Оксана Обухова - Фальшивая убийца
– Помогите!!! – что было силы заорала я.
«Господи, да как же это – искусственное дыхание делать?!» Переложив Людмилу, я несколько раз нажала на ее грудь. Голова девушки безжизненно моталась, тряпичные руки лежали плетями…
– Помогите!!!
«Скорую надо… скорую…!!!»
Мой телефон дезактивирован. После размолвки с Людой я забыла вынуть из него чужую SIM-карту и вставить свою и впервые в жизни – вот напасть! – поняла, что не могу вспомнить свой ПИН-код.
Телефон Людмилы куда-то исчез.
Выскочив в коридор, я пробежала до библиотеки и, задрав голову вверх, по направлению к хозяйским спальням, заголосила в вышину под сводчатый потолок:
– Помогите!!! Человек умирает!! Вызовите скорую!!
Куда бежать и что делать дальше, я, честно говоря, не понимала. За неполных три дня в этом доме я не узнала, где швабры, где хозяйские спальни, и лишь в одном была уверена твердо: в комнатах прислуги, кроме меня и Людмилы, нет никого. Все остальные разъезжаются на ночь по домам.
– Помогите!!! – вопила я, свешиваясь через перила центральной лестницы и направляя голос вверх по высокому желобу. – Помогите!! Человек умирает!!
– Кто умирает?! Что ты орешь?! – раздался голос за моей спиной.
Клементина Карловна, завязывая поясок синего атласного халата, стояла сзади.
– Людмила! Умирает! Вызовите скорую!
Домоправительница схватила с каминной полки телефонную трубку – от шока и растерянности я забыла, где видела телефонную базу, – и, распахивая мощными толчками коленей полы длинного халата, пошла вперед. Я, всхлипывая и причитая, помчалась следом:
– Клементина Карловна, а вы умеете делать искусственное дыхание… Может быть, Людмила еще не умерла…
– Заткнись, – оборвала меня Ворона и сказала в трубку: – Скорая? Примите вызов. – На ходу она быстро общалась с диспетчером и попутно, сквозь зубы, расспрашивала меня: – Как это случилось?
– Она сделала укол…
– Возможен диабетический шок, – не дослушав, сказала Ворона трубке и, увидев в комнате распростертое тело Люды, добавила: – Или сердечный приступ… двадцать пять лет… – Схватив с туалетного столика небольшое зеркальце, поднесла его к губам Людмилы и произнесла: – Не дышит.
– Господи! – простонала я.
– Когда это случилось? – обернулась на восклицание Клементина Карловна.
– Четыре… пять минут назад…
– Примерно пять минут назад, – объяснила Ворона трубке. – Да… диабетик…
Ноги у меня подогнулись, и последнее, что я четко услышала в следующие минут двадцать, был недовольный голос экономки:
– Этого еще нам не хватало… Обмороков…Совершенно точно, сознание я, кажется, не потеряла. Оно только слегка помутилось и сделало действительность глицериново-вязкой. Звуки застревали в этой жиже, я получила плавность рыбки, болтающейся в золотистой воде аквариума, ощущался недостаток кислорода…
– Давление упало резко, – констатировала Клементина и содрала с моей руки манжет тонометра. – Ты гипотоник?
– Нет, – выдавила я.
– А я страдаю, – призналась хмуро экономка и протянула мне пилюлю и стакан воды. – Вот, прими.
До приезда машины скорой помощи меня оттащили в соседнюю комнату прислуги – Ворона вызвала на помощь охрану от ворот, – положили на кровать и оставили одну. Клементина Карловна вернулась через полчаса, вновь, без всяких слов, просунула мою руку в манжет и измерила давление.
– Порядок, – буркнула о результате. – Жить будешь.
– А Людмила?..
Клементина Карловна сложила в коробочку жгуты, щелкнула крышкой и сделала лицо человечней:
– А Людочки… Людочки больше нет…
– Она…
– Сердечный приступ, – печально пояснила экономка. – Ничего не поделаешь. Такое случа ется, Алиса.
Скачки кровяного давления выбили из головы не только мысли, но и желание что-то объяснять. Невероятная слабость, как липкий морок, запеленала тело, руки сделались чужими, язык лежал во рту кусочком докторской колбаски – безвольным, розовым и непригодным даже для съедения.
– Поспи, – сказала Клементина, укрыла меня одеялом, стянутым с соседней кровати, и вышла, тихонько притворив за собой дверь.
Состояние, в которое я погрузилась после ее ухода, нельзя назвать сном даже с большой натяжкой. Мне кажется, я и глаз толком не смогла закрыть. Валялась на чужой холодной постели тупым бревном и пыталась понять, что и где я сделала неправильно.
