Виталий Дёмочка - Строгий режим
Шаповалов сидел в своём кабинете и ждал, когда ему приведут заключённую Ольгу Шеляеву. Распоряжение он уже дал, и теперь волновался больше, чем перед первым свиданием.
Он прекрасно понимал, что у этой девушки, которая ему так понравилась, есть парень. Но также он понимал и то, что этому парню до неё уже не добраться много лет. Справедливо их осудили или нет, но факт остаётся фактом, такая уж это страна. Свидетельским показаниям верят больше, чем аудио- или видеозаписи.
Поначалу, когда только увидел Ольгу на фото в деле, сыграл обычный мужской инстинкт. Он думал, что здесь, где ему многое подвластно, ему не составит труда со временем усадить её в кресло в своём кабинете и раздвинуть ей ноги, как уже было однажды с одной симпатичной заключённой. Но когда он в первый раз вызвал её и начал с ней общаться, он сразу почувствовал какую-то тягу к ней. Она оказалась не обычной девушкой и не из уголовной среды. Он снова и снова вспоминал её лицо и руки, а в ушах до сих пор стоял её голос, сильно напоминающий голос Настеньки из фильма-сказки «Морозко». Обладательница такого голоса не может быть плохим человеком, и Шаповалов уже совсем не думал о том, как бы её трахнуть. Да и прекрасно понимал, что это далеко не Коса и не Зинка Звезда, готовые прыгнуть на член в любой момент.
Пытаясь разобраться в своих чувствах или в том, что с ним вообще происходит, он всячески отгонял от себя мысли о любви. Но как только послышались шаги приближающихся к двери двух пар ног, сердце его забилось учащённо.
— Здравствуйте, — произнесло милое создание ангельским голоском, едва появившись на пороге.
— Да-да, здравствуйте, — Шаповалов даже встал, как будто зашёл начальник тюрьмы. — Присаживайтесь, Ольга.
Он услужливо подвинул ей стул и Ольга села, с осторожностью поглядывая на опера. Она помнила все предупреждения сокамерниц о возможной вербовке, и решила про них вообще не разговаривать. Но опер интересовался только ей.
Шаповалов задавал вопросы относительно её дела, будет ли она писать кассационную жалобу, как себя чувствует и тому подобное. В его голосе Ольга заметила столько участия к своей персоне, что на мгновение расчувствовалась и расплакалась, изливая душу. Вся горечь свалившейся на неё беды вновь захлестнула её. Шаповалов успокаивал её как мог, предлагал всё, от воды до водки. А когда он начал говорить ей нежные слова, руки сами протянулись к её голове и стали успокаивающе гладить её по волосам, и от этих прикосновений он сам расчувствовался и тоже чуть не заплакал. Теперь-то он уже точно знал, что чувствуют люди, когда влюбляются.
— Меня Вадим зовут, — произнёс он, когда она немного успокоилась, и протянул ей чистый носовой платок.
Ольга только вздохнула от вновь пережитого потрясения и стала вытирать слёзы. Ей было не до опера, и в таком состоянии она даже не обратила внимания, как он говорит и как смотрит на неё.
— Пойдёмте, я вас провожу, вам нужно отдохнуть, — любезно предложил Шаповалов и услужливо открыл перед ней дверь. Ольга шла впереди, уже зная дорогу, а он шёл сзади и любовался её фигурой. Ему даже самому было странно, что его не посещают никакие похотливые мысли. Сейчас он думал совсем о другом и даже не замечал ничего вокруг себя, в том числе и злобно наблюдавшего за ним майора Дунаева. Когда дежурный сержант открыл перед Ольгой дверь, она взглянула на него, и он ободряюще моргнул ей двумя глазами. А после того как она зашла, и дверь за ней закрыли, он ещё некоторое время стоял и смотрел на эту дверь. И только голос появившегося ДПНСИ вывел его из задумчивости.
— Чё задумался, Вадим? — спросил он, проходя по продолу в сторону нового корпуса.
— А? Да не, ничё… — спохватился Шаповалов и обратился к нему по имени-отчеству, так как тот был намного старше. — Ты на новый, Владимир Иваныч? Скажи там корпусному, пусть ко мне Шкотова приведут с восемь семь.
Потом он опять пошёл в свой кабинет, разглядывая по пути свои руки. Ему до сих пор казалось, что они ощущают её мягкие шелковистые волосы. А перед глазами была она сама, и он гладил её по этим волосам. Он не заметил как вошёл в кабинет, и как сел за стол. На землю Шаповалова спустил его агент Шкотов.
— Нового пока ничё, — с ходу сказал он, — добрый день, кстати.
— Добрый, — ответил Шаповалов, наблюдая, как Шкотов садится на тот самый стул, на котором только что сидела Ольга. — Пересядь вот сюда, — указал он ему на другой стул.
