Наталья Кременчук - Смерть на фуршете
— В конце концов, у меня кое-что есть в сумке! — взбодрился Трешнев. — Пойдем поскорее!
— Андрюша, вы что, уже уходите?! — легка на помине, трешневская однокурсница Маришка стояла перед ними.
— Мариша, а где же норвежцы? — ответил Трешнев вопросом на вопрос. — Может, привезли с собой хотя бы норвежской селедки, а то здесь совсем закусывать нечего?
— И не говори! Стыд кромешный! Норвежцев потихоньку увезли восвояси кормить в какой-то ресторан. Норвежцы уже в прошлом. — Дама оглядела пустынные столы. — И ведь народ подумает, что это мы жлобимся! Хорошо, у нас Берестовский проводит в последний раз…
— Говорят, что эта церемония у него вообще в последний раз…
— Как знать? Он ведь как саламандра и феникс в одном лице… Ну, ладно… До следующего года еще дожить надо…
Воля поднес даме два бокала вина — белого и красного, на выбор.
— Мое — это виски, джин, текила, — отмахнулась Маришка. — И те — по настроению. Андрюша, это с Полоскухиным вы говорили только что?
— С ним, сердечным.
— Ведь он пушкинист, хотела у него спросить. Недавно была в Англии, и там мне попалась статья, где утверждалось не что иное, как: да, Сальери повинен в смерти Моцарта, однако он не травил его, а попросту постоянно таскал по тогдашним фуршетам. Но здоровье у Моцарта было не самое крепкое, и австрийская кухня не самая легкая. Так Моцарт и с рабочего ритма сбивался, а потом от постоянных перееданий и перепиваний вовсе загнулся. Вот и хочу спросить у Полоскухина: знает ли он эту версию? Как его величать по отчеству?
— Можно, я тебе за него отвечу? — Трешнев поискал глазами Полоскухина и убедился, что он по-прежнему пытается достичь необходимого для него алкогольного качества количеством выпиваемого. — А потом, если захочешь, подойдешь и сравнишь наши ответы. Во-первых, Герман Гурьевич скажет, что эту версию он давным-давно знает. Во-вторых, заявит, что это полная чепуха и что ее автор сошел с ума, правда, автора не назовет. Наконец, спросит тебя, почему на фуршете нет водки.
— А он что, меня знает? Знает, что я здесь зам?
— Мариша, тебя знают, однако он про водку у всех спрашивает. Такой метафизический вопрос. А про Моцарта очень интересно и правдоподобно. Я это называю — непротиворечивая версия. Прочитал бы глазами…
— Принесу. Заходи как-нибудь чаю попить…
У Мариши уже вовсю звонил мобильный телефон. Она посмотрела на вызов.
— Увы, друзья, убежала! До встреч! — улыбнулась всем, исчезая среди фуршетчиков, разочарованно скитающихся вокруг, не имея сил расстаться с надеждами.
— Пойдемте! — призвал Андрей. — Вино без закуски распаляет аппетит.
— Слушайте! — Ксения остановилась перед лестницей, ведущей к гардеробу, где томились сумки Трешнева и Караванова. — Как я не сообразила! Ведь Арина Старцева сказала, что у нее… после выпитого шампанского на фуршете… случилось… — Она подбирала слова. — …расстройство желудка! Но шампанское она пила вместе с Горчаковским… И бокал о пол шваркнула… И Горчаковский следом шваркнул… И вскоре Горчаковского обнаружили в туалете…
Видя изумление на лице Трешнева — совсем девка рехнулась в мире искусства и литературы! — Ксения поспешила рассказать академикам о том, что они пропустили мимо ушей. Да и она поначалу тоже.
— Так, — сказал Трешнев. — Сейчас выйдем, сядем где-нибудь поблизости в тихом месте… Немедленно позвонишь своему Борьке. Может, пригодятся ему эти брызги стекла и шампанского.
Президент в ранге Аллы Пугачевой
Как ни жаловался Трешнев на нерегулярность и скудость фуршетов, оказалось, что и на следующий день они не будут прозябать по своим домам наедине с «Радужной стерлядью». Отправятся вначале в Дом литераторов, на обсуждение новых детских книг Анжелетты Шутовой, а потом в Евро-Азиатский литературный клуб, где пройдет презентация книжки одной бывшей трешневской студентки.
— Там, наконец, и с Инессой встретишься! — нахально пообещал он в завершение разговора по телефону. — Она все же надеется вырваться из своего пространства, пропахшего мелом и промокашками.
Выходило, как обычно, два варианта: принять информацию к сведению или разбить о стенку сотовый, по которому это было услышано. Но модель была недавно куплена, недешевая, а телефоны о стену, по рассказу Караванова, уже бил Камельковский. Нет, не будет она уподобляться истеричным мужчинам!
