Пиа Юль - Убийство Халланда
29
Тогда Шахрияр сказал брату своему Шахземану: «Хочу увидеть это своими глазами!»
«Тысяча и одна ночь»Фундер сказал: успокойся и хорошенько подумай, Фундер не перепугался, как я, — я перевела дух и спрятала телефон. Домой со станции я ехала в сосредоточенном молчании, без песен, у меня было ощущение, будто я неживая, будто мое тело обложено ватой, в то время как рассудок говорил мне, что я не мертвая и не умираю, что Халланд умер и тот, кто отправил мне сообщение, не Халланд. Меня то всю обкладывало ватой, то бросало в жар. Когда бросало в жар, я делалась невесомой, словно меня и впрямь уже не было в живых. Потом начиналось удушье. Но я ехала. В сосредоточенном молчании, с таким чувством, что нахожусь на ничейной полосе и что меня не существует.
Как работал мой мозг? Не знаю. Я писала и издавала, с промежутком в несколько лет, сборники новелл, это то, чем я занималась. Как это у меня выходило? Уже трудно сказать. Я много читала, помногу гуляла, я часто оставалась одна, поскольку Халланд был в поездках. Иногда мы с ним ездили вместе, но не когда он работал. Я жила по большей части на его деньги, но не слишком об этом задумывалась. Даже теперь и то не задумывалась. Я сидела в машине на площади, не в силах подняться и идти в дом. В окнах у Брандта было темно. В моих — тоже. У меня вырвалось: «Ох!»
Я вынула из сумки мобильный. Проверила, затаив дыхание. От Халланда — ничего. Шесть пропущенных звонков от Фундера и одно эсэмэс. Ясно мыслящий Фундер писал: «Не выключай свой мобильный. Тут же звони нам, если абонент снова выйдет с тобой на связь». Абонент. Фундер такой правильный. И загорелый. Я позвонила Брандту. Никто не отвечал. У него темно, где же он? И где Гость? Эбби была в Англии. Халланд лежал на кладбище. Я выключила и убрала мобильный, достала из сумки конверт и ксерокопию и распахнула дверцу, чтобы зажегся свет. Мне достаточно было прочесть заглавие и пробежать глазами первую страницу давнишней новеллы. Чудесное схождение с колеи. Написано мной. Я вспомнила и без труда узнала. Говёха. Схождение с колеи. Все понятно. Это же обо мне.
У меня вырвалось: «Ох!»
Это уже восьмой раз. Наверное, хватит. Охать бесполезно. Помогать не помогает. Может, мне надо завести какое-нибудь животное. Может, надо переехать. Да, мне надо переехать. Нет, мне хочется домашнее животное, кошку. Серую. Нет, я вообще не люблю домашних животных. Мне нравится этот дом, почему я должна его бросать? Сейчас я пойду лягу на диван и буду смотреть телевизор. Не думайте, что я никогда не смотрю телевизор. Наконец-то мне можно будет снова его включить, начались будни, хорошо бы там шел детектив. Их шло несколько. Предсказуемость действовала благотворно. Убийство, не слишком зверское, после чего: следователь, не без личных проблем, но так или иначе — детали преступления, загадки, нестыковки, задачи, след, ложный след, раскрытие, развязка. В жизни так не бывает. Сначала я посмотрела один детектив, потом стала смотреть другой. Как только приближалась развязка и брезжила догадка, я теряла интерес. Увлекательно все, что запутанно, раскрытие же преступления оставляло меня равнодушной. В жизни так не бывает. Потеряв интерес, ибо все закруглялось, я обычно покидала гостиную, чтобы принести чего-нибудь поесть или сходить в туалет, а когда возвращалась, то, как правило, обнаруживалось: следователь в последнюю секунду успевал сообразить, что человек, которому он доверял и с которым делился информацией в процессе расследования, и есть преступник. Довольно быстро по ходу фильма кто-то попадал в опасность и совершалась еще пара-тройка убийств, прежде чем душегуб мог поведать о своей болезненной ревности или же о том, что он подвергался в детстве насилию. В реальной жизни так не бывает. Если отправная точка и была еще более или менее правдоподобной, то дальше все сходило на нет. Я лично ни в чем мало-мальски захватывающем не участвовала. И еще одно несоответствие: в телевизоре детектив был предсказуемым и куда более реальным, чем моя собственная жизнь, где все всегда казалось нереальным и непредсказуемым. Я подумала: а не составить ли для наглядности список? Быть может, мы тоже смогли бы собраться все вместе в библиотеке, под конец, когда Фундер завершит свою работу.
Не дожидаясь окончания фильма, я откинулась на диване с блокнотом на коленях и принялась покусывать ручку.