Стукач не стал спрашивать, зачем это нужно и молча подчинился. Шаповалов как-то странно посмотрел на тот стул, где сидела Ольга, потом перевел взгляд на Шкотова и спросил:
— Зачем Протасов просил Солому побеспокоиться об этой Ольге Шеляевой, не знаешь?
— Шеляевой? — переспросил стукач и заулыбался. — Да там ничё интересного для тебя. Втюхался он в соседку в эту свою. Ходит как зомби по хате. Да тут у многих в тюрьме крышу рвёт по тёлкам. Ты же знаешь, это на воле все раскайфованные были, где их до хера. А тут Протас, видать, сразу о любви вспомнил…
— А что она ему отвечает? — перебил его Шаповалов.
— Ты чё, Дмитрич? Думаешь, что они под предлогом любви бунт затевают или побег? Я ж тебе говорю, там ничё интересного, втюхался как Ромео. Сам не свой ходит, остальные это тоже все знают…
— Так что она ему отвечает? — опять перебил опер.
— Да не заглядывал я в её малёк, она один раз только ему отписала. Но видать тоже любит, потому что Протас прям на крыльях летает. Это к ней он, кстати, в гости хочет сходить, уже прокинул эту тему. Устроишь встречу ему с ней? Ты же говорил, раз-два в месяц можешь.
Шаповалов изменился в лице и так на него глянул, что он испуганно спросил:
— Ты чего, Дмитрич?
— Ничего, — резко огрызнулся опер и отвернулся. Но потом смягчился и сказал извиняющимся тоном: — Извини, нашло что-то. Ты это, Серёга… Переведу я тебя, пока ты не засветился. Не могу я встречу ему устроить, проблемы с хозяином…
Шаповалов говорил это, глядя куда-то в одну точку и Шкотов видел, что думает он о чём-то другом.
* * *Сидя на шконке по-турецки друг против друга Бандера играл в тэрс с Лешим. По крайней мере, он так думал, что играл. На самом деле он просто тупо бросал карты, совсем не думая об игре, и проигрывал уже седьмую партию подряд. И не потому, что они играли без интереса и ему было всё равно. Просто все мысли его сейчас были о другом.
Он думал о той девушке, которую видел на фото Юрия. Она постоянно вставала перед глазами и её лицо притягивало к себе. В отличие от шаблонных лиц моделей с подиумов и журналов, лицо Ольги было наделено нежностью и добротой, это чувствовалось даже по фотографии.
Проблем с женщинами у него не было никогда и, будучи довольно любвеобильным человеком, он часто влюблялся и добивался своих объектов внимания довольно легко. В школьные годы это было потому, что он был лучшим среди сверстников, самым сильным и умным вдобавок к его отличному сложению и внешности. А что ещё нужно было девчонкам в то советское время? Потом, с приходом рыночной экономики и кооперативов, он организовал сильную и крепкую группу хулиганов, многие из которых были старше его. С ними он захватил контроль над большим районом города, где потом все спрашивали его, кого можно бить, кого нельзя. В эти времена бандиты стали особо модными у женщин. Вообще, хулиганы всегда привлекали к себе внимание женского пола, тянущегося по своей природе к более сильным самцам. И тогда, в конце восьмидесятых, лидер большой группы крепких хулиганов, которые держали в страхе целый район и которым платили «за боюсь» начинающие кооператоры, чувствовал к себе усиленно повышенное внимание прекрасного пола.
Пользовался он этим всецело. Правда, когда его посадили, все его подруги забыли про него.
Потом, когда он освободился из колонии, мода на бандитов ещё не прошла, но появилось ещё одно направление женского внимания — бизнесмены. Кооператорщики и все остальные спекулянты поднялись за то время, пока он сидел в колонии и хоть они всё также продолжали платить «дань» бандитам, слабый пол стал всё чаще переключать своё внимание на них. К тому же тогда, в начале девяностых, бизнесменов убивали во много раз реже, чем бандитов, а в щедрости и вниманию к женскому полу они, порой, даже превосходили. В эти времена Бандере иногда приходилось приложить немало усилий, чтобы завоевать сердце понравившейся ему девушки, особенно если та уже была любовницей или женой какого-нибудь бизнесмена. Как раз одну из таких жён «новых русских» ему пришлось обхаживать целых семь месяцев, за что его друзья прозвали её потом «семимесячной».
Когда его арестовали в этот раз, подруги, естественно, быстро его оставили, не продержавшись даже пары месяцев. Срок ему светил немалый и зла на двух имевшихся на момент ареста любовниц он не держал, понимая, что у женщин жизнь тоже одна. Но когда остался одинок то, как и многие заключённые, сильно затосковал и готов был всю накопившуюся за эти месяцы страсть и нежность выплеснуть на единственную нормально выглядящую женщину, которую можно было увидеть в тюрьме — сотрудницу спецчасти, которая разносила на подписи осужденным и подследственным копии приговоров и другие документы. Ему даже казалось, что он смог бы влюбиться в неё. Но она появлялась очень редко и поговорить с ней не было возможности из-за стоящих рядом дубаков.