Вчера она рассказала Борису об экстравагантном признании Арины, и он — как иначе? — решил немедленно проверить работу судмедэкспертов по трупу Горчаковского. Во всяком случае, они ничего подобного в своем заключении не дали. Ни о каких признаках отравления и речи не было.
И Ксения, накануне вновь заснувшая с «Радужной стерлядью» в руках, сидя на службе, предавалась криминологическим фантазиям, с нетерпением ожидая — нет, не трешневского, а Борькиного звонка, чтобы узнать, что же обнаружили эксперты.
Но вновь позвонил Трешнев. Это уже входило в традицию.
— В Доме литераторов фуршет едва ли будет, там детская литература, к тому же ведет Юра Ничепуренко. Этот большой человек по совместительству с писательством — биофизик, доктор наук и, наверное, знает тайну извлечения фуршетных радостей из воздуха. Я бы не пошел, но нам с президентом надо поддержать Анжелетту Кимовну. Так что, если хочешь, приходи сразу в Евро-Азиатский клуб, это в самом центре, рядом с Сандуновским переулком… Там будет всё.
— Нет, — сказала Ксения. — Я вошла во вкус твоих фуршетов, хотя ем я мало. И почти не пью. Мне как раз очень интересно, какая она, современная детская литература. Дочь растет.
Так она с Трешневым и Ласовым оказалась в Малом зале большого Дома литераторов.
Едва войдя, академики обменялись удивленными взглядами.
Слева и справа от входа располагались столы. На правом, поменьше, разложили для продажи детские книги Ничепуренко, Шутовой, Евгения Клюева и Артура Гиваргизова. Стол слева был довольно большим, на нем стояли упаковки с соком и минеральной водой, картонные разнокалиберные коробки и какая-то большая бутыль темного стекла, оплетенная лозой.
— Андрюша, неужели Юра внял твоим наставлениям и наконец вырос, вырос фуршетно? — спросил Ласов.
— Ласкаю себя надеждою, — важно сказал Трешнев. — Косвенное подтверждение тому — присутствие здесь Амазаспа Гивиевича.
На предпоследнем ряду Ксения высмотрела седого, благообразного джентльмена, ставшего почти родным со времен первого фуршета. Правда, выглядел он довольно понуро.
— С другой стороны, мы вновь констатируем отсутствие Позвонка. И Парасольки нет…
— Появятся! Зато уже вся в работе Клара Кораллова. — Трешнев кивнул в сторону также знакомой Ксении благообразной дамы, совавшей свой допотопный микрофон под нос Анжелетте Шутовой. — Думаю, все пройдет нормально. Но наедаться не будем! У евро-азиатов нас ждут плов с осетриной и береки, дотур, боурсаки, ботишал, гаплама, кавурдак…
— Ты что, поваренную книгу народов СССР выучил? — иронически спросила Ксения.
— Запомнил на практических занятиях! И ты все это и увидишь, и отведаешь. Правда, халявщики о нашем предстоящем пире не знают. Евро-азиаты умеют шифроваться, да и пространство там интимное… Так что уходить будем по одному, чтобы на наш след не напал Амазасп Гивиевич!
Увидев обескураженное лицо Ксении, пояснил:
— Профессиональная шутка. Смотри на сцену!
Пока они вели перерегистрацию халявщиков, Ничепуренко успел открыть заседание.
Начал он его с сообщения о том, что тираж детской книги Дениса Димитрова «Грибы и огурцы», переведенной в истекшем году на китайский язык, перевалил за миллион экземпляров, в связи с чем представитель министерства культуры Китая вручит автору особую грамоту в виде шелкового свитка. Но поскольку Денис Денисович задерживается на записи культурно-просветительского ток-шоу «Сам не дурак», вручение будет произведено перед фуршетом (академики многозначительно, словно авгуры, переглянулись), к которому Димитров обещал приехать. А пока товарищ из Поднебесной может познакомиться с другими достижениями современной российской детской литературы… И Ничепуренко приглашающе указал на стенд рядом с ним, где стояли книжки «Ярмарочный мальчик», «Помощник царям», «Начальник связи», «Смеяться и свистеть», а также что-то еще, размещенное пониже, из рядов не разглядеть.
Затем приступили к обсуждению трилогии для подростков Анжелетты Шутовой «Настоящие пионеры».
Ксения открыла бордовую книжицу Moleskine и по привычке начала вести свой приватный протокол.
Ее поначалу удивило архаичное название трилогии, но, послушав вступительное слово автора, она осознала панораму ее замысла.
Прежде ей приходилось видеть Анжелетту Кимовну только по телевизору, но часто. В советское время она была известным историком литературы, а также издала для детей несколько биографических повестей о писателях — Чехове, Зощенко, Булгакове, Расуле Гамзатове… В годы перестройки Шутова вместе со своей университетской подругой Мариэттой Чудаковой стали выдающимися общественницами, и однажды кто-то из коммунистов, то ли Полозков, то ли Зюганов, назвал их вместе с Валерией Новодворской «валькириями контрреволюции».
