Лариса Захарова - Год дракона
Полковник осторожно взял конверт, осмотрел — обычный канцелярский конверт, каким пользуется миллион московских контор. Надо составить акт о приемке денег и отдать купюры и конверт экспертам.
— Это не мои деньги, это не может быть, чтобы у меня оказались такие деньги, вы понимаете, Вячеслав Иванович? — повторял Малышев. — Слушайте, за что они убили Галю?
— Я не знаю, — со вздохом ответил Быков, — пока не знаю, Ким Анатольевич. Где вы нашли эти деньги, где именно?
— В кухне. За плитой. Там идет труба. Ну, нормальная газовая труба. И вот за эту трубу был засунут конверт. У меня упали спички. Под плиту. Я не полез под плиту, я просто наклонился, чтобы заглянуть за плиту, где они там валяются, эти спички… И увидел конверт.
— Как он попал туда, догадываетесь?
— Мать сказала, приходил газовщик. Была женщина из собеса, ну, эта новая служба… Была соседка.
— Ваша мама могла бы опознать газовщика?
— Она его не видела.
— Кто же открыл дверь?
— А никто. У нас дверь не запирается, только на ночь, когда я дома, иначе в квартиру никто не попадет. Мама больна болезнью Паркинсона, так что…
— Я понимаю, но как же можно не закрываться? Это опасно!
— Иначе не войдут ни соседка, ни врачи, ни Наташа из собеса, а без их помощи… Воров я не боюсь. Деньги, какие есть, ношу с собой. Ценностей не держим. Есть, конечно, дорогие вещицы, по они дороги только нам… И район у нас спокойный. Ей-богу, дальше нас только кольцевая.
— Вот вам бумага, — вздохнул Быков, — пишите, а я выйду ненадолго.
Информация, которую ждал Быков, обескуражила его. Чернов и Воздвиженский мирно гуляли по Цветному бульвару, потом обедали в кафе на Кропоткинской. Расплачивался Чернов. Несколько раз Чернов куда-то звонил из автомата. Сейчас Чернов и Воздвиженский находятся в кооперативе «Здоровье» — цель их визита проясняется.
— Что они задумали? — спросил Быков дежурного офицера. — Зачем Воздвиженский предпринял странный обходной маневр?
Дежурный офицер улыбнулся и пожал плечами.
Оставшись один, Быков пытался понять, кто с кем, кто против кого и почему в этом странном сообществе под названием «Эллада».
Позвонила майор Левченко:
— Учитель математики Максимов никогда не работал в других школах. Чернов в сто двадцать второй не учился. Они не знакомы. Я допросила Максимова, завтра утром он будет у вас, повестку я вручила. Веры Максимовны Гурьевой нет ни дома, ни у родителей. Участковый побежал разыскивать ее отца. Я хочу допросить ее мать.
— Подожди. Поезжай домой, Валя, десятый час…
22
По радио предсказали дальнейшее похолодание и заморозки на почве. Вера заехала к себе за плащом и сапожками. В ее квартире было темно, но она сразу разглядела на тахте мощную фигуру лежащего отца. Он спал. Вера решила тихо собраться и поскорее уйти, пока он спит.
На кухонном столе стояла пустая коньячная бутылка и фужер. Вера бросила бутылку в ведро, фужер вымыла и уже хотела поставить его в сервант, как услышала из комнаты голос отца:
— Это ты? Где ты шляешься? Почему не на работе?
— Добрый вечер, папа. Я на больничном.
— А где ночуешь? У сожителя?
Вера обиделась. В конце концов они тянут с регистрацией только из-за упрямства отца, ему, видите ли, кажется, что Гриша не достиг потолка, когда можно жениться.
— Если угодно, — холодно ответила она, — у своего гражданского мужа, — и тут только подумала, отчего на кухне оказался один фужер. Покупая эту квартиру дочери, Максим Максимович оговорил для себя право встречаться здесь со своими деловыми партнерами. Естественно, не каждого повезешь в хоромы, которые он сотворил для себя и матери. Вера сама старалась бывать там пореже. Уходила, задавленная сознанием, что бьющая в глаза роскошь в один страшный момент может… нет, есть вещи, о которых лучше не думать.
— А мы все в гражданском браке нынче состоим, — с едким смешком проговорил отец. — Кто теперь венчан? Так что не может быть товарищ Горохов твоим гражданским мужем, в мэрию вы не ходили… Сожитель он тебе. Вот о нем я и хочу с тобой поговорить.
— В чем дело? — Вера испугалась. Ведь бюллетень, если честно, она взяла после встречи с милиционершей в школьной канцелярии. И была, очевидно, права, потому что милиционерша развила ужасную активность — спрашивала у всех подряд про кооператив «Эллада».
— Меня вызывают в КГБ, тьфу, чтоб не накаркать, в МВД, — поправился Максим Максимович. — И организовал мне эту радость твой миленок. Наследил Гришенька там, где не следовало. Дурак, любое дело надо с умом делать, а не на хапок. Говорил ему, сначала инсценировка, потом доказательства… Но это тебя не касается. Короче говоря, голубка, ты с ним прощайся. Придется Гришке платить сполна.
