Екатерина Лесина - Кольцо князя-оборотня
Чудес… если бы ты знал, какие здесь порою чудеса творятся…
– Печку включить? Я еду, гляжу, никак идет кто впереди, сначала думал, показалася, ан нет, не показалася. Ты куда, мать, бредешь-то?
– В Москву.
– Ну, значит, по пути. Я тоже в Москву еду. Знаешь, я обычно никого на подсадку не беру, а тут словно толкнул кто, я и остановился.
– Спасибо. – Перед моим носом раскачивалась иконка Божьей Матери, подвешенная на длинном шнурке. Значит, толкнул кто-то… Но я же не верю, больше не верю.
– Пожалуйста. Замерзла небось? Там, сзади, где-то куртка валяется. Она грязная, зато теплая.
Куртка нашлась почти сразу, действительно грязная и действительно теплая. Вовремя. Меня уже трясло от холода, похоже, до Яцуков я не добралась бы. Васька включил радио, и в кабину проникли чужие веселые голоса.
– Ты, мать, можешь туда заползти подремать, до Москвы еще далеко.
– Спасибо.
– Та не за что. – Васька вздохнул. – Думаешь, не понимаю ничего? Думаешь, не понимаю? У меня сеструха вон тоже за алкоголика вышла, он ее бьет, она убегает, а потом снова возвращается. Жалеет. Лучше бы вы себя пожалели…
Эльжбета Францевна вернулась лишь к полудню следующего дня, она пребывала в приподнятом настроении, с видимым удовольствием рассказывая и про службу в церкви, и про визит к модистке, и про наряды, заказанные для Ядвиги… Впрочем, тема нарядов в большей степени волновала саму Ядвигу, она ахала, охала и вздыхала, томно закатывая глаза, чем раздражала Федора до невозможности. Уж лучше бы они никуда не ездили, тогда, по крайней мере, никто ежеминутно не трогал бы Луковского с очередным срочным вопросом – какой вырез нынче в моде: квадратный или сердечком. Ну как им объяснить, что петербургская мода меняется еженедельно, ежедневно и ежеминутно, она ветрена и капризна, порой тщеславна и глупа, и следовать ей имеет смысл, если живешь в столице. А здесь… Какая разница, квадратный у платья вырез или сердечком? Никакой.
Элге молчит. На ней старое платье бледно-сиреневого цвета, который подходит блондинкам с молочно-белой кожей и золотыми волосами, но противопоказан смуглым и черноволосым девицам. Кожа кажется чересчур темной, а само платье блеклым и невыразительным. Но Элге невозможно спрятать под этой маской невыразительности, она сама словно звезда, яркая и недосягаемая. Нет, не звезда – птица.
Ведьма черноокая.
Ох, неспроста князь ее ведьмой назвал. И там, в деревне, тоже не просто так староста упреждал.
– Знаете, чего бы мне хотелось больше всего в жизни? – Ядвига настойчиво пыталась заглянуть в глаза Федору.
– Чего? – Правила игры требовали его участия в беседе, хотя, будь его воля, Луковский уехал бы на весь день. Как князь. Неужели безумие заразно?
– Очутиться на балу… Свечи, цветы, играет музыка… Кавалеры приглашают дам…
– Не сомневаюсь, в вашей карточке не осталось бы ни одной свободной строчки.
– Ох, вы так милы. – Щечки Ядвиги смущенно порозовели. А Федор грустно улыбнулся собственным мыслям. Сестра князя очаровательна, она не затерялась бы в толпе дебютанток и, возможно, нашла бы себе подходящего супруга, богатого или не очень, но «соответствующего».
Проклятие. Откуда эти мысли, он ведь и сам недавно подыскивал супругу, достойную высокого звания графини Луковской, и не видел в этом ничего зазорного. Отчего же Федору так противно?
Элге, точно заглянув в смятенную душу, укоризненно покачала головой и приложила пальчик к губам. Правильно, чудесная птица, подобные мысли следует хранить глубоко-глубоко внутри, иначе объявят безумцем почище Алексея.
Извинившись перед Ядвигой, Федор попросил Эльжбету Францевну уделить несколько минут драгоценного времени ему. Девушка, видимо решив, что речь пойдет о ней, моментально залилась румянцем и, приказав Элге следовать за ней, поспешно удалилась из комнаты.
– Итак, о чем вы хотели со мной поговорить? – Эльжбета Францевна выглядела спокойной и умиротворенной.
– О… – Федор вдруг сообразил, что совершенно не представляет, как рассказать ей о предполагаемом безумии князя. Она ведь любит его, считает сыном и с гневом отметет нелепые предположения заезжего бездельника… – Об Алексее.
– Он снова что-то натворил? Докучал вам? Задирал?
