Григорий Лерин - Морской волк. Стирка в морской воде
Сначала я хотел спрятаться в одном из трюмов, но кто-то догадался включить прожектора палубного освещения, и я передумал. Петляя по внешним палубам надстройки, я поднялся к трубе и с удивлением обнаружил узкий железный трап, ведущий наверх. Наверху оказалась небольшая площадка, густо усеянная сажей, теплая от выхлопных газов, идущих от генератора. А я-то думал, что труба — она и есть труба, и в нее можно провалиться почти до самого киля, оставив после себя густой черный дым, если провалиться в галошах.
Я был слишком возбуждён, грязен и сыр, чтобы лечь и уснуть. К тому же в последние сутки на пароходе возникла нехорошая тенденция: стоило мне лечь спать, как кого-то убивали и валили ответственность на меня.
С трубы открывался великолепный круговой обзор на все открытые палубы. Я встал на колени и, высунув голову наружу через низкое ограждение, порадовался, что не пошел на главную палубу. Волны разворошили бамбуковые маты, и теперь там топорщились непроходимые джунгли, отбрасывая резкие причудливые тени.
Что-то шевельнулось внизу, и я перевёл взгляд. На крыло мостика вышел человек, но кто именно, я разобрать не смог. Он подошёл к ветроотбойнику и поднял руку. Постояв так с минуту, опустил руку и вернулся в рубку. Возможно, это был сигнал, но мне так и не удалось разглядеть принимающего, да и не верилось, что кто-нибудь рискнёт туда пробраться через острые зубья торчащих бамбуковых прутьев.
* * *Я скатился по трапу, обошёл трубу и подкрался к двери рубки с противоположного крыла. Дверь была приоткрыта, из штурманской сквозь занавеску падала полоса приглушенного света.
У радара стоял Ослик. Одной рукой он держался за поручень, другой задумчиво тыкал в кнопки, отзывавшиеся слабым писком.
Прикинув расстояние, я проскользнул в дверь и шагнул к нему, фиксируя взглядом руки. Он шарахнулся назад, но сзади была стена, и он вжался спиной в угол, прикрывая руками грудь. Он смотрел на меня перепуганно-обиженными глазами и, кажется, совсем не собирался стрелять.
— Это ты, Стрельцов? — спросил он дрожащим голосом.
Вопрос был абсолютно излишним, и я оставил его без внимания. Это был я, и Ослик знал об этом.
— Что ты здесь делаешь, Саша? Ведь твоя вахта закончилась ещё три часа назад.
Мой вопрос тоже показался Ослику излишним.
— Ты… зачем пришёл?
В его голосе было столько ужаса, что я вывернул карманы шорт и протянул вперёд раскрытые ладони.
— Я не охочусь на морских осликов, Саша. Так что ты здесь делаешь?
Он не поверил и тяжело вздохнул.
— Я стою на вахте.
— На какой вахте, Саша?! Ты что, с луны свалился? Вон с той, которая на небе.
— Между прочим, — заявил он с петушиными нотками обреченного вызова, — вахта на судне должна нестись беспрерывно.
Я усмехнулся.
— А чего руками на крыле махал? Улететь пытался?
Ослик опять почему-то испугался и нехотя ответил:
— Ветер замерял.
— Ну, и как ветер? Слабеет?
— Слабеет, — прошелестел он еле слышно. — Зачем ты убиваешь людей, Стрельцов?
И этот туда же! А ведь я искренне интересовался звездами и бесплатно подсказал ему универсальную строчку, которой можно завершить любую «хайку», и даже есть шанс стать лауреатом международного конкурса хаикуистов.
Я долго смотрел ему в глаза. Он морщился, ежился, терся спиной о стену, но глаз не опускал.
Я покачал головой.
— А если бы тебя об этом спросили, Саша, как бы ты ответил?
— Я никого не убивал, Стрельцов.
Я снова усмехнулся, хотя мне было совсем не до смеха, и снова посмотрел в его пионерски честные испуганные глаза.
— Я надеюсь, что ты никого не убивал, Саша, даже мух и червячков. Но ведь спросить тебя все равно могут, правда?
Он уставился в радар и молчал, а я очень хотел, чтобы он ответил.
Ослик почувствовал мое ожидание и сказал растерянно:
— Я не знаю.
— Вот и я не знаю, Саша. Ладно, ты мне вот что скажи… Сергеич про меня вчера ничего не говорил? Ну, например, что он ошибся, и я не выходил из каюты перед тем, как застрелили Хомута?
— Я не знаю. Я его вчера не видел…
— А сейчас он разве не на вахте?
— Нет. После того, как Олега… В общем, Сергеич не пошёл на вахту. Он у боцмана в каюте сидит, пьют, наверное. В машине сейчас Валентин вахту стоит, он мне звонил недавно. А Сергеич сказал, что больше на вахту не пойдет — боится…
— Значит, ни он, ни Олег про меня вчера ничего не говорили?
