Наталья Андреева - Пробка
Они помолчали. Время шло. Машины по-прежнему стояли. Если и продвигались вперед, то на какие-нибудь сантиметры, не больше. Юрий Греков вытирал пот со лба. В салоне было душно.
— Второй час стоим, — вяло заметил он.
— Да, попали.
— Эти, в автобусе, небось весь коньяк выпили, — кивнул Греков влево, где через ряд затесался между двумя тяжеловозами автобус с подружками Нины. — Голос-то у Антонины был как, нормальный?
— Если она и перебрала малость, то сейчас уже протрезвела. От страху.
— Да-а…
Они опять замолчали. Из магнитолы лилась музыка. В паузах жизнерадостный женский голос сообщал о том, какой приз можно выиграть, набрав такой-то номер, и кто из современных исполнителей будет развлекать радиослушателей в ближайшие полчаса. Петров поморщился и стал ловить другой канал.
— Что? Не нравится? — усмехнулся Греков.
— Настроение поганое, а они веселятся. Кепки с майками выигрывают, в путешествия ездят. Есть канал, где звучит только классика. Хочу его поймать.
— Брось. Жизнь-то продолжается.
— Как быстро ты успокоился, Юра.
— А я не успокоился. Просто давно был к этому готов.
— К чему?
— К тому, что Нина может покончить жизнь самоубийством.
— Постой… мы же только что выяснили, что братья Петуховы…
— Ну, были там. И что?
— А камни?
— Ну, украли они камешки. Но к тому, что случилось с Ниной, это не имеет отношения. Лично я уверен: она покончила с собой.
— Ах да! Ты начал мне рассказывать, а нас прервали! Так что там с Ниной случалось по ночам?
— Приступы. Раз уж ситуация так повернулась, я вынужден тебе обо всем рассказать. Нина страдала глубокой депрессией из-за того, что не могла иметь детей. Вот уже много лет она ходила по врачам, обследовалась, а результата никакого. Вот она и впала в отчаяние. Стала странной. У Нины ведь было слабое зрение, но света в комнате она не зажигала, пока не станет совсем темно.
— Почему?
— Боялась, что при свете все равно будет видеть плохо. Специально создавала себе некомфортные условия. И кстати, была еще одна странность. Она выходила из квартиры, запирала дверь и потом нажимала на кнопку звонка.
— Она была забывчива?
— В том-то и дело, что нет! Она звонила в пустую квартиру!
— А ты откуда знаешь? — подозрительно спросил Петров.
— Я неоднократно был этому свидетелем. И в московской квартире, и на даче. Как она стояла на крыльце и звонила в дом, прекрасно зная, что там никого нет. По-моему, у нее начиналась паранойя.
— Ты так хорошо в этом разбираешься?
— А как еще объяснить такое поведение, когда жена подозревает тебя в том, что ты хочешь ее убить? Избавиться от нее? Начинает опасаться за свою жизнь, а когда ночует одна на даче, кладет под подушку пистолет. Не случайно же он оказался у нее под рукой в тот злополучный день! К тому же Нину мучили галлюцинации.
— Галлюцинации? — удивленно спросил Петров.
— Ну да. Ей виделись какие-то чудовища по углам комнаты. Она кричала: «Вот оно! Вон! Лови!» Иногда ей казалось, что чудовище заползло в нее. Нина вполне могла выстрелить не в себя. В это — которое ее мучило.
— Я вот думаю: Нина рассказывала мне все, даже то, что скрывала от тебя, любимого мужа. О своей работе, о гонорарах, о том, где прячет украшения. Почему же об этом она не поделилась?
— А ты как думаешь, сыщик?
— Что ты на меня так смотришь? — спросил Петров.
— Да брось! Чего уж теперь скрывать! Признайся: ведь ты был неравнодушен к моей жене?
— Давно знаешь? — спросил Петров после паузы.
— Всю жизнь, — усмехнулся Юрий Греков.
— Так почему молчал?
— А что я должен был сказать? Не ходи сюда, Володька? Я ведь знал, что ничего не будет. Она не отвечала тебе взаимностью. Но! — И Юрий Греков поднял вверх указательный палец.
— Что — но? — тихо спросил Петров.
— Она была женщина. А женщина перед влюбленным в нее мужчиной всегда кокетничает. Даже если он ей вовсе не нужен. Такова сущность их натуры.
— Значит, по-твоему, Нина со мной кокетничала?
— А как еще назвать вашу игру? Когда она каждый раз уговаривала тебя жениться и даже сватала своих подружек, а ты отнекивался. Как думаешь, Нина знала о твоих чувствах?
— Да, знала, — кивнул Петров.
— Ты что, в любви ей объяснялся? Пауза. Долгая пауза.
— Давай оставим эту тему, — наконец тихо сказал Петров.
— Хорошо. Но ты спросил, почему она не сказала тебе о том, что сходит с ума, а я ответил.
— Я понял. Но кто может подтвердить твои слова?
