Маргарет Форд - Уик-энд
- Ни один человек не может знать все, - сказал Рик, тайком убирая руку Поппи с внутренней стороны своего бедра.
- Приготовишь мне тост, Поппи? Знаешь, я не сижу на диете. Я прошел утром четыре мили, но, по-моему, сделал удачные снимки. Это маленькое озеро - просто жемчужина. Оно прозрачное, как кристалл. Ты должен как-нибудь сходить со мной и увидеть его. Прекрасное место для купания.
Рику удалось улыбнуться. Поппи отправилась на кухню приготовить тост и наполнить графин.
- Где все? - нервно произнес Харри.
Он достал из кармана упаковку гелазила и проглотил таблетку.
- Кое-кто ещё лежит в постели. Ты слышишь игру Макса. А Морин, загорая на плоту, пытается привести себя в порядок после тяжелого вечера.
- Я должен поснимать Морин, - сказал Харри. - У меня есть всего несколько её фотографий, и их нельзя опубликовать. Но она весьма сексуальна. Надо сделать посвященную ей подборку. Кажется, я знаю, как можно сделать из неё фотомодель. Я разрабатываю сейчас новую технику. Благодаря ей снимки будут выглядеть, как картины, написанные маслом. Подобные эксперименты проводят несколько человек, но я вполне удовлетворен моими попытками. Кто-нибудь видел Лайлу?
- Сегодня - нет.
- Наверно, она отдыхает перед нашим пикником. Я приготовлю все для вас на тот случай, если вы захотите посмотреть кино. У меня есть пара первоклассных японских фильмов. Потрясающе стильных. И шокирующих.
- О, Макс не усидит долго, - сказал Рик. - По-моему, его состояние ухудшилось.
- Оно всегда ухудшается.
- Мне кажется, он охвачен глубокой депрессией.
- Максу нравится рвать на себе волосы и обнажать свою душу в присутствии зрителей. Если лишить его такого удовольствия, он погибнет.
- Думаю, все не так просто. У некоторых людей нет дополнительного слоя кожи, который защищает их от уколов и стрел светского общества. Макс кажется мне именно таким человеком. Он ощущает все.
- На мой взгляд, он просто недостаточно сексуален, - сказал Харри. Когда же Поппи принесет этот чертов тост? Я умираю от голода.
* * *
Глава девятая
"Сесил Битон" стоял на якоре в четверти мили от дальней бухты озера Паудеш. Возле пристани отчаянно ревела небольшая моторка, с которой возился человек. За ним высился сложенный из кедровых бревен огромный дом. Это была летняя резиденция доктора Сидни Голаба. Он привык к плавающим по озеру суднам Сигрэмов и почти не обращал внимания на "Сесил Битон".
Макс вытянулся на парусиновом кресле, стоящем на палубе. Он был без рубашки, в одних трусах, и пил "Левенбрау" из бутылки. Пиво и усталость отняли у него всякое желание двигаться.
Морин, закутанная с головы до пят в длинный белый махровый халат с капюшоном, стояла возле него, словно сошедший с картины бедуин с затуманенными глазами и серебристыми губами.
- Я чувствую запах бензина.
- Бакстер утром наполнил бак. Ты ощущаешь запах пятидесяти галлонов бензина.
- Никогда прежде на этой лодке не пахло горючим.
- Если тебе здесь не нравится, почему бы тебе не поплыть к дому?
- Позволь мне приготовить тебе что-нибудь из еды, Макс. Ты выпил очень много пива. Здесь масса съестного.
- Я не хочу есть.
- В холодильнике лежит цыпленок.
- Вырви его внутренности и посмотри, как он устроен. Обязательно расскажи мне.
- Грубиян.
- Я не приглашал тебя сюда.
Да, это было правдой. Она сама напросилась. Она увидела, как Макс поднимается один на борт "Сесил", и в тот момент присоединиться к нему показалось ей превосходной идеей. Но выбравшись на середину озера, он начал носиться по нему, как сумасшедший, и едва не врезался в два плавающих бревна. Она не закричала. Наконец он остановился и бросил якорь. Она понятия не имела, почему он выбрал место напротив дома доктора Голаба.
- Макс, почему мы не можем спокойно поговорить? Почему ты не можешь быть вежливым?
Она шагнула к нему, провела пальцами по его густым волосам и щеке. Макс отдернулся.
- Господи, что вам всем от меня надо? Почему вы не можете оставить меня в покое? Не знаю, что заставило меня приехать на этот проклятый остров. Это целое море сексуальности. Вы думаете только об этом. Что делает вас такими? Жара? Или свежий воздух?
Рассерженная Морин молча села.
- Думаешь, я не знаю, что Харри пытается трахнуть мою жену? продолжил Макс. - Тоже мне пикник. И я догадываюсь, что пока ты стараешься соблазнить меня, Рик и Поппи кувыркаются на какой-нибудь поляне. По правилам этого дома, мы все должны ежеминутно трахать друг друга.
- Я лишь хочу поговорить.
- Ты хочешь начать все заново с того момента десятилетней давности, когда мы расстались. Почему бы тебе не сказать правду?
