Марина Зосимкина - Обратный счет. Книга третья из серии «Сказки мегаполиса»
кому надо, хвоста, а когда планерка была завершена, директорским тоном
велел Гуляеву задержаться. И проговорил, когда они остались в кабинете одни,
холодно и с расстановкой:
– Значит так, господин Гуляев. Во-первых, никакого панибратства. Во-
вторых, никаких просьб. Поблажек от меня тоже не будет. И никакого трепа.
Уволю тут же. Вопросы?
Гуляев, стоящий напротив стола и, как придурок, радостно лыбящийся,
лыбиться перестал. Спросил:
– А в гаражах тоже пасть не разевать? Если тоже, то это тебе будет
стоить.
Лапин молчал, играя желваками и яростно раздувая ноздри, а Гуляев
невозмутимо продолжил:
– Совсем охренел, Викторыч? Что ты как баба истеришь? Просто
поговорить нельзя было? Или ты совсем тут мутировал, в кабинете этом?
Короче, заявление я тебе хоть сейчас напишу. Без работы не останусь.
Лапин нехорошо усмехнулся.
– Почему – мутировал? Я всегда такой, Вася. А в гаражах мое
слабоумное второе «я» заправляет. Я его там выгуливаю.
– Чего ж ты разволновался тогда? – ответно усмехнулся Гуляев. – С
тобой, мутант хренов, я не знаком и сводить знакомство не хочу и не
собираюсь, а со слабоумным Ванькой в гараже пообщаюсь.
В гараж Лапин месяц, наверное, нос не казал. А потом соскучился по
своей двадцать четверке, плюнул и, набрав пива с воблой, подкатил. Васька
тоже был там. Они тогда хорошо поговорили.
После первой банки, высосанной молча, Васька сказал, что стукачом
никогда не был. Иван возмущенно ответил, что и не собирался ему ничего
такого… Хотя, конечно, мысль лелеял. Но в порядочности товарища из не своей
социальной среды лишний раз убедился.
Хотя почему не своей? Все мы выходцы из одной и той же среды,
однажды перемоловшей и перемешавшей в себе и белых, и красных, и никаких.
А теперь пальцы гнем, вновь образовавшейся элитой себя называем.
И если ты, когда все хапали, не был в криминале замазан, то в
одурачивании ближнего своего – наверняка. Ваучеры-то скупал пачками?
Скупал. Знал зачем? То-то. Зато ты сейчас, блин, «элита», а порядочный и
неизворотливый Васька у тебя в начальниках участка, как суслик, крутится.
Каждому свое, да?
С другой стороны, еще неизвестно, кто из кого нынче больше кровь сосет.
Вот Лапин, капиталист. Он за аренду помещений такие бабки отваливает, что
самому тошно. Станки, оборудование, компьютеры, всю оргтехнику, мебель,
даже стулья, на которых эти задницы сидят и чаи часами гоняют – все он
выкупил. Персонал его, свиньи, ни копейки в это не вложили. А он на свои
кровные приобрел, только недавно из кредитов вылез. Никому из них дела нет,
откуда сырье, комплектующие и заказы на готовый прибор берутся. А еще
нужна реклама, да много всего нужно, до фигищи! Васька, видите ли, как суслик
крутится!.. А как крутится Лапин, мотаясь между банком, налоговиками,
префектурой и собственным предприятием? Они получают свой оклад, пинают
грязными ботинками системные блоки, купленные не ими, оставляют
включенный паяльник на пластиковой панели робота-манипулятора, за который
Лапин выложил двести штук баксов, и воруют ластики и ручки! И праведно
негодуют, если зарплата вовремя не проиндексирована.
Возмущают тебя мои сверхприбыли? Так в чем проблема? Зарегистрируй
свою фирму, возьми кредит под собственную квартиру, как не однажды
приходилось проделывать самому Лапину, да вперед и с песней! Торгуй
пирожками у метро или перепродавай утюги и пылесосы, не важно. Зато вся
выручка твоя. И тоже будешь элитой. Боязно? Лениво? Кто ж тогда тебе
больничный по соплям оплатит? То-то.
Но Васька был уникален. Никакой классовой ненависти после того, как
инкогнито Лапина было раскрыто, Иван в нем заметить не смог, хоть и искал, и
вглядывался, и провоцировал даже. Ничего в Ваське не возникло нового – ни
подобострастия, ни ловкой фамильярной грубоватости, которая так виртуозно
умеет подхалимничать и льстить. Васька мог бы стать Меньшиковым при нем, у
него даже, наверно, получилось бы, но он не захотел. Ни духарным и
жуликоватым Меньшиковым, ни меланхоличным и рассудительным Агриппой
д`Обинье, который слагал свои вирши, неотступно следуя конь о конь с королем
Генрихом Наваррским в его тяжких военных походах. Так и дружили, возле
ворот гаража рассуждая про футбол и избегая встреч в коридорах бизнес-
центра.