Ослик попытался соображать, преодолевая страх и недоверие, но ничего хорошего из этого не получилось.
— Ты… Ты хочешь его убить, Стрельцов?
Мне опять пришлось смотреть ему прямо в глаза.
— Понимаешь, Саша, если вы с Валентином не боитесь убийцу, значит, убийцей вполне может быть кто-то из вас. А если учесть, что у Валентина абсолютное, стопроцентное алиби, то остаёшься ты. Вот мы и вернулись к вопросу. Зачем ты убиваешь людей, Ослик?
Он снова начал вжиматься в угол, и я махнул рукой.
— Ладно, это я так. В целях юридического просвещения трудящихся… Ты мне вот еще что скажи. У старпома были с кем-нибудь особые отношения? Я имею в виду не сексуальные, а доверительные. Может, он с кем-то шептался или говорил непонятными терминами. Не так, как вы все тут говорите, а по-другому как-нибудь?
Я с надеждой ожидал, пока Ослик переварит мой бред. Он так и не переварил, и мне ничего не оставалось, как завершить встречу.
— Ладно… Я у тебя бутылку с водой забираю. И ещё, ты палубное освещение выключи пока и тревогу не поднимай, пусть народ поспит. А я пойду дальше в прятки играть.
Ослик послушно выключил прожекторы и настороженно повернулся ко мне.
— И последнее. Ты бы лучше шёл в каюту, Саша. А то придет вот так же какой-нибудь более приятный собеседник, и останутся от Ослика рожки да ножки.
Я шагнул к двери.
— Между прочим, — нерешительно проговорил он мне вслед, — у нас появился крен.
Я обернулся и с удивлением взглянул на Ослика.
— Ну и что? Ведь нас качает уже вторые сутки. Конечно, будет крен.
— У нас появился постоянный крен, Стрельцов. И, по-моему, крен понемногу увеличивается. Похоже, мы берём воду:
— Саша, ты можешь говорить по-русски? Мы тонем, что ли?
Он жалобно посмотрел на меня и вздохнул.
— Я не знаю. В прошлом рейсе мы заделывали течь в первом трюме. А в этот раз нас очень сильно било… Я не знаю точно, надо делать замеры. Но, по-моему, мы берем воду.
— А отдать назад мы её не можем?
— Осушительный насос работает уже два часа. Крен не уменьшается. Сейчас пойду докладывать капитану.
Он замолчал и виновато опустил голову. Осознав намек, я ушёл.
* * *Конечно, я обманул доверчивого Ослика. Если ему всё-таки вздумается поднять тревогу, пусть меня ищут по трюмам. А я буду хихикать наверху. А еще через пару дней я буду хихикать постоянно, да и остальные, по-видимому, тоже. А один из нас будет ходить и, хихикая, постреливать из пистолета.
Один из нас… Не я, не Валя, не боцман, не Андрей, не Сергеич. И не Ослик. У Ослика нет алиби, но это — не он. Не может человек так притворяться, иначе ему место в Голливуде или, на худой конец, в Кремле, а не на старом тонущем пароходе… Неужели «Дядя Теймур» действительно тонет? Значит, вскоре на трубу залезет куча народу. Куда же мне тогда деваться?
Та-а-ак… Надо спешить… Не Ослик, не Валя, не Сергеич… Почему Сергеич сказал, что я выходил? Как он мог слышать стук двери, если я не стучал, а кроме нас на коридоре никто не живет? Чёрт побери, элементарно! Значит, кто-то выходил из нежилой каюты. И если Сергеич заподозрил меня, то эта каюта справа от моей. Ну конечно, я ведь тоже проснулся тогда от какого-то стука.
Я ринулся вниз.
Заскочив в надстройку с полуюта, я замер у камбуза, прислушиваясь и переводя дыхание, потом осторожно двинулся дальше. Мне удалось, не производя лишнего шума, спуститься по трапу на свою палубу и так же бесшумно открыть дверь соседней каюты.
Свет, падавший из коридора, выхватил пустую койку, толстый слой пыли на фанере, полу и покрытой рваным дерматином длинной подушке от дивана, валявшейся у рундука.
Я вошел, затворил дверь и щелкнул зажигалкой. Дерматин тускло отсвечивал в колеблющемся пламени, и разглядеть на нем какие-либо следы я не смог. Тогда я открыл рундук, встал на угол койки и заглянул на верхнюю полку.
Здесь явно что-то лежало недавно. Пыль была размазана, а новая еще не наросла. А что из себя представляло это что-то, совсем нетрудно догадаться.
Конечно, вытащив у меня из ящика пистолет, убийца не стал разгуливать с ним по коридорам. Под майкой пистолет не спрячешь, а под шортами он привлечет еще больше внимания, чем в руках. Он спрятал пистолет в пустой каюте, чтобы без всякого риска забрать его ночью, когда никто не видит. Это опять же мог сделать каждый, пока я был на вахте. Кроме Сергеича — он бы спрятал в своей каюте.