- Тогда ты любил меня, Макс.
- Это уже история.
- Да, любил. Ты разлюбил меня, когда я осветлила мои волосы.
- О, Господи, вы только послушайте ее! Ты составляешь резюме всей моей жизни по св. Фрейду. По-твоему, объяснить её так же просто, как анальную ориентацию?
- О, Макс.
- Вы все думаете, что я любил мою мать, да? Это укладывается в ваши простые теории, верно? Позволь мне сказать кое-что тебе, Морин, и всем прочим дилетантам. Я ненавидел моего отца и презирал мать. А почему? Потому что они не соответствовали моим идеалам. Я всегда мечтал о совершенстве. Вот чего ты не в силах понять. Мы все хотим быть детьми королей. Иначе как мы можем быть принцами?
- Я ничего этого не знаю. Мне известно только то, что я хочу тебя.
- Каждый хочет кого-то. Каждый хочет великой любви, но никто не согласен платить за нее. В любом случае, моя дорогая, со мной у тебя нет шансов. Я бы мог полюбить богиню или недосягаемую святую.
Она едва не произнесла: "Или свою мать". Вместо этого она сказала:
- Меня любили многие другие мужчины.
- "Другими мужчинами" ты называешь жалких маленьких поэтов, которые роятся вокруг тебя, как облако надоедливых москитов?
- Если ты имеешь в виду Азу, он - не москит. Он знает кое-что о страсти. Он собирается посвятить мне свою следующую книгу стихов. У него теплая, живая душа.
- А я говорю, что Аза - москит. Или муха це-це. То там ущипнет кусочек плоти, то здесь. Высосет крови на час и летит дальше.
- О, Макс, это просто несправедливо! Послушай. У меня есть с собой стихотворение, я постоянно ношу его с собой. Я его обожаю. Аза написал его для меня.
Она порылась в сумочке, как ребенок в ящике с игрушками, отбрасывая в сторону мусор и мелочи её жизни.
- Вот. Слушай:
Все боги, кроме Марса, взвешивают
Ядерное топливо, полет на Луну
И страсть.
Ракета исторгает дыхание дракона
Сжигает тонну горючего,
Чтобы подняться на дюйм.
Намажьте мне лоб тиазолом,
И я открою вам секрет:
Любовь мчится к небесам,
Не требуя таких затрат.
Боги, сравните мой гнев с хитроумной бомбой
И бейтесь об заклад - что перевесит?
Пока она декламировала, Макс безмолвно вопил, протестуя против того, что его вынуждали слушать, снова нарушали его уединение. Но она с пафосом дочитала стихотворение до конца. Макс молчаливо кричал, возмущаясь этой женщиной, возможно, всеми женщинами, которые преследовали его, желали съесть. Отстаньте, мысленно требовал он, отстаньте и дайте мне вздохнуть. Вы душите меня своими языками, грудями, желаниями и пошлостью.
Все начиналось так замечательно в его холодной, бедной молодости. Он помнил пьянящий воздух стратосферы, который он вдохнул, став учеником великого Теддея Ренделла. Помнил, как он попал в волшебный круг воспитанников Теда Ренделла. Он видел перед глазами блестящий концертный рояль в центре студии Теда, стоящие на нем вазу с розами и фотографию матери пианиста. Эта комната была уютной, манящей, гостеприимной.
Тед предложил ему вести занятиями с тремя группами учеников в пригороде, чтобы зарабатывать на жизнь. (Сам пианист, конечно, работал с Максом бесплатно.) Тед говорил, что у него большой талант.
С каким энтузиазмом он отправлялся теми холодными зимними утрами на вокзал, чтобы ехать в Плезант-вэли, Наоми, Сполдинг! Он был в тяжелом суконном пальто, с меховыми наушниками на металлическом оголовье; в руке он сжимал кожаный портфель с нотами; изо рта валил белый пар, ресницы примерзали друг к другу. По заснеженным равнинам гулял ветер, заставляя людей искать укрытие. Он, Макс, проделывал этот путь трижды в неделю, защищая свои драгоценные руки меховыми варежками.
В его сознании возродились часы скучных трудов, проводимые в обществе гундосых детишек, которые играли, как марионетки; он вспомнил разочарование от собственной игры, долгие, изнурительные, выматывающие душу занятия . Он слышал бесконечные гаммы и арпеджио - все это называлось упражнениями. В его памяти остались фамилии композиторов: Крамер (фон Бюлов), Пятьдесят избранных упражнений, №1 (Аллегро), №8 (Аллегро Брилланте) и №13 (Виваче); С. Черни Оп.740 №3 (Престо, Велоче) и №17 (Мольто Аллегро). Также были упражнения Листа, Шопена - Ля бемоль, Аллегретто и Оп. 25, №7, Ленто. Время тянулось медленно. Чертовски медленно. За исключением тех случаев, когда Тед сам занимался с ним или когда Макс в обществе одаренной музыкальной элиты слушал пластинки или посещал концерты. Он входил в число талантливых мальчиков Теда.