Но тут Лапина припекло. Даже не совет ему был нужен, а человеческое
ухо, чтобы выплеснуть смуту. В бизнесе друзей не бывает? Отлично. Он с этим
согласен, их у него и нет. Весь окружающий мир тебя ненавидит и только и ждет,
когда ты споткнешься, чтобы навалиться, добить и сплясать канкан на твоих
останках? Ну и пусть. У него есть Васька. Взвешивать и прикидывать, тот это
человек или не тот, времени у Лапина больше не было. Припекло. И он
рассказал Гуляеву все.
Про то, что живет один, но раньше имел семью. С женой развелся
восемь лет назад и об этом не жалеет. Про то, что дочка выросла и замуж
выходит. Про то, что назначен день свадьбы, и он приглашен.
Радость? Наверно. Он Асеньке только счастья желает. Но не может он
появиться на этой свадьбе, не может и все! Но надо. Если не придешь, бывшая
такое про него всей старой и новой родне, да полгорода, да всей Москве
расскажет!.. Что спился, опустился или, еще хуже, что на дочь наплевать.
Асенька, может, и не поверит, но каково ей будет все это выслушивать? А
говорить будут, бывшая постарается.
Алла после развода почти сразу же снова выскочила замуж. А все те
годы, что жила с Иваном, мужа пилила и воспитывала, старалась из него
тонкого человека образовать, чтобы в театре понимал, в живописи и прочем
высоком, чтобы книги читал концептуальные и мог потом в компашке про то
рассказать.
Компашка подобралась сплошь эстеты и интеллектуалы, технарей в ней
презирали, но не явно, а с легкой усмешечкой и исподтишка, сразу и не
разберешь. Но он разобрал. Правда, заботило его это мало. А почему его
должно заботить мнение посредственного фотографа, величающего себя
фотохудожником, или художника, все произведения которого похожи на кучки
случайного мусора, прихваченные клеем «момент» к серому картонному
полотну форматом метр на полтора? Или эстрадного конферансье, который
норовит к случаю и без оного вставить в общий разговор свои идиотские
репризы?
Еще она любила говорить о ком-то из знакомых, что «у него есть нерв».
Это она так хвалила. Или высшая похвала – «он весь комок нервов». Могло
быть – «сгусток нервов». А могла сказать и с сожалением: «У него есть нерв, но
он над собой совершенно не работает».
Ивану все это казалось до безобразия надуманным, ненатуральным и
каким-то уж очень кичливым по отношению к тем, кто загрубел в материальном.
Среди коих был и он сам. Вся эта Алкина компашка понимающих ценителей
казалась ему сборищем самовлюбленных, самоослепленных, ни на что не
способных пустозвонов.
И что такое этот ваш «нерв»? Иван мерил мужиков просто – либо ты
мужик, либо ты гомик. А эти с «нервом» были как раз похожи на гомиков.
Женщин Алка тоже разбивала по ранжиру, но по другой шкале. Либо
дура, либо стерва, либо шлюха, а также всевозможные комбинации этих трех
основных градаций. Подруг у нее не было, однако домашний телефон у
Лапиных редко молчал и мог взвыть даже в три часа ночи, когда кому-нибудь из
этих, с «нервом», срочно нужно было свой надрыв опрокинуть. Алке нравилось,
что опрокидывать предпочитали на нее.
Потом ей окончательно надоел толстокожий муж-дуболом, она не
выдержала и ушла. Потому что он буквально душил ее своей ограниченностью.
И своим примитивизмом. Потому что вообще ничего не понимал и ничем не
интересовался, кроме пожрать, поспать и посмотреть программу «Время».
Как выяснилось, уходить ей было к кому. Теперь она счастлива замужем
за чиновником из префектуры. Место не денежное, но безусловно хлебное. Ее
теперешний муж, в отличие от бывшего, приезжает домой вовремя, а по
выходным они разъезжают по тусовкам, которые, к слову сказать, никакого
отношения ни к эстетике, ни к интеллекту, ни к «нерву» не имеют. А Иван
остался со своим «Микротроном» и со своей старой «Волгой» в отцовском
гараже. На момент их развода «Микротрон» дохода почти не приносил,
создавал лишь напряги с возвращением долгов по кредитам, и поэтому на долю
в бизнесе Алка не претендовала.
Лапин аккуратно перечислял деньги для дочки, пока ей не исполнилось
восемнадцать, а потом оплатил ее обучение в доброй старой Плешке. С
бывшей не общался даже по телефону. Он не обиделся, нет. И сильно не
страдал. Когда она его известила, что уходит, Иван предоставил себе
недельный отпуск, чтобы попить немножко водочки, сам не зная зачем. То ли
