Дик Фрэнсис - Банкир
Живые, на ножках и сосущие.
Генри расслабился, откинулся на спинку стула и улыбнулся.
— Вы действительно узнали многое, Тим, с тех пор как началась эта история.
— Это увлекает.
Он кивнул.
— Я знаю, это необычно, но что вы скажете насчет непосредственного присмотра за деньгами банка? Будет Нолес возражать, если вы наведаетесь к нему время от времени?
— Не думаю. Не в общих интересах.
— Отлично. Так и поступим. Будете докладывать о течении дел. Должен сказать, что ни одна лошадь никогда не производила на меня такого впечатления, как Сэнд-Кастл в тот день.
Генри так откровенно восхищался жеребцом, что «Эктрин» в конце концов авансировал Оливеру Нолесу три из пяти миллионов, а оставшиеся два внесли частные вкладчики. Анализ семени был великолепен, владелец получил плату, и жеребец стоял во дворике в Хартфордшире рядом с Ротабоем, Летописцем и Длиннохвостым. Декабрь своим чередом подходил к Рождеству, деревья по всему Лондону засверкали лампочками, и по вечерам уныло валил мокрый снег. Повинуясь минутному импульсу, я отправил Кальдеру Джексону открытку с красивыми рельефными малиновками, желая ему всякого добра, и чуть ли не по возвращении с почты получил (на адрес офиса) послание (картинку с лошадью работы Стаббза) с искренней благодарностью и просьбой, если меня это заинтересует, как-нибудь навестить его усадьбу. В таком случае не могу ли я позвонить телефон прилагается.
Я позвонил. Он был приветлив и гораздо более непринужден, чем обычно.
«Подъезжайте», — сказал он, и мы условились на следующее воскресенье. Я сказал Гордону, куда собираюсь. Мы работали над межбанковской ссудой в девять с половиной миллионов на пять дней, которая выдавалась конкуренту, и для этого мало что требовалось сверх нескольких телефонных звонков и простого обещания. Мои волосы почти уже не вставали дыбом от размаха и скорости таких дел, и сам я на днях, заручившись лишь устным согласием Вэла и Генри, выдал семь миллионов ссуды на сорок восемь часов. Штука заключалась в том, чтобы не одалживать на более долгий срок, чем мы сами будем способны занять необходимые фонды:, если проморгаем, нарвемся на риск выплачивать более высокие проценты, чем ползаем по ссуде; процесс, физически ранящий Вэла Фишера. Был в прошлом случай, когда из-за клиента, задержавшего выплату, он должен был занять несколько миллионов на восемнадцать дней под двадцать пять процентов, и он так никогда от этого и не оправился.
Большинство наших сделок не были столь тяжеловесными, и следующей в моей повестке дня стояла просьба ссудить двадцать пять тысяч фунтов человеку, который изобрел корзинку для ненужных бумаг, приспособленную к использованию в автомобилях. Он нуждался в средствах для раскрутки. Я прочитал письмо Гордону, который быстро повернул большой палец книзу.
— Жаль, — сказал я. — Это крайне необходимая вещь.
— Слишком мало просит. — Гордон поместил левую руку меж колен и зажал ее там. — Так пропадали изобретения и посерьезней.
Я согласился с ним и написал короткую записку с выражением сожаления.
Вскоре после этого Гордон оторвал взгляд от своих бумаг и спросил меня, что я делаю на Рождество.
— Ничего особенного, — сказал я.
— Не собираетесь к вашей матушке в Джерси?
— Она в круизе по Карибскому морю.
— Мы с Джудит были бы не прочь... — он прочистил горло, — если бы вы присоединились к нам. Приезжайте на сочельник, останетесь дня на три, четыре. Только если захотите, разумеется. Не могу сказать, что у нас будет много развлечений... но, во всяком случае, мы вас приглашаем.
Благоразумно ли, подумал я, провести рядом с Джудит три или четыре дня, когда три или четыре часа в Аскоте отозвались таким мучительным искушением? Благоразумно ли, когда один ее вид пробуждает такое физическое желание, оставаться столько ночей — так близко — под ее кровом? Глупее некуда.
— Благодарю вас, — сказал я, — с удовольствием. — И подумал: ты чертов дурак, Тим Эктрин, и если тебе будет больно, то лишь по твоей собственной дурацкой вине.
— Вот и хорошо, — сказал Гордон, и, похоже, он вправду так считал.
— Джудит обрадуется. Она боялась, что вы собираетесь праздновать с друзьями помоложе.
— Я ни с кем не договаривался.
Он удовлетворенно кивнул и вернулся к своим занятиям, а я стал думать про Джудит, которая хочет, чтоб я оставался с ней, потому что, если бы она не хотела, меня бы не пригласили. Будь я в здравом рассудке, я знал бы, что идти не должен, но я знал, что пойду.
