Наталья Кременчук - Смерть на фуршете
— Так называются знаменитые советские мультики!
— А мы что говорим?! Только учрежданты об этих мультиках забыли… или не интересовались, что их дети-внуки смотрят. Не могли довести число учредителей хотя бы до сорока…
— Это вы на себя со Трешневым намекаете? — на этот раз Ксения с удовольствием своим ядом дезодорировала Караванова.
— При чем здесь мы?! У нас своя академия, без лимитных списков! И вообще, нас неразъемно изначально не двое, а трое! Всегда помните про Алексея Максимилиановича Ласова. Он — наш первый и пожизненный президент, и все мы сплотились вокруг него, как некогда советский народ вокруг родной коммунистической партии, ее любимого центрального комитета, ленинского политбюро и лично…
— И чем это сплочение закончилось?..
— У нас так не окончится. Мы — организация мобильная и ультрадемократическая, если вспомнить наше… как эти биофизики говорят, Воля? Да, то-ле… рантное отношение к халявщикам. А вот у тридцати восьми попугаев дела сейчас — увы и ах! Подвели спонсоры. Переключились на Олимпиаду в Сочи. А ведь была могучая организация. Учредились под раздачу одной из самых денежных премий — «Москворечье». С тремя номинациями: «Аполлон», «Иван» и «Александр»… Но позвольте, Ксения, экскурс на этом закончить. Нас Андрей зовет.
Подошли к тройке академиков. Воля вслед за Трешневым также отдал должное дружеским объятиям, а Ксения была представлена как сочувствующая фуршетному движению и «входящая во вкус».
— Тем паче, дама и господа, посмотрим на последний горизонт «Фурора», — предложил с широкой доброжелательной улыбкой академик Стахнов.
Да, предварительное заключение Караванова было точным.
Вина было много. Даже излишне много. Какие-то полуофицианты в фартуках выносили лишнее бутылками.
Вина было много, но ничего больше, собственно, не было.
Маленькие розеточки, вероятно поначалу с сухариками и арахисом, уже были опустошены.
— Вот, полюбуйся! — сказал Трешнев. — Фуршет только начался, а уже все кончилось. Закуска в отсутствии, а при этом народ заставили сдать сумки в гардероб. Когда у вас нечего выносить — зачем же их сдавать? А с другой стороны, если бы я сейчас был с сумкой, мы бы перекусили пребываемыми там пирожками, апельсинами и даже шоколадкой.
— Хочу шоколадку! — оживилась Ксения.
— Придется потерпеть до исхода отсюда. Посмотрим на эту драму. Драму, неостановимо развертывающуюся. Лети-лети, метеорит! Убей нас всех, голодных и непьяных…
С бокалами вина они встали поодаль, и Трешнев продолжил свой разговор с академиками.
— Значит, траур в «Бестере» сочетается с кипучей деятельностью? — Андрей с презрением посмотрел на блики света, играющие на поверхности вина, и сделал щедрый, совсем не гурманский глоток.
Академик Стахнов с неменьшим самопреодолением проглотил свое красное вино и недоуменно посмотрел на Трешнева и на Клюшникова, который, как и Трешнев, пил белое.
— Как ваше?
— Моча молодого поросенка, по классическому определению, — отозвался Трешнев, сделав еще глоток, а Ксения, с таким же белым вином в бокале, следовавшая его примеру, едва не захлебнулась. — И что у вас за кипучая деятельность? — не отступал он от Стахнова.
— Ты нас с Аркадием на «Норрке» видел? — уныло спросил только что улыбавшийся Стахнов. В его руках вновь был бокал с вином, на этот раз белым. Как видно, сравнение Трешнева его не только не отвратило, а даже раззадорило.
— Не видели они нас на «Норрке»! — горько произнес Аркадий Клюшников. — А не видели потому, что нас не было!
— А не было нас потому, что мы, как папы Карлы, сидели в редакции и гнали к сдаче сборник горчаковской прозы!
— А гнали мы сборник горчаковской прозы потому, что наутро его должны были начать печатать!
Все это Стахнов и Клюшников говорили с нарастающим драматизмом.
— А должны были его печатать потому, что вы уже тогда знали: именно Горчаковский будет лауреатом! — вдруг выпалила Ксения.
— Тоже мне тайна! — выдохнул Стахнов. — Спонсорство премии связано с «Бестером», от него и лауреаты.
— Из шестерки финалистов три книги изданы «Бестером», — добавил Клюшников.
— А роман Данияры Мальмет напечатан в средневолжском филиале «Бестера», хоть именуется он совсем по-другому, — сказал Воля.
Все знают эти академики!
— А горячее будет?! — вдруг раздался позади них отчаянный в своей девичьей наивности голос, обращенный, вероятно, к официанту.