— Сколько? — сурово спросила Вера. Она плохо понимала отца и думала, что он, должно быть, изрядно пьян, несет, что в голову лезет, но какой-то смысл в его речах есть.
Максим Максимович желчно рассмеялся:
— Сколько? Побежишь бриллиантики в ломбард закладывать? Не поможет. У Гришкиного долга денежного выражения нет. Но если ты хочешь ему помочь, скажи только одно: «Беги, родимый, не то пришьют тебя, чтобы помочь милиции дело закрыть. Пришьют, убийство Ламко на тебя повесят, потому что получается так по-дурацки, выпутываясь, ты, милок, запутался».
— Папа, какая чушь! Ты пьян!
— Нет, детка, я встревожен… — вдруг совсем иным тоном проговорил Максим Максимович, и у Веры сжалось сердце. Иди, сядь рядом, а то стоишь там, как чужая. А ближе тебя у меня и нет-то никого. Да разве я так когда-нибудь поговорю с мамой? Она со страху еще и разведется на старости лет. А ты… ты умница.
Вера растроганно тронула отцовскую руку, села рядом, зажгла бра над тахтой, но страх подозрений держал ее в напряжении. Отец поник головой. Рисовался он при этом или нет, Веру не занимало.
— Я ничем не могу помочь твоему Горохову. А мне сейчас никак нельзя в передрягу. Поэтому пусть он лучше бежит, хочешь, беги вместе с ним, но обязательно сообщи мне, где вы прячетесь. Надо выиграть время, детка. Видишь ли, у нас ведь существует соглашение, по которому преступника надо выдавать. Я должен уехать чистым.
— Папа, я ничего не понимаю…
— Почему, Верунчик? Неужели не ясно тебе, что здесь мне больше делать нечего? — голос отца был удивленным, а лицо странно отрешенным, взгляд отсутствующим.
«Неужели он решил рвануть? — холодея, догадалась она, — А как же мама? Как же я?»
— Лапочка моя, ты увидишь сады Семирамиды…Здесь их еще долго будут строить, а жизнь коротка. Все, что я мог сделать здесь, я сделал — деньги отмыты. Так что во имя чего мне еще тут, как они говорят, жить и работать? Деньги отмыты и даже переправлены. Они сделали глупость…
— Кто, папа?
— Не перебивай, слушай, иначе вовсе ничего не поймешь… У них не было выбора. И они придумали кооперативы, чтобы мы, которых они назвали деятелями теневой экономики, стали легалами. Ведь все равно мы правили бал. И они поняли: бороться бесполезно, проще пойти на сотрудничество. Худосочные соцпредприятия себя достаточно показали, разве нет, Верочка? — Максим Максимович тоненько засмеялся, и от его смеха Вере стало очень страшно. Голос отца будто гипнотизировал, его слова парализовывали. Давно понимая, что стоит за тем, что имеет семья, Вера всегда чуралась открытых разговоров о том преступном, что окружало жизнь отца. Он любил бравировать, он бывал беспощадно циничен, как сейчас, словно никогда не боялся ни за себя, ни за близких, но они-то боялись за него, хоть и заставляли себя верить в его неуязвимость и суперосторожность.
— И как ты думаешь, Верочка, — он вдруг взял ее руку в свою, — Гришка и его патрон, этот дурак-чиновник, марионетка в моих руках, как они налаживали дело? На это надо жизнь ухлопать, а им понадобился квартал, чтобы раскрутить такое предприятие, как «Эллада». Я им дал все. Цеха и деньги. Но, прежде чем дать, я должен был иметь. Логично? Логично, я спрашиваю тебя, дочь моя?
— Да… — выдавила из себя Вера.
— А как я завел двадцать — двадцать пять лет тому назад эти цеха и деньги? Кто их мне дал? Кто позволил построить, сработать, а? Откуда они у меня очутились? Догадалась? Хочешь, чтобы это все теперь стало известно?
— Папа, но при чем тут Гриша? Он помогал тебе, я знаю, как самый преданный… работал на тебя, как раб! Нужно его было делать председателем, а не этого тупого идиота Арбузова!
— Кого? Нищего студента? Надеюсь, Вера, ты не так наивна. Так вот, ни я, ни Арбузов, ни Гришка никого не убивали. Ламко, конечно, была не подарок, но не таких заламывали, и с ней бы со временем справились. Не кнутом, так пряником. Она мне, кстати, сорвала выход «Эллады» на внешний рынок. А получилось бы, будь она жива, мурлыкала бы как довольная кошка, катаясь в Париж и в Вену. Я бы ее в школу менеджеров или на курсы Кардена… И была бы она на все во всем и со всеми согласна. Ах, как мне ни к месту эта история, знала бы ты! — сокрушенно вздохнул Максим Максимович. — Гришаня твой это понял. Но, как говорится, заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет. И придется его убирать. Или пусть прячется. Если его возьмут, все… А я завтра поверчусь там, как уж в тавоте, не бойся, вывернусь. Хотя столько Гришка глупостей наделал, столько глупостей!..
