться. Ему тогда исполнится 55 лет, еще можно будет создать семью, и Ирен будет еще достаточно молода, чтоб подарить ему маленького Мюзардена. Что же касается восстановления Фальгонкуля, земель, окружающих замок, а также его чести дворянина, золочения горба и прочего, – об этом подумаем потом. Может бить, он сможет, наконец, сказать Ирен правду об ожерелье? И молодая женщина, проведя столько лет за высокими стенами, станет разумной и поймет, в чем их интерес и – кто знает? – согласится продать жемчужины, что принесет им огромное состояние, которое они всегда хотели иметь. Ведь не продав ожерелья, они так и останутся бедными. Аминь.
Но, увы! В 1972–1973 годах местная шпана-пляжные разбойники начали грабить богатые виллы на побережье. Это были молодые люди, которым не довелось участвовать в какой-нибудь войне, и так они выражали свою жажду насилия, любовь к риску и действию. Старые люди подвергались нападению прямо посреди улицы, а полицейские в форме переходили на другую сторону и скрывались в кафе… Явление приняло такой размах, что Ромуальд начал бояться за свои жемчужины. Дверь его комнатм можно было открыть в два счета, простой отмычкой. У него снова началась бессонница. Страх, что у него украдут его жемчужины, стал навязчивой идеей. Банды грабителей наглели, кражи стали все более и более частыми тюрьма их не пугала: они не боялись потерять свою минимальную гарантированную заработную плату и оплачиваемый отпуск и Ромуальд решил уехать из городка, пока не поздно. Он переезжал с одного места на другое, добрался до Бретани. Перебираясь из одной меблирашки в другую, прозябая, живя случайными заработками, он был вынужден продавать тайком на пляжах порнографические открытки, попался полиции, испытал кучу неприятностей. Обуреваемый манией бродяжничества, от которой ничто не могло его излечить, он бродил по побережьям Франции, бежал от мнимых опасностей. Ожерелье, благодаря морским ваннам, были в хорошем состоянии. Однажды, оказавшись в Тулоне, без гроша в кармане, он чуть было не продал его – так осточертела ему эта жизнь. Но после посещення Ирен (она была переведена, после восстания в тюрьме Хагенау, в женскую тюрьму в Бомет) он испытал угрызения совести, когда она спросила его об ожерелье.
