Линда Фэйрстайн - Прямое попадание
– Значит, этот чертов псих отсидел восемнадцать месяцев за уклонение от уплаты налогов и теперь снова в деле? Как нормальный человек, да? Слушайте, дайте мне потолковать с ним пять минут, а сами подождите в машине, а? Что скажешь, Куп? Он не станет большой потерей для общества, обещаю.
Мерсер припарковал машину перед «Галереей Кэкстон», новейшим аванпостом в Челси. Дени и Брайан готовили ее к открытию этой осенью. Теперь Дени мертва. В такую рань галереи еще закрыты, поэтому и машин, и пешеходов было мало.
Майк задержался у входа, чтобы прочитать вывеску под звонком:
– «Вход для обслуги со стороны 23-й улицы». Надеюсь, они не нас имеют в виду.
Передняя дверь не была заперта, поэтому Майк толкнул ее, и мы вошли вслед за ним. Похожий на пещеру первый этаж бывшей автомастерской был полностью переделан, исчез даже намек на его прежнюю жизнь. Из подвешенных под потолком динамиков лилась современная музыка.
– Кажется, они еще не выставили свои произведения.
– Ты сейчас наступишь на шедевр, Майки. Прочти табличку. – Я указала ему на кусок веревки примерно двенадцати футов в длину, что тянулась от двух точек на стене к точке на полу возле моей левой туфли, образуя треугольник. Пропустив замечание мимо ушей, Майк посмотрел вокруг на подобные же бесцветные инсталляции из веревок, занимающие весь первый этаж. Это было похоже на игру в «кошачью колыбель». Я зачитала слова на плакате, посвященном этой части выставки: «Эти нитяные скульптуры трансформируют пространство, и оно приобретает нематериальную осязаемость, сгущаясь на плоскости или в трехмерной среде. Иллюзия и реальность сливаются, пересекаются их линейные траекторию.
– И это искусство! – вопросил Майк. – Думаешь, какой-нибудь остолоп купит вот это? В жизни не видел большей нелепости!
Тут нас окликнул Брайан Дотри. Он стоял на балконе, что тянулся вдоль просторной залы.
– Не торопитесь называть эту вещь абсурдной, детектив. У нас еще два этажа, загляните сначала туда. Почему бы вам не подняться на лифте в мой кабинет?
– Хотелось бы найти лифт, не запутавшись во всех этих веревках, которые вы называете искусством! – крикнул Майк в ответ, пренебрежительно кивнув в сторону нитяных скульптур, что занимали практически весь первый этаж. – Давай, блондиночка, иди вперед. Если я буду размахивать перед ним наручниками, то он еще, чего доброго, излишне возбудится. А ты уж точно не входишь в ту возрастную группу, которую он предпочитает.
В дальнем углу залы действительно обнаружился лифт. Когда двери открылись на шестом этаже, мне в глаза ударил яркий свет. Южная стена здания была стеклянной, и полуденное солнце освещало одно из самых странных помещений, которые я когда-либо видела.
Во-первых, с этой стороны не было ни одного высокого здания, поэтому открывался великолепный вид на крыши близлежащих художественных салонов, гаражей и на Гудзон, что сворачивал на восток в нескольких кварталах от нас.
Но самым поразительным было другое. Примерно на три этажа ниже, с севера на юг, через просторный атриум тянулся отрезок железной дороги. Старые, толстые, ржавые рельсы на поросшей сорняками насыпи.
Я застыла от изумления.
– Они настоящие?
Чэпмен был в полном восхищении.
– Жаль, мой старик этого не видит! Естественно, настоящие. Посмотри, – он указал на проем, рельсы уходили из атриума галереи в сторону складов, что стояли прямо напротив «Галереи Кэкстон».
Я перегнулась через перила и увидела, что рельсы тянутся сквозь переделанный гараж и с другой стороны пересекают 23-ю улицу, проходят между двумя домами и теряются из виду на северном перекрестке.
– Что это? – спросил Мерсер.
– Это старая дорога «Хай-Л айн». Очередное чудо с Адской Кухни. Когда пути подняли над уровнем Улицы Смерти, к северу от депо, все равно надо было как-то доставлять поезда к мясным рядам в районе 14-й улицы. Поэтому к югу от 13-й построили эту насыпь. Разве вы не заметили старые пути?
Мы с Мерсером переглянулись и покачали головами.
– Езжайте на Десятую авеню и поверните налево. Права на воздушное пространство[20] были распроданы, поэтому тут настроили складов прямо поверх старого участка «Хай-Лайн». Но в районе двадцатых улиц и до самого Гансвортского рынка вы везде увидите рельсы.