— То есть?
— Мне она не сказала, потому что со мной кокетничала. Но ведь у нее были родные, к которым она была очень привязана, которых любила. Кстати, почему их не было на кладбище?
Греков нахмурился. Потом сказал:
— Теще плохо, а старшая дочь с ней.
— Кстати, мы уже почти два часа в пробке, а ты ни разу не позвонил им.
— Уверяю, моя судьба тещу не интересует.
При мысли о теще Греков невольно поморщился. Сейчас начнет ныть и причитать. Анастасия Петровна зятя терпеть не могла и обвиняла во все смертных грехах. И никогда не упускала случая на него пожаловаться.
— А поминки? Там, должно быть, все уже остывает.
— Если бы волновались, давно бы уже позвонили сами!
— Но они думают, что мы подъезжаем!
— Что, это я должен позвонить? — взвился Греков.
— Но ведь это ты застрял в пробке!
— Но ведь это они пользовались Нинкиными деньгами!
— Тебя что, кроме денег, ничего не интересует?
— А тебя что, ничего не интересует, кроме моей жены? Даже покойной?
Они, словно боевые петухи, сидели друг против друга. Оба красные, потные, возбужденные. Оба тяжело дышали. Перепалку прервал сигнал. Сзади загудела машина. Потом справа, слева.
— На дорогу смотри, — буркнул Греков. Петров нажал на педаль. Машина сделала пару судорожных рывков вперед и вновь замерла. Володя всем корпусом развернулся к оппоненту:
— Так устраивает?
— С ума тут можно сойти! — высказался Греков. — Ну и денек сегодня!
— Хорошо. Ты не хочешь звонить, так я позвоню.
— Кому?
— Анастасии Петровне.
— Пожалуйста! Только учти: она в постели.
— Тогда я позвоню Нининой сестре.
— У тебя что, есть номер ее мобильного телефона?
— У меня все есть, — с намеком сказал Володя.
— Оперативно.
Юрий Греков не удержался и хмыкнул. Так-так-так. Лучший друг ведет двойную игру. Собирал, значит, компромат. Неужели из-за Нинки? Выходит, недооценил. Не думал, что это так серьезно. Любовь, значит? А бывает такое? Выходит, что бывает! Раз Петров уперся: узнаю правду, и все тут! И вот уже несколько дней копает!
— Оперативно, — повторил Греков. — Значит, ты все эти дни собирал информацию?
— Я тебе уже сказал. Я не верю в ее самоубийство.
— Хорошо. Звони Вальке. И теще звони. Они тебе расскажут.
— Значит, они все знали?
— Разумеется! Стал бы я от них скрывать, что их Ниночка спятила! — раздраженно сказал Греков. — Да я их сам привез к себе на дачу! Чтобы они увидели своими глазами и не обвиняли меня потом во всех смертных грехах! Вразумили бы ее! Присмотрели! А они что? Как же! Им только деньги были нужны! У одной двое детей, у другой дача! Все заняты! Повесили мне на шею этот хомут! А теперь я, выходит, и виноват во всем! Они пользовались, а я виноват!
— Не кричи.
«Ну-ну-ну. Возьми себя в руки. Это все пробка. Проклятая пробка! Как это все некстати! Сейчас бы домой, в прохладу, к холодильнику, где стоит ледяная бутылка водки. Выпить, расслабиться. Прийти в себя. А тут пробка».
— А что мне остается? — сказал Юрий уже на полтона ниже. — «Мы с Ниной были так близки, почему она мне не сказала?» — передразнил он Петрова. — Потому, что кончается на «у»!
— Так я звоню?
— Да звони!
Петров вновь достал из-за пазухи мобильный телефон и стал искать в записной книжке номер.
Юрий Греков напряженно ждал…
Автобус… — Ну? Что он сказал? — жадно спросила Татьяна, когда Антонина Дмитриевна закончила разговор со старшим оперуполномоченным Петровым.
— Ждите результатов. Я вам сообщу… Гос-поди-и-и… — простонала заведующая библиотекой. — Ну за что-о? За что-о? Что я для них не сделала? Для сынков моих?
— Вот именно: все сделали, — неожиданно сказала Галя. — Вспомните: как вы старшего-то баловали? Толю?
— Молодая еще, меня учить! — вскинулась Антонина Дмитриевна. — Своих сначала вырасти!
— Галя права, — вмешалась Татьяна. — Что Толька балованный, это уж точно. Твой тогда завскладом работал, денег было море. У тебя и дубленка импортная, и сапоги финские, и костюм замшевый, — все было. А откуда?
— А ты всю жизнь мне завидовала!
— Не всю. Но ты бы хоть раз предложила: давай, Татьяна, и тебе достану. Сапоги там или джинсы для девчонки. Кроссовки те же. Нет, ты хотела, чтобы все это было только у тебя одной. Чтоб только ты — и в замшевом костюме! А теперь спрашиваешь: за что? Ты, Антонина, не по совести жила.