Усадьба Кальдера Джексона в Ньюмаркете, куда я попал в следующее воскресенье, оказалась образцом рекламной продукции, в которой каждая мелочь была продумана, дабы угодить публике до тошноты. Сам двор, прямоугольник, с трех сторон огороженный зданиями, украшала декоративная зеленая лужайка, в центре которой росло причудливое дерево, а перед денниками с малыми интервалами расставлены были ярко раскрашенные вазоны, сейчас пустые, без цветов. Еще имелись разбросанные там и сям парковые скамьи, и узорные решетки ворот и оград в виде завитков черного железа, и заметная издали арка с выпуклой надписью наверху: «Приют Отдохновения — здесь».
Сбоку, за пределами главного двора, стояло маленькое отдельное строение, выкрашенное в ровный белый цвет. На двери был большой выступающий красный крест с единственным словом под ним: «Приемная».
Двор и приемная были первое, что попадалось на глаза посетителям; дальше, загороженный деревьями, стоял собственно дом Кальдера Джексона, более укрытый от любопытных глаз, чем его бизнес. Я припарковался рядом с другими машинами на полоске асфальта и пошел звонить в колокольчик. Парадную дверь открыл слуга в белой форме. Дворецкий или санитар?
— Прошу вас, сэр, — почтительно сказал он, когда я представился. Мистер Джексон вас ожидает.
Дворецкий.
Интересно было увидеть драматическую шевелюру в домашней обстановке, напоминавшей чрезвычайно разросшуюся хижину былых времен. Мне запомнился громадный зал, дубовые балки, пол, вымощенный плитняком, ковры, мебель темного дуба, огромный кирпичный очаг, в котором горели толстые колоды... и Кальдер, идущий навстречу с широкой улыбкой и распростертыми объятиями.
— Тим! — воскликнул он, оживленно пожимая мне руки. — Очень рад вас видеть, очень, очень рад.
— Приятно знать, что это так, — сказал я. — Пойдемте к огню. Идите, согрейтесь. Не хотите выпить глоточек? И... о... это мой друг... — он указал на другого человека, уже стоящего у камина, — ...Ян Паргеттер.
Друг и я обменялись кивками и прочими телодвижениями, обычными при встрече незнакомцев, но имя щелкнуло в моем мозгу, как будто где-то я уже что-то подобное слышал, но не мог точно вспомнить.
Кальдер Джексон зазвенел бутылками и стаканами и, справившись у меня, протянул мне щедрую порцию шотландского виски.
— А вам, Ян? — осведомился он. — Добавить настойки?
Ах, да, вспомнил я. Ветеринар. Ян Паргеттер, ветеринар, который не возражает против сотрудничества с нелицензированными коллегами.
Ян Паргеттер заколебался, но все же протянул свой стакан, словно не устояв перед приятным искушением.
— Только немного, Кальдер, — предупредил он. — Я должен идти.
По моим прикидкам, ему могло быть лет сорок; солидный, вызывающий доверие, светлые седеющие волосы, пышные усы и вид человека, который к жизни относится по-хозяйски. Кальдер объяснил, что именно я отвел нож, нацеленный на него в Аскоте, и Ян Паргеттер сделал ожидаемые замечания насчет удачи, быстрой реакции и — кто мог хотеть убить Кальдера?
— Вообще это был незабываемый день, — сказал Кальдер, и я согласился с ним.
— Мы все сорвали куш на Сэнд-Кастле, — сказал Кальдер. — Жаль, что его так скоро поставили в стойло.
Я усмехнулся.
— Может быть, мы еще сорвем куш на его сыновьях.
Насколько мне было известно, особенного секрета не составляло, откуда взялись средства на покупку жеребца, но раскрывать этот секрет было делом Оливера Нолеса, а не моим. Я понимал, что Кальдер мог заинтересоваться, но этика банкира, как обычно, заставила меня промолчать.
— Великий конь, — сказал Кальдер с тем же воодушевлением, что и тогда, в ложе Дисдэйла. — Один из величайших.
Ян Паргеттер согласно кивнул, потом одним глотком прикончил свою выпивку и сказал, что ему пора.
— Дайте мне знать, как там этот пони, Кальдер.
— Да, конечно. — Кальдер проводил отбывающего гостя до двери и похлопал его по плечу. — Спасибо, что навестили, Ян. Очень вам признателен.
Было слышно, как за Паргеттером закрылась парадная дверь. Потирая руки, вернулся Кальдер и сказал, что хотя на улице и холодно, мне, должно быть, интересно осмотреть усадьбу, пока не прибыли на ленч остальные гости.
И вот мы двинулись в обход квадрата с открытой стороной, и Кальдер, переходя от стойла к стойлу, давал мне короткую справку о болезни и видах на будущее каждого пациента.