Дотри вышел из кабинета в юго-западной части этажа и поинтересовался:
– Удивительное помещение, не правда ли? Наша галерея – единственная в городе, чьи владельцы сообразили использовать в своем дизайне этот кусочек старины. Рад, что вам так понравилось.
Он пригласил нас в свой прохладный офис, и я с удивлением заметила на его лбу капельки пота – несмотря на то, что во всей галерее работали кондиционеры. А он постоянно вытирал пот, стекающий по шее.
Мы представились, и он пригласил нас занять места напротив стола. Тут не было ни намека на его прежнюю опрометчивость, хотя он мало изменился со времен тех фотографий, что печатали в газетах во время суда над Глостером. Только брюшко выросло и второй подбородок испортил некогда волевую линию первого.
– Уверен, вам все известно о моем прошлом, детектив, – закинул Дотри пробный камень, и его глазки забегали, изучая нас, пока он старался определить уровень нашей враждебности и степень осведомленности. Его руки, сложенные на столе, дрожали, поэтому он не переставал вытирать шею и лоб, даже когда в этом не было необходимости. – Но вы должны понять, что я обожал Дениз Кэкстон и буду рад помочь вам.
Любезность Дотри ничуть не тронула детектива Чэпмена, поэтому я откинулась на спинку стула, как гость, которого пустили на допрос, но который не собирается его вести. Майк видит уязвимость свидетеля и, в отличие от беседы с Лоуэллом Кэкстоном, прекрасно справится сам.
Майк позволил Дотри думать, что если тот посвятит нас в тайны его уклонения от уплаты налогов, мы забудем то старое дело и перейдем к загадке смерти Дени. Это, похоже, успокоило дилера, ведь рассказывать придется то, что мы и так знаем. Как будто это признание возвысит его в наших глазах.
Затем Майк подвинул стул так, чтобы оказаться напротив жертвы.
– А теперь, Брайан, – произнес он, прекрасно осознавая, что обращение по имени опускает Дотри еще на несколько ступенек по социальной лестнице, – расскажите о ней.
Мне показалось, Дотри обрадовался, что разговор перешел с его персоны на партнершу:
– О, Дени… Она – это единственная причина, почему я не оставил этот бизнес, после того как…
– Нет, Брайан, нет. Не о Дени. Я хочу, чтобы вы рассказали о девочке – об Инге Лунен.
Его влажная кожа вновь покрылась потом, он посмотрел на Мерсера, потом на меня в надежде, что мы перебьем Чэпмена или попросим его сменить тему.
– Я не имею никакого – слышите?! – никакого отношения к той девочке, детектив. Меня не привлекли к суду. А этого грязного ублюдка надо было вздернуть и…
– Возможно, вздернуть стоило вас. Только, боюсь, это доставило бы вам больше удовольствия, чем заслуживает такой извращенец, как вы. Просто не забывайте, что у убийства нет срока давности. Станете играть с нами в игры, скажете хоть слово лжи – пусть даже из лучших побуждений – о Дениз Кэкстон, об Омаре Шеффилде, и…
– Об Омаре? А при чем тут он?
Воротник его темно-зеленой спортивной рубашки насквозь промок от пота, как и подмышки. Его удивление при имени Омара показалось искренним.
А Чэпмен продолжил напирать:
– Поставите нам хоть малейшую подножку в этом деле, Брайан, и я лично отправлюсь хоть на край земли, чтобы найти гвозди для вашего гроба и улики, которые определят вас в соседнюю камеру с Бертраном Глостером. Так вот… А теперь расскажите-ка мне, Брайан, про свои отношения с Дениз Кэкстон. И сядьте, что ли, на свои руки – я с ума схожу от этих ваших обтираний и мельтешения. После моего ухода сможете принять душ – вам он понадобится.
Брайан начал отвечать Чэпмену как трехлетний ребенок и действительно подложил ладони себе под ягодицы. Он объяснил, что они с Дени познакомились в 1990 году, потому что у обоих были галереи в Фуллер-Билдинг. Вскоре выяснилось, что у них много общего – оба из бедной семьи, оба выдумали себе прошлое, у обоих интуиция заменяла опыт. Дени и Брайан обожали продавать знаменитые вещи большим клиентам и ради этого были готовы практически на все – раздвигали границы дозволенного в этом степенном бизнесе, мечтая найти забытую картину, утраченный шедевр, вернуть его на рынок и продать кому-нибудь вроде Стрейзанд или Николсона.
– А как же сладенькое, Брайан? Ты все еще нюхаешь?
– Почти нет.
– Когда речь идет о кокаине, такого понятия как «почти нет», не существует. Это было еще одним общим пристрастием у вас с Дени, так?
– Можно мне утереть рот, детектив? – Чэпмен кивнул, и Дотри вытер лицо и шею рукавом. – Иногда мы нюхали вместе.