Ответ прозвучал окончательным приговором:
— Нет, горячего не будет! Все на столах!
Между тем на столах были только стопки бумажных салфеток и множество стаканчиков с усовершенствованными зубочистками. Которые могли понадобиться только именно после горячего. Или жарено-горячего.
— Меня не перестает восхищать интуиция нашего президента, — сказал Трешнев. — Он, правда, жену встречает, но, когда я говорил с ним накануне и призывал приехать сюда из аэропорта, он твердо сказал, что не приедет. И прибавил: «Ничего там не будет». Это точная цитата.
— За то мы его и назначили пожизненно, — отозвался Караванов.
— Возьмем еще хотя бы вина, — почти со скорбью в голосе предложил Стахнов Клюшникову, и они поплелись к слабоалкогольным этим столам.
— А что, Аркадий и Лев — редакторы Горчаковского? — спросила Ксения.
— Нет, основным редактором у покойного была и, думаю, остается Мариночка Сухорядова. Воля про нее вчера рассказывал. А эти крепкие парни — как раз литературные негры, о которых ты тоже уже слышала.
— Как?! Академик-негр?! — изумилась Ксения.
— Твоя правда. При возможной необходимости получить в посольстве США гостевую визу и мне, и тебе, вероятно, откажут на основании употребления этнонеполиткорректного слова. Спроси по-другому. Академик — литературный афроамериканец… — Трешнев иронически улыбался. — Ты же не вчера на свет родилась! Аркашка — прекрасный поэт, его стихи с лету запоминаются… Хочешь, прямо сейчас прочту про ласточку… Впрочем, подождем его возвращения, ему будет приятно. Но стихи не кормят. Вот он и сидит переделывает чужую графоманию, переписывает, а чаще просто дописывает…
— А трижды академик?
— Он стихи не пишет. Хуже. Пишет миниатюры в прозе. Одну в месяц, не чаще. Лауреат нескольких премий, в том числе международных, для литературных миниатюристов. Но это не кормит совсем, а фуршеты… Видишь, как они кормят… — Клюшников и Стахнов медленно брели вдоль пустых белых столов в тщетной надежде найти что-то съестное. — Так что и ему остается только негритянство-афроамериканство… Конечно, это конфиденциальные труды. Всем нам в договорах прописывается особый пункт на этот счет…
К ним подошел уже замеченный прежде Герман Гурьевич Полоскухин. Поздоровался, бросив особый взгляд на Ксению. Судя по рассказанному о нем, профессору было странно видеть незнакомое лицо в родной среде.
— Хотя и отношусь я к Берестовскому как к политэмигранту и моя святая обязанность шестидесятника поддерживать тех, кого пинает власть, — он все же идиот. Если ты сам пьешь только вино, поинтересуйся у своих помощников: может, они тебе расскажут, что в стране, где ты родился и прожил много лет, большая часть взрослого населения пьет не вино, а водку! Это же надо было такое отчубучить: ни одной бутылки! Форменный идиот!
При этом Полоскухин держал в руке полувыпитый бокал с красным вином, и по характеру речи было понятно, что этот бокал для него — не первый.
— А может, Герман Гурьевич, это не идиотизм, а садизм? — с кротостью во взгляде предположил Трешнев. — Выпьете, мол, на халяву и вино!
— Может, и так, — задумчиво проговорил Полоскухин. — Хотя на вино он не поскупился.
— Сбрасывает залежавшееся-застоявшееся, — гнул свое Трешнев.
— И не говорите, Андрей, — махнул рукой Полоскухин. — Выпью еще с академиком Стахновым и с Аркашкой да и пойду…
— Ну, если даже Полоскухин без принуждения уходит… — протянул Воля.
— Пойдемте, ребята! — попросила и Ксения.
— С Маришкой так и не повидались! — с тоской произнес Трешнев. — А ведь договаривались…
— Ну не видно же твоей Маришки! — с раздражением воскликнула Ксения. — Наверное, прячется от этого позора со своими норвежскими парламентариями!
— Вот это ты совсем зря! — возмутился и Трешнев. — Она, что ли, за это безобразие отвечает?! Музей Берестовскому только площадку предоставил, небось под его щедрые посулы. А когда Маришка накрывает, гостей на машинах развозят: своими ногами сил нет — от переедания. Подтверди, Воля!
— Да… — вздохнул Караванов. — Сюда бы хоть одну тарелочку с ее фуршета. Нам бы хватило!
— В конце концов, у меня кое-что есть в сумке! — взбодрился Трешнев. — Пойдем поскорее!
— Андрюша, вы что, уже уходите?! — легка на помине, трешневская однокурсница Маришка стояла перед ними.