Халланд (умер)
Выстрел
Косули
Петер Ольсен (ружье)
Пернилла (квартира, переадресовка)
Стина (в лесу)
Брандт (исчез)
Это мне ничего не дало. Картина не складывалась. На обороте я написала:
Стирка
Продукты
Уборка
Проверить
Письма Комната у П
Я уже полулежала. Это напомнило моему телу о том раннем утре, когда я прилегла здесь и спала до тех самых пор, как застрелили Халланда. С непривычным чувством физического довольства я представляла себе, как прочту ему, что написала ночью. Я так давно ему не читала, не то что вначале. Бывало, я сидела на кухонном столе и читала вслух какую-нибудь новеллу, а он в это время готовил. Должно быть, его это занимало, помню, иногда он громко смеялся. Наконец-то у меня пошла книга — так нет же, ему надо было взять и умереть! Мною овладел гнев. Мой гнев был неправедным, но что еще хуже, у меня возникло желание отомстить. Не убийце — с этим ружейным стрелком все было слишком абстрактно. Я чувствовала, если мне и хочется кого-то убить, так это Халланда. Потому ли, что у него были тайны, или просто потому, что его смерть помешала мне дописать книгу? Меня в жизни часто охватывала жажда мести, однако мне никогда не удавалось утолить ее, как это однажды сделал мой дедушка. Выросши, я стала подозревать, что историю эту он у кого-то украл, ну а ребенком не могла ее наслушаться. Мой дедушка плохо вел себя в школе, и у него был учитель, который его бил. Дедушка отведал немало колотушек, тот его и руками бил, и порол розгами. Помощи дедушке ждать было не от кого, это ведь разрешалось, притом он был не самым податливым мальчиком. Будучи двадцати трех лет и успев превратиться в плечистого каменщика, он повстречал этого самого учителя на улице. Тот дружески с ним поздоровался — когда дедушка доходил до этого места, у меня у самой уже чесались руки. Учителю было невдомек, что он поступал дурно! И — надо же быть этаким болваном! — он пригласил дедушку к себе домой на чашку чая. Тут-то дедушка и задал ему хорошую трепку: отблагодарил за давешнее.
Я без конца упрашивала дедушку рассказать эту историю. Но ни разу не решилась спросить, как выглядел учитель, когда дедушка от него уходил. У него шла кровь? Он лежал на полу? Плакал? У него было что-нибудь сломано? Он умер? Это к истории отношения не имело. Шок — в этом-то и заключалась месть. Я видела перед собой испуганные глаза учителя, и только. Ну а кого я могла отколотить сейчас?
Мой взгляд упал на подоконник окна, обращенного в сад. Там лежал бинокль Халланда, на атласе птиц. Атлас был претолстый и изрядно потертый. В нем было много записей, маленькие значки обозначали, что эту вот птицу он видел — и где, даты, места, порой заметка о песне или движениях. Я наблюдала, как он делал заметки, слушала, как он рассказывал о той или иной птице, смотрела в нужном направлении, если он показывал. Постепенно я познакомилась с некоторыми пернатыми хищниками. Научилась отличать черноголовую чайку от крачки и знала, какой у крачки зимний наряд. Больше всего я слушала в самом начале. Взяв атлас с подоконника, я вернулась на диван, из атласа выпал листок. Почерк Халланда. Там стояло: Apus opus. Черный стриж проводит почти всю свою жизнь в полете. Пищу и материал для гнезда он добывает в воздухе; он может пить и купаться, не приземляясь, и нередко проводит ночь на крыле. Обыкновенно черный стриж прекращает полет, лишь когда выводит потомство. После того как птенцы покидают гнездо, бывает, что они прекращают полет не раньше, чем по прошествии трех лет, когда они возвращаются, чтобы самим строить гнезда. Я.
«Я»? Что это значит — «Я»? Прочтя эту короткую запись вслух, я подумала: звучит как стихи, это доставило мне радость и боль, только Халланд не был поэтом, и наверняка то, что там написано, просто соответствует истине. Но «Я»?
— Прекрати! — крикнула я. — Да прекрати же!
30
«Это только когда убираешься и вытираешь пыль, то пыль поднимается. А не трогать ее, она будет лежать себе как лежала».
Эдвард Мунк в передаче Рольфа Э. Стенерсена[38]Наступил понедельник. О’кей. Значит, начались будни? Я, можно сказать, съездила на работу, я с ней не очень-то справилась, но все же это сдвиг.
Если это будни, то лучше заняться стиркой. Я загрузила машину. Теперь я могла выйти пройтись, сходить за продуктами, а по возвращении сесть за письменный стол. Вместо этого я сварила кофе и поднялась наверх. В комнате у Халланда так и лежал свернутый Мартин Герр, а на столешнице — переадресованные письма, которые я туда выложила. Они засели у меня в подкорке с того момента, как попали мне в руки; надорвав пальцем конверты, я повытаскивала содержимое, сбила листы в стопку и стала читать подряд, потом пересчитала их и просмотрела еще раз. Напоминания о неуплате. Все до единого. В одном было написано, что нам отключат телефон. Я спустилась вниз и сняла трубку: действительно, нет гудков. Что, уже?