«В пузырьке лже-Алины был яд, – сновала челноком единственная цельная мысль. – В пузырьке лже-Алины был яд… И ты об этом знала…»
Да ничего я не знала!!!
«Нет, знала. Во всяком случае, могла предположить. Ведь подозрение мелькнуло?..»
Ужасные, изводящие догадки так и не позволили уснуть. (Или искаженное лекарствами и головокружительными мыслями сознание заблудилось во времени?) Я поднялась с кровати, вышла в коридор, доплелась до комнаты, которая когда-то приютила безработную журналистку… Полную дуру!!! Беспечную, безвольную, бесхребетную, бестолковую, безучастную – куда ни ткни, везде приставка «без», одна недостача! Во всем! Я – без ума, без воли, без участия, без работы, без дома, без друзей! Я – одинокая тупица!
Две смятые кровати, так и не замутившееся зеркальце на одеяле, сиротливые тапочки на коврике…
Я села на диван, спрятала лицо в ладони и заплакала.
Дайте грешнику индульгенцию!
Я повзрослела за одну ночь. Как будто состарилась и чуть-чуть умерла. Успехи, которые когда-то кружили голову, – отличница, пример для подражания, надежная подруга – остались в прошлой жизни. Безликое форменное платье, зачесанные назад волосы и помертвевшие глаза – нормальное состояние для личности с приставкой «без». С трудом втыкая себя в реальность, я пробовала жить с воспоминаниями о голубых глазах, распахнутых широко, словно ворота для отлетевшей души. С мыслью о собственной вине, о неиспользованном шансе, вранье и недомолвках, которые не проходят безнаказанно…
Жить было страшно. И тошно. Я доказала всему свету, как беспомощна, бесполезна и бездумна… Скорую толком вызвать не смогла!
А когда приехала бригада медиков, спасительно-трусливо юркнула в обморок. Не стала кричать и требовать: «Эту смерть надо тщательно расследовать!» – а превратилась в бревно и прикусила «кусок докторской колбасы».
Трусиха. Пятая колонна.
Это страшило более чем ложь. Я не нашла в себе сил сказать – я виновата. Мне понравился дом – я в нем осталась. Сначала на ужин, потом на ночлег. Одела чужую одежду, почти присвоила чужое имя. Нашла причину для обмана, результатом оказались распахнутые ворота для отлетевшей души…
Но казнить себя в мыслях – легко. Говорить о вине вслух – невыносимо тяжело. Впервые в жизни у меня пропали слова. Они не составлялись в предложения и, даже мысленно произносимые, звучали легковесно и пошло.
Когда-то я считала себя храброй правдоискательницей, дающей без всякого сомнения советы ближним – нет ничего важнее правды, ее не скроешь, не спрячешь, она найдет лазейку и выплывет наружу. Теперь сама отчаялась найти слова для оправданий.
И как ее выдавить из себя, правду? Когда так виновата? Озвученные мысли повиснут как приговор: лживая трусишка, не сумевшая удержать подругу от опрометчивого шага.
К шести часам утра я умудрилась повесить на себя всех собак – и чуть было не отправилась в милицию давать показания и подписку о невыезде.
Но поступила лучше. Взяла свой мертвый сотовый телефон с чужой SIM-картой, поменяла местами пары цифр из записки-кулька и – активировала телефон.
То, что я нашла в его памяти, мне очень не понравилось.
В половине девятого утра я встала на изготовку возле двери на улицу и стала дожидаться появления Ирины Владимировны.
Но поговорить нам помешала Клементина Карловна. Едва хозяйка спустилась в холл, экономка схватила меня за руку и оттащила в сторону:
– Что тебе здесь надо?!
– Поговорить, – сопротивлялась я.
– Уйди! Ирина Владимировна и так всю ночь не спала!
– Но мне надо!!
– А ей – нет, – отрезала Ворона. – Приедет вечером и поговоришь, сейчас она опаздывает.
Разговаривать с опаздывающим человеком – значит заранее обречь себя на неудачу. Я отошла в сторону и перестала лезть наперерез хозяйке дома. Вряд ли разговор, который я собиралась завести, уложится в пять минут…
В половине одиннадцатого в Непонятный Дом приехала горничная из другой смены – Вера. Надев фирменный «уборочный костюм» и повязав голову платком, она оглядела меня и спросила:
– Работать сможешь?
– Смогу, – кивнула я. Любое занятие лучше тупого лежания на диване и самоедства.
– Тогда пошли. Что выбираешь – туалеты и ванную или комнаты Фроловны?
Мне было без разницы. Лишь бы руки занять.
Под руководством Веры я ознакомилась с работой «сложного прибора» – профессионального пылесоса – и покатила его в комнаты Капитолины Фроловны. Пугать кота и делать вид, что убираю со старанием.