– Нет, что вы. – Федор смутился. Она говорит о князе, словно о набедокурившем мальчишке, который нуждается в хорошей порке. – Я не хотел сказать ничего подобного, просто Алексей, понимаете ли, некоторые его высказывания заставляют подумать о душевном здоровье…
– Даже так? – Вдовствующая княгиня – Луковский впервые подумал, что, если муж Эльжбеты Францевны был князем, то она, следовательно, княгиня, пускай и лишенная титула, но по-прежнему гордая и властная, – не удивилась. Вероятно – блеснула запоздалая догадка – она сама подозревала нечто подобное, и все-таки…
– Я уверен, что Алексей не безумец, если вы это хотели спросить. Но боюсь, что до этого немного осталось. Его идеи, его привязанность к топям…
– Это не безумие, всего лишь голос крови. Предки Алексея владели этой землей задолго до крещения Руси. – В ее голосе не было ни раздражения, ни гнева, Эльжбета Францевна не сердилась, скорее она была разочарована темой беседы. – Алексею невероятно сложно смириться с тем, что Крепь перешла в чужие руки. Скажу лишь, его отец и мой супруг знал, чем рисковал, жаль, что за его ошибку приходится платить сыну.
– И вы…
– Хотите спросить, не беспокоюсь ли я за Алексея? Бог с вами, Федор, конечно, беспокоюсь, он мне как сын, но, я уверена, мальчик сумеет принять действительность и переживет потерю. В конце концов, это всего лишь болота. Но коли беседа зашла о нем… – Эльжбета Францевна одарила собеседника внимательным цепким взглядом. Луковскому показалось, что его взвесили, рассмотрели, оценили, будто жеребца на ярмарке, и, похоже, сочли достойным внимания. И доверия.
– Поверьте, меня тревожит совершенно иное. – Голос княгини упал до торжественного шепота. – У моего пасынка возникла одна идея, абсолютно, на мой взгляд, безумная. Он… вздумал жениться на Элге!
– На ком?
– На Элге. На моей воспитаннице. – Эльжбета Францевна активно замахала веером, и Федор едва удержался, чтобы не чихнуть. Горничной следовало лучше проветривать это сооружение из страусиных перьев и шелка. – Это просто… Просто кошмар какой-то! Я не представляю, что мне делать!
– А что плохого?
– Как?! – Княгиня едва не задохнулась от возмущения. – И вы… О, нет, Господи, дай мне силы. Боже мой, от вас, Федор, я такого не ожидала. Элге… Цыганский подкидыш и наследник древнего славного рода?! Это мезальянс! Это больше, чем мезальянс!
– Я понимаю. – Федор виновато опустил голову. Конечно, мезальянс, причем невероятный, даже без титула Алексей на ступенях призрачной лестницы общественного положения стоит неизмеримо выше Элге.
– О, нет, вы не понимаете! Я отговаривала, я напоминала о достоинстве, я даже согласна была терпеть эту девчонку в качестве любовницы, хотя о подобном и думать-то не пристало, но ради мира в доме я согласна была на все. Но он… Боже, он, форменный безумец, решил, что раз титула нет, то и ответственности тоже нет. Ровня. Какая она ему ровня?! А Ядвига, что будет с ней, когда станет известно о поступке ее брата…
– Но он ведь еще не…
– Нет. Я не даю согласие на брак, а Алексей пока не посмеет жениться без благословения. Но опасаюсь, что совсем скоро он решится. Федор, я вас умоляю, поговорите с ним. Вы… Вы человек образованный, здравомыслящий, вы сумеете найти слова, достучаться до его разума… Эта глупая легенда. Птица, душа… чушь.
– Поверьте, Эльжбета Францевна, я был бы рад помочь вам, однако опасаюсь навредить. Мы с Алексеем скорее соперники, но, если вы настаиваете, я попробую.
– Вам ведь не нравится здесь?
– Что? – Переход был столь неожидан, что Луковский не сразу понял вопрос. Только что говорили о князе, и вот Эльжбета Францевна интересуется, нравится ли ему в Крепи.
– Здесь скучно, молодым людям тяжело жить в подобных местах. – Княгиня поднялась. – Ядвига мечтает уехать. Вы тоже… по отдельности вы – никто. Шокированы?
Федор кивнул. Эльжбета Францевна разом перешагнула через все правила игры, она говорила прямо, и эта прямота пугала.
– Здесь не с кем играть в слова. Здесь вообще никого нет. Я бы уехала, давно, сразу после смерти мужа, однако оказалось, что ехать некуда. У меня есть деньги, но нет имени, а следовательно, самое большее, на что я могла рассчитывать, – это то же затворничество, но уже у закрытых дверей чьего-то замка. Я предпочла остаться в своем. Но Ядвига… – Княгиня трагически заломила руки. – Мне больно смотреть, как она чахнет в этой глуши. Поверьте, я пыталась разорвать сей круг, писала подругам в Петербург, умоляя принять мою девочку хотя бы на один сезон, но они не ответили. Проклятый упрямец, мой супруг, лишил дочь всякой надежды на счастье. Молчите, Федор, мне тоже нелегко дается этот разговор. – Эльжбета Францевна шумно выдохнула и, нервно хлопнув пыльным веером по ладони, выпалила: – Я предлагаю вам сделку. Да, да, не смотрите так, я предлагаю вам сделку. Выслушайте, пожалуйста, спокойно. Вы ведь уехали из Петербурга не оттого, что захотелось взглянуть на невесть откуда свалившееся наследство, я знаю: ни один избалованный столицей человек не поедет в такую даль без веской на то причины. Догадываюсь, вы попали в затруднительное положение. Скорее всего, карты. Возможно, скандальный роман. Но я все ж таки склонна думать о карточном проигрыше.
